— Скажу, что рядом кто-то есть, пиши сообщения, — выпаливаю я. Матвей вздыхает и качает головой. — Не проще ли уговорить Соню помочь нам? — тянет он. Я фыркаю и поднимаюсь на ноги, вставая со скамейки. — Розина ни за что на свете не согласится, чтобы я ввязывался во всё это, — подхожу к своему шкафчику и открываю его, забирая оттуда куртку. — Она же игнорила меня всё это время только из-за той драки. Начнёт психовать, беситься, тогда вообще потеряем шанс вытащить Малийского. Она не будет так рисковать, даже если я копов подключу. — Уверен? — Матвей прислоняется затылком к шкафчикам и смотрит на меня, наблюдая за тем, как я одеваюсь. Я молчу, мысленно представляя все варианты развития событий, если я попытаюсь привлечь к этому делу Соню. Да, я могу попробовать убедить её, скажу, что полиция будет рядом, и если что-то пойдёт не так, они быстро всех накроют, но… Мало шансов, что девушка согласится. Тогда мы потеряем возможность заставить Сашу вылезти из своего укрытия. — Это будет как-то подозрительно, если мы предложим тому чуваку писать нам на сотовый, — продолжает Матвей. — Да и нет гарантии, что он не напишет Розиной. Спалимся — весь план к чертям полетит. — Я знаю! — раздражаюсь я, затем виновато морщусь, понижая голос. — Он так же полетит к чертям, если Соня откажется. Парень вздыхает и отстраняется от шкафчиков, пряча руки в карманы. Я застёгиваю куртку и замираю, задумчиво смотря в пространство. Звуки, доносящиеся из тренировочного зала, испаряются на заднем плане, и я погружаюсь в свои мысли. Мне не хотелось бы втягивать Соню в мой план. Она, во-первых, может оказаться в опасности, если бездумно ринется останавливать нас или же помогать, а, во-вторых, может снова послать меня. Поставит ультиматум, что если я свяжусь с Малийским, то мы расстанемся. Заставит сделать выбор. Она или Матвей. А я не хочу лишаться ни того, ни другого. Розина важна для меня. Матвей тоже. Проучить Сашу — это единственная возможность вытащить друга из депрессии. Без меня он продолжит тонуть в мыслях о своей мести и может наделать глупостей. Соня должна понять меня, она ведь отчасти виновата в том, что случилось с Матвеем. Это её прошлое уничтожило его и почти что растоптало нас. Да и к тому же, если не найти Малийского, он, в конце концов, снова появится в нашей жизни и всё испортит. Нужно предотвратить это, пока не стало поздно. — Ладно, — вздыхаю я, поворачиваясь к другу. — Я поговорю с Соней, но не буду вдаваться в подробности, если она не согласится помочь. Если откажется, будем придерживаться моего плана. Хорошо? — Ага. Как скажешь, чувак, — Матвей не смотрит на меня. Он подходит к кулеру с водой и наливает половину небольшого стаканчика. Я наблюдаю за тем, как парень достаёт из кармана пузырёк с таблетками, достаёт одну и отправляет в рот, запивая. Матвей стоит спиной ко мне и не видит, что я пристально наблюдаю за каждым его движением. Даже не представляю, что творится у него в голове. Если бы со мной случилось подобное, если бы я лишился из-за травмы бокса, я бы, наверное, сошёл с ума. Я бы жил мыслями о том, чтобы отомстить, и сделал бы всё, что угодно ради этого. Так что я просто обязан помочь другу, может быть, хоть так ему станет легче. И всем остальным тоже. 28 iLoveMakonnen — Back Again Соня. Я стою на улице недалеко от зала, в котором тренируется Егор, и взволнованно переступаю с ноги на ногу. Я не горела желанием сюда приходить, потому что мне было неловко пересекаться с отцом Штормова, особенно после нашего с ним последнего разговора. Видеть его осуждающий и неодобрительный взгляд мне хотелось в последнюю очередь. Заходить внутрь я не собираюсь, поэтому терпеливо стою снаружи и жду, когда парень соизволит выйти из здания и в очередной раз убедить меня в том, что возвращаться к нему, — это хорошая идея. Не смотря на наш недавний разговор возле моего подъезда, я всё ещё сомневаюсь в правильности моего решения. Я жду минут пятнадцать, нервно выкуривая вторую сигарету, прежде чем двери открываются, заставляя меня обернуться. Я уже собираюсь выкинуть недокуренную палочку, потому что Егор с утра меня уже отчитал по поводу моего нового «пристрастия», которое привилось мне за время нашей разлуки, но вижу Матвея, тенью следующего за Штормом, и передумываю. Я видела парня всего один раз, когда навещала его в больнице, после возвращения из деревни. Мне хотелось извиниться и убедиться в том, что он в порядке, но в итоге на душе стало ещё противнее. Матвей загнивал. Увядал прямо на глазах. Он глотал таблетки и тонул в своих мыслях, думая о своём жалком существовании и боясь того, что ждёт его в будущем. Я видела это в его взгляде, когда-то игривом и насмешливом, но сейчас безжизненно-пустом. Я чувствовала свою вину, и, не смотря на слова парня, что всё в порядке, никак не могла избавиться от этого. Мне было страшно смотреть ему в глаза, поэтому я больше не ходила к нему. А потом его выписали, в школу он не ходил, на улицах практически не бывал, и я жила себе преспокойно, пытаясь убедить себя в том, что это не моя вина. И вот теперь, когда Матвей в чёрной шапке, которые он ненавидит, выходит из зала вслед за Егором, мои внутренности сковывает неприятное чувство. Я затягиваюсь и судорожно выдыхаю, пристально наблюдая за ребятами. — Привет, — Шторм подходит ко мне и целует в щёку, морщась. — Я же просил не курить… — он поджимает губы. Я закатываю глаза и смотрю на Матвея, но тот лишь кивает мне. Его взгляд направлен в сторону — парень явно делает вид, что меня здесь нет. — Привет, Матвей, — напряжённо говорю я, выбрасывая окурок и туша его ногой. — Как ты? Парень почти незаметно кривится, то ли от моего голоса, то ли из-за моего присутствия. Он прячет руки в карманах и, наконец, переводит взгляд на меня. Я еле сдерживаюсь, чтобы не отвести свой в сторону. — Жить можно, — его губы кривятся в улыбке. Егор берёт мою руку, и я отворачиваюсь. Парень тянет меня вдоль по дороге — мы идём несколько минут молча, ёжась от порывов ветра и стараясь не обращать внимания на прохожих, которые мелькают вокруг нас, пытаясь поскорее убраться с улицы и оказаться в тепле. Я бы тоже не прочь заскочить в какой-нибудь магазин и погреться, но, кажется, ребята не собираются этого делать. Я боюсь нарушить тишину, потому что мне чертовски неловко и странно находиться рядом с ними после всего, что случилось. Я хочу быть с Егором, но это всё кажется мне каким-то неправильным, словно всё изменилось и уже не будет так, как раньше. — Слушай, Сонь, — Шторм первым нарушает молчание. — Мы тут подумали… Короче, хотим разобраться с Малийским раз и навсегда. Меня охватывает ужас, и я резко останавливаюсь. Одно лишь упоминание об этом парне заставляет меня и бояться и злиться одновременно. — Ты серьёзно? — с упрёком спрашиваю я, стараясь показать ему всем своим видом, что мне не нравится эта идея. Егор вздыхает и смотрит прямо мне в глаза. — Выслушай, — просит парень. — Он должен заплатить за то, что сделал, — я невольно смотрю на Матвея, но тот держится в стороне. — К тому же, если мы оставим всё, как есть, он может снова вернуться. Ты же это прекрасно понимаешь. Я качаю головой, прикрывая глаза. Нет-нет-нет… Это всё глупая и плохая затея. — У меня есть связи в полиции, — продолжает Егор. — Мы вытащим их и запрём за решёткой. Он как минимум на три года сядет. Я вздыхаю и неуверенно смотрю на Шторма. В какой-то степени он прав. Да, их надо наказать за всё, что они сделали, но… — А вдруг, когда он выйдет из тюрьмы, то решит отомстить нам? И будет только хуже… Вдруг лучше сейчас оставить всё, как есть, — не унимаюсь я. — Это опасно, вы же знаете. Полезете в это дерьмо и уже не сможете выбраться. Я не хочу, чтобы с вами что-то случилось… — Да ничего не случится, — Егор хватает меня ладонями за щёки и заставляет посмотреть ему в глаза. — У нас будет преимущество. Мы вытащим Малийского, его повяжут и посадят. Всё. Добавим статью за преследование и ещё что-нибудь. Когда он выйдет, нам уже нечего будет опасаться. Сонь, — он целует меня. — Мы же будем не одни. К тому же, я делаю это не только ради нас. Он должен заплатить за то, что сделал с Матвеем. Я прикусываю губу, пытаясь сфокусироваться на словах парня, но в голове отчаянно мигает красная кнопка «стоп» от одного лишь упоминания о моём бывшем. Я вспоминаю выпускной, то, что я чувствовала, когда избивали Егора с Матвеем, и дикий ужас сковывает моё тело. Не хочу, чтобы всё это повторилось. Не собираюсь снова испытывать весь этот страх и панику. Второго раза я не выдержу. — Нет! — выпаливаю я, отталкивая Егора. — Я в этом участвовать не собираюсь. И если ты ввяжешься во всё это, можешь забыть обо мне. Я разворачиваюсь и направляюсь дальше, прикусывая губу до такой степени, чтобы всё внутри перестало дрожать. — Сонь, — Шторм догоняет меня и останавливает. Его руки заставляют меня развернуться к нему лицом и оказаться в объятиях парня. — Ладно, хорошо. Мы ничего не будем делать. Я вздыхаю, пытаясь совладать со своими мыслями и чувствами. — Я просто боюсь за тебя, — бормочу я. — Не хочу, чтобы ты пострадал. В тот раз тебе повезло, никто не знает, что будет в этот. — Я знаю, знаю, — он целует меня в висок. — Я просто спросил твоё мнение. Ничего не будем делать, если ты против, хорошо? Я прикусываю губу. Ветер усиливается и заползает мне под куртку, заставляя меня ёжиться и сильнее прижиматься к Егору. — Хорошо, — говорю я, прекрасно понимая, что мои слова ничего не изменят в этой ситуации. Если уж Егор вбил себе в голову какую-то идею, то даже я не смогу заставить его передумать. Они правы, говоря, что Малийский должен поплатиться, но лично я не хочу во всём этом участвовать. Я просто хочу спрятаться и больше никогда не вспоминать своё прошлое. Я слишком трусливая… — Ладно, пошли, — Егор отстраняется от меня и смотрит на Матвея. — Моя мама ждёт нас на ужин. Присоединишься? — Не, спасибо, — парень, стоявший до этого в стороне и наблюдающий за нами, качает головой. — Напиши потом, как что. — Ага, — ребята стукаются кулаками, и Матвей уходит в противоположную сторону, оставляя нас одних. Я молчу, потому что не знаю, что можно вообще сказать в этой ситуации. — Всё будет в порядке, — заявляет Штормов, и я не могу понять, о чём именно он говорит. — Ага, — только и могу выдавить я. Конечно же всё будет в порядке. От Малийского не было вестей четыре месяца, и я надеюсь, что больше никогда в жизни не услышу о нём. Пусть он остаётся в прошлом так долго, насколько это вообще возможно.