– Прошу извинить, я не назвался. Александр Ксенофонтович Чернышев. Бывший профессор Николаевской инженерной академии. Вышел в отставку еще до войны, по возрасту. Представился и Фандорин. Раскланялись. – Позвольте взглянуть на вашу рану, граф, – сказал Эраст Петрович. – Вы ведь из графов Чернышевых? – Имею такое несчастье. – Александр Ксенофонтович грустно усмехнулся, отнимая от раны платок. – Потому и лишен хлебных карточек. Райсовет постановил титулованной аристократии не выдавать. Бывшим генералам, впрочем, тоже не полагается, так что я, как это теперь называется, «двойной лишенец». Вроде незаконнорожденного еврея, если по-старорежимному. Фандорин осмотрел место ушиба. – Удар сильный, но слава богу по касательной. Тут сосуды близко, потому такое кровотечение. Рассечена кожа и, конечно, сотрясение, но обойдется без швов. Только продезинфицировать и наложить повязку. Считайте, повезло. Генерал сухо рассмеялся: – Повезло? Знаете, в тринадцатом, когда я вышел на пенсию, мы с Полей решили отметить это событие кругосветным путешествием. В Сан-Франциско опоздали на шанхайский пароход, а он ночью на рейде наткнулся на грузовое судно и затонул со всеми пассажирами. Мы были прямо-таки поражены нашим везением. А потом я не раз думал: эх, какое было бы счастье, если б мы тогда утонули в своей чудесной каюте первого класса и ничего бы последующего не увидели… Сестры милосердия в более милосердные времена – под Плевной – Послушайте, я специалист по везению. Повезло – это когда тебе достался лучший из наличествующих вариантов. Из наличествующих, понимаете? – строго ответил Фандорин, мысленно прибавив: например, когда в упор стреляют в затылок и ты после этого всего лишь остаешься калекой. – Если бы «черный гвардеец», или как его, проломил вам голову, ваша супруга осталась бы на свете одна. И что с ней было бы? – Она теперь все равно умрет. – Чернышев поежился, глядя на спящую. – Без Мишиной фотокарточки Поля не может. Не будет есть, пить. Выплачет все слезы и умрет. Но вы правы. Я должен быть с нею. Знаете, мы сорок пять лет вместе, и никогда не расставались. Она даже на Турецкую войну за мной поехала. Была под Плевной в лазарете, сестрой милосердия. – Под Плевной? Фандорин попытался представить, как выглядели Чернышевы сорок лет назад, у стен турецкой твердыни. Он – молодой инженер, она – хрупкая, но, должно быть, решительная молоденькая дама. – Вы тоже там были? – Александр Ксенофонтович посмотрел на него точно таким же взглядом – взглядом товарища по давно ушедшему времени. – Господи, зачем мы до всего этого дожили? – Вы ведь Господа спрашиваете? – пожал плечами Фандорин. – Пусть Он и отвечает… Давайте отвезем графиню домой. Вы, я полагаю, недалеко живете? – Совсем близко, в Петроверигском переулке. Но вы сами еле ходите. Вам, должно быть, трудно стоять? Что у вас со здоровьем? – Последствия ранения. Ничего. Если за что-нибудь держаться, могу идти. Они вдвоем взялись за спинку кресла – Чернышев тоже стоял на ногах нетвердо. Покатили. – Правы вы и в том, что Аполлинарии Львовне в некотором роде повезло с безумием, – тихо сказал генерал. – В своем ступоре она безмятежна и, в сущности, даже счастлива. Во всяком случае, была. Но теперь начнется ад… Поймав сочувственный взгляд прохожего, Фандорин вдруг словно увидел их троицу со стороны: два немощных старика медленно везут куда-то полумертвую старушку. Так оно и есть. А старушка вдруг ожила. И сразу беспокойно зашарила по груди рукой. – Мишенька, где Мишенька? – Дома. Мы забыли его дома, – быстро ответил Чернышев и шепнул: – Я не вынесу, если она снова начнет кричать на всю улицу. – Домой, домой! – потребовала графиня. Генерал содрогнулся, пробормотал: – Господи, что будет… Только теперь Эраст Петрович сказал то, что следовало сказать с самого начала: – Я верну вам фотографию и локон. – Поправился: – Попытаюсь вернуть. – Да как же? Вы в каталке. И где теперь искать этого негодяя? – Каковы его приметы? Александр Ксенофонтович растерянно стал перечислять: – Высокий. В черном плаще с пелериной. Широкополая шляпа, тоже черная – знаете, «Гарибальди». Черная борода. Одно слово – анархист. – Найду. С такой внешностью – найду. У генерала увлажнились глаза. – Я знаю, вы говорите это из жалости. Чтобы утешить. Но все равно спасибо. А если… если каким-то чудом получится… – Во взгляде вдруг блеснула надежда. – Не провожайте нас дальше. Я доведу Полю до дома. А вы поспешите! Наш адрес – Петроверигский переулок, бывший дом графа Чернышева. Домком выделил нам дворницкую. Вставай, Поленька, освободи кресло для господина Фандорина. Эраст Петрович спорить не стал. Нужно было торопиться, пока черный Гарибальди не растворился в миллионном городе. – Да как же вы его теперь найдете? Прошло не меньше двадцати минут! Бросьте, это невозможно! – крикнул генерал вслед катящемуся прочь креслу. Ответа не последовало. На самом деле выйти на след «Гарибальди» было очень возможно и даже совсем нетрудно. Субъект приметный, да еще и опасный. На такого не просто обращают внимание, а провожают взглядами. Идти по следу было делом привычным и небесприятным. Эраст Петрович доехал до Лубянского проезда – свидетели говорили, что грабитель направился в ту сторону. На перекрестке, между Политехническим музеем и памятником героям Плевны, очень кстати дежурил постовой с винтовкой и красной повязкой – советский городовой. Низшие полицейские чины, как бы они ни назывались и какой бы власти ни служили, устроены одинаково: грозны с теми, кто перед ними заискивает, и искательны с тем, кто разговаривает грозно. Памятник героям Плевны Поэтому на мостовую Фандорин не выехал, а повелительно крикнул: – Эй, гражданин, поди-ка сюда. И нетерпеливо поманил пальцем. Городовой подошел, но глядел недовольно. Инвалид в белом шарфе был не похож на начальство. – Да шевелись ты! – поторопил его Эраст Петрович. – Как у тебя с наблюдательностью? – Чего? – опасливо спросил парень. Он был в кепке и черном полупальто, похож на мастерового. – Вы кто, товарищ? – Я – Фандорин, – со значением сказал Эраст Петрович. – Ты получил приказ проявлять ревбдительность? Тот сразу подтянулся. – Получил. А чего такое? – Проходил тут минут двадцать назад бородатый анархист в черном балахоне и черной шляпе? – Был такой, – быстро ответил городовой. – Наглый, собака. Поглядел на меня – плюнул. Когда только этой черной сволочи укорот дадут, товарищ Фандорин? – Скоро. Куда он проследовал, видел? – А как же. Вниз, – показал постовой в сторону Варварской площади. – Молодец. Ревблагодарность тебе. – Служу трудовому народу! – И уже в спину спросил: –…Товарищ Фандорин, а вы кто? – Герой Плевны, – ответил Эраст Петрович, покосившись на памятник. Вниз – это хорошо, даже отлично. Там до самой площади поворотов не было, только в Малый Спасоглинищевский переулок, да и тот оказался перекрыт баррикадой, должно быть, не разобранной еще с ноябрьских боев (Маса рассказывал, что в Москве офицеры и юнкера долго дрались с большевиками). На углу, против Всехсвятской церкви, сыскался другой перспективный наводчик – мальчишка, продававший газеты. Названия у периодических изданий были совершенно небывалые. – «Дезертирская правда»! – орал продавец. – Газета «Анархия»! Журнал «Бузотер»!