— Дурак, — припечатал отец. — Надо было в то время с ними поговорить. Через сопротивление и хамство, но поговорить! А ты, Витя, просто струсил. Извини уж, но ты по всем фронтам обосрался. И чего теперь удивляться, что близнецы к тебе так относятся? Марина видеть не желает, Макс… А, ладно. С ним говори сам. — Ты что-то знаешь? — удивился Виктор, и Андрей Вячеславович кивнул, глядя на него с неодобрением. — Угу, обсуждали мы тебя, когда он ипотеку брал. И потом тоже. Но давай-ка сам, пора бы уже взрослеть и решать проблемы без моего участия. Ещё через полчаса, когда Виктор собрался уезжать, Андрей Вячеславович вышел вместе с ним на улицу, накинув куртку и надев смешную шапку-ушанку, и они вдвоём отправились к калитке. — Знаешь, Витя, — говорил Горбовский-старший под хруст снега, — я много думал о той ситуации и пришёл к выводу… неприятному. Нет, не о тебе, с тобой всё ясно, — о нас. Если бы мы тогда с матерью и покойной Натальей Никитичной, царствие ей небесное, повели бы себя иначе… Может, и сейчас всё было бы совсем по-другому. Решил тебе сказать, чтобы уж быть справедливым. Не только на тебе вина, сын. — Ты о чём? — уточнил Виктор. Он догадывался, что отец имеет в виду, но хотел всё же услышать. — Да отвернулись мы от тебя. Оскорблены были и обижены. Никто и не подумал как-то… смягчиться, постараться всё уладить. Все Ире только и говорили — забудь, разводись и забудь, думай о своём здоровье. Нет, я и сейчас считаю, что она правильно с тобой развелась, не нужно от жены на сторону гулять. Но дети… Они ведь это всё видели и слышали. И набрались нашей категоричности, нахлебались полной ложкой. И тоже стали так думать, но не по отношению к маме, а по отношению к себе. — Пап, Макс и Ришка всегда были максималистами. В нашу породу пошли. Тем более им тогда было по тринадцать лет. — Угу, — буркнул Андрей Вячеславович, вздохнув. — Но мы всё же усилили их категоричность. А могли бы, наоборот, уменьшить… В общем, не только ты один здесь дурак, сын. — Спасибо, пап. Утешил, — усмехнулся Виктор, но на сердце, как ни странно, потеплело. 56 Виктор Макс, услышав от отца известие о приезде, удивился, но отказываться не стал. И не съязвил никак, спокойно ответил, что будет ждать и заодно познакомит с Лерой, своей девушкой. Виктор, напрочь забывший о её существовании из-за всех внезапно свалившихся на него известий, подумав, заглянул всё же в цветочный салон и выбрал букет. Вряд ли эта неведомая Лера настроена к нему положительно, хоть как-то сгладить впечатление. Усмехнулся собственным рассуждениям, подруливая к дому сына. Да, раньше, до развода, ему и в голову не пришло бы покупать расположение подарками и букетиками… А теперь до чего он докатился? Словно, кроме денег, у него абсолютно нет других плюсов. Хотя, наверное, и правда нет. Если человек — дрянь, то какие у него могут быть плюсы, кроме счёта в банке? Макс и Лера открыли дверь вместе. И, к удивлению Виктора, улыбались — робко и нерешительно, но улыбались, а не смотрели, хмурясь, двумя волчатами. — Привет, пап. — Здравствуйте, Виктор Андреевич! — вежливо сказала Лера, кивая, и с интересом покосилась на букет. Девушка была симпатичной — светленькая и тоненькая, какая-то даже воздушная, не верилось, что такая может работать барменом в ночном клубе. Виктор в жизни не видел за барной стойкой женщин, особенно таких ангелоподобных. — Здравствуйте, — ответил он, проходя в квартиру, и быстро огляделся. Да, ремонт Максим сделал неплохой, молодец. И главное, что без помощи отца. Не только финансовой — любой. Виктор предлагал тогда помочь, был среди его пациентов один строитель с бригадой, но Макс отказался. Сказал, что сам справится. И отлично, кстати, получилось… Два года назад — теперь Виктор понимал, что это было связано со свадьбой Марины и Бориса, но тогда он об этом не знал — дети решили разъехаться. Горбовский в обсуждении, само собой, участия не принимал, он давно не имел никаких прав на квартиру, которую оставил жене и близнецам. Ира в то время жила в Израиле и попросила об одном: чтобы покупок и продаж было как можно меньше. То есть она была категорически против того, чтобы продавать квартиру, а взамен покупать две или даже три, как изначально собирались сделать близнецы, — всем по жилью, в том числе матери. — Если вы разделите нашу квартиру на троих, останутся рожки да ножки, — так Ира сказала тогда детям, о чём Виктору позже поведал Максим. — Лучше не надо. Кто-то живёт здесь, кто-то уезжает. Решайте сами, кто куда. Мне ничего не нужно покупать. Я пока не собираюсь возвращаться, но, как только соберусь, насчёт жилья что-нибудь придумаем. Решили, что остаётся Марина, а Макс уезжает. Вот тогда сын впервые за последние годы позвонил Виктору сам — чтобы поинтересоваться, можно ли всё накопившееся на личном счету потратить на ипотеку. Макс смущался, и Горбовский даже обрадовался — подумал, что сын наконец смягчился… И добавил к имевшейся на счёте сумме ещё почти целый миллион. Не помогло, отношения остались прежними. В принципе, оно и понятно — нельзя купить ни любовь, ни уважение, а у Макса к Виктору ни одного из этих пунктов уже не осталось. Когда Горбовский недавно встречался с Борисом, то узнал и ещё кое-что относительно ситуации с квартирами. А ведь Виктор тогда удивлялся, как Макс умудрился ухватить трёшку, да ещё и закрыть сразу больше половины её стоимости, неужели столько денег накопил в его-то возрасте? Оказалось, это не он накопил, а Борис выплатил Максу его долю за квартиру, в которой теперь жили Марина с мужем. Не всю, поэтому до сих пор продолжал выплачивать, сдав собственную «однушку», где жил до свадьбы. Именно в эту квартиру, как Виктор понял по паре оговорок зятя, не пожелала селиться Ира после возвращения из Израиля. В этом, впрочем, не было ничего удивительного — Ира даже под дулом пистолета не стала бы перекрывать Максу поток денег и доставлять неудобства Марине и Борису. И уговаривать её было бесполезно. Несмотря на мягкий и покладистый характер, она умела быть упрямой и настойчивой. — Вот это вам… тебе, — поправился Виктор, протягивая Лере букет из оранжевых и красных гербер. — Очень рад знакомству. — Я тоже. Очень, — ответила девушка, как ему показалось, вполне искренне, а потом, к удивлению Горбовского, недовольно зыркнула на Макса. Тот отчего-то слегка покраснел, вздохнул, виновато покосившись на Леру, и вполне вежливо сказал: — Ты раздевайся и проходи, пап. Обедать будешь? Лера борщ как раз сварила. — Я знаю, вы любите, — тут же добавила девушка и улыбнулась. — Правда, не специально получилось. Совпало просто так. — Люблю, да, — кивнул Горбовский, удивляясь, что Лера знает о нём такие подробности. Ладно ещё Макс рассказал ей о разводе родителей, но вспоминать о том, что отец любит борщ?! Странно… * Дорогие читатели, на всякий случай хочу предупредить, что тем, кто настроен весьма категорично по отношению к Виктору (он виноват во всём, остальные ни в чём), будет тяжело читать дальнейший текст) 57 Виктор Когда Виктор, вымыв руки, прошёл в гостиную, к нему навстречу выбежал ещё один обитатель этого дома, которого Горбовский раньше видел на фотографиях — чёрный спаниель. Тявкнул и, встав на задние лапы, замахал в воздухе передними на манер цирковой собаки. — Тяпа, сидеть! — строго сказал Макс, и спаниель послушно плюхнулся на задницу. — Извини, пап, просто, если его не остановить, он тебя до смерти залижет. — Ничего страшного, — хмыкнул Виктор, с интересом глядя на собаку. — Тяпа, значит? И сколько ему уже лет? — Лет десять. Да, Тяпа… точнее, Растяпа. Мы когда его взяли, он дико смешной был и всё время что-нибудь ронял. Вот мама и назвала его так, а нам с Ришкой понравилось. Интересно, появилась бы у них эта собака, если бы не развод? Скорее всего, нет. Виктор был против животных в доме — Ире и без собак с кошками хватало забот. Хотя основная причина его отказа была вовсе не в этом… Он просто помнил свои переживания, когда умер родительский пёс, рядом с которым Виктор рос до десяти лет, и повторять их не было желания. Вот до последнего и сопротивлялся мечте близнецов кого-то завести, как мантру повторяя: «Станете взрослыми и заведёте, а пока — нет». — А я думал, это собака Марины, — произнёс Виктор, садясь за обеденный стол, на который Лера выставила заварочный чайник, чашки и поставила несколько вазочек с конфетами и печеньем. А потом куда-то ушла — видимо, за борщом. — Видел на фотографиях, мне… Ира присылала. — Мама? — Макс на мгновение поднял брови, но потом понимающе вздохнул, кивнув. — Хотя чему я удивляюсь… Нет, пап, Тяпа — наша общая собака. Сейчас он живёт у меня, поскольку Марине некогда с ним гулять, а Боре тем более, но мы договорились, что потом будем чередоваться. — А хозяином он кого считает? У собак же один хозяин, остальных они могут слушаться, но хозяин один. — Маму, конечно, — усмехнулся Макс. — Кого же ещё? Действительно… Лера принесла борщ — ярко-алый, ароматный, наваристый. И два куска белого хлеба на тарелке. И плошку с жирной сметаной… Точно так же всегда делала Ира, и всякие сомнения напрочь отпали: Макс, по-видимому, рассказывал своей девушке о привычках отца. Непонятно только, зачем и в каком контексте. Но в любом случае — после пирогов матери есть не хотелось совершенно. Однако жаль обижать девочку, придётся осилить тарелку. Надо было, наверное, с порога отказаться, но Виктор подумал, что это всё же недальновидно — Лера явно была к нему расположена, а ему пригодится ещё один союзник в борьбе за сердце Иры. Причём, увы, не в метафорическом смысле слова. Горбовский с трудом, изображая энтузиазм, съел полтарелки, при этом нахваливая Леру и с удовольствием наблюдая, как от каждого слова девушка расцветает, да и Макс тоже становится всё более радостным. И уже собирался отложить ложку в сторону и начать говорить о том, зачем приехал, когда сын неожиданно выпалил: — Пап, я хотел извиниться. Виктор поперхнулся борщом и, откашлявшись, переспросил: — Что, прости? Лера хмыкнула, и Горбовский перевёл взгляд на неё — она смотрела на Макса, прищурившись и сложив руки на груди, будто бы чего-то ожидая. — Я хотел извиниться, — повторил сын, и Виктор вновь повернулся к нему. Вид у парня действительно был виноватый. С чего вдруг? — В тот день, когда Ришку с Ульянкой выписывали… я с тобой слишком резко разговаривал. Виктору хотелось сказать, что тот разговор мало чем отличался от множества предыдущих, но он сдержался. Сын извиняется — не надо его смущать. Однако Лера, по-видимому, мыслей Виктора не разделяла. — Не только в тот день, Макс, — укоризненно заметила она и продолжила: — Виктор Андреевич, я последний год, что мы с вашим сыном встречаемся и живём вместе, часто слышала ваши разговоры. Считаю, что такое поведение, как у Макса, недопустимо. В последнем диалоге он, конечно, вообще перешёл всякие границы… — Ладно-ладно, — поморщился сын, замахав руками на свою девушку. — Не надо за меня всё объяснять. Пап… в общем… Видя, как Максу сложно подобрать слова, Виктор решил вмешаться: — Да ладно, я понял, можешь не продолжать. Ничего стра… — Погоди! — запыхтел сын под недовольное фырканье Леры. — Дай сказать-то. Не перебивай. Я который день с духом собираюсь. Потому что сложно это. Чёрт, управлять ночным клубом проще, чем извиниться, оказывается… Виктор не выдержал и засмеялся, но, поймав какой-то шальной взгляд Макса, замолчал. Он примерно понимал, что хочет сказать сын, и был рад шагу навстречу — но сейчас сильнее радости всё же было нетерпение. Хотелось поскорее начать разговор об Ире. — Понимаешь… — вздохнул Макс, совсем по-мальчишески взъерошив волосы на затылке. — Когда всё это случилось… ну, ты знаешь, о чём я говорю… Мы с Мариной были в шоке, потому что не ожидали такого от тебя. У меня тогда было чувство, будто небо упало на землю и стукнуло меня по башке. Всё не так, всё ложь… и мама едва не умерла. Нам было плохо, пап. И это продолжалось… долго. Виктор кивнул, тоже ощущая себя в это мгновение так, будто небо упало ему на голову. И дышать как-то резко стало нечем. Он всегда знал, что причинил своим близким невероятную боль, но впервые слышал об этом от Макса. — Мама… она пыталась поговорить. Но, пап… Она говорила, что ты не виноват и всё равно любишь нас, но выглядела при этом как покойница. Бледная, худая, несчастная. Мы от этих разговоров только больше злились. Они звучали как ложь, да они и были ею частично. Прости, я до сих пор думаю, что если бы ты по-настоящему любил нас, то не стал бы… — Я любил, Макс, — произнёс Виктор негромко. — Но пошёл на поводу у собственного эгоизма. — Неважно, — махнул рукой сын. — Правда, пап, мне неважны причины того, почему ты поступил так тогда. Главное всё же не прошлое, а настоящее и будущее. И в настоящем… Ты не заслуживаешь того отношения, какое сложилось у меня к тебе. — Ну наконец-то, — проворчала Лера, и Макс шикнул на неё: — Погоди, а! Потом меня поругаешь. Пап, я уже давно думал обо всём этом и пришёл к выводу, что надо как-то перешагивать. То, что ты когда-то сделал, и как потом кинул нас, не попытавшись вернуть. Только деньги платил, будто мы не люди, а собачки, которым просто нужны будки и корм, и хватит с них.