— Простите, — качнул головой Горбовский, не представляя, за что извиняется. Но Кира Алексеевна выглядела разочарованной, а разочаровывать возможного врача Иры он не желал. — Не понимаю, о чём вы. — Пятница на прошлой неделе, — с улыбкой вздохнула женщина. — Мы с дочкой возвращались домой, и на автомобильной стоянке… Теперь он вспомнил. И узнал. Не лицо, нет — Виктор тогда и не посмотрел матери спасённой девочки в лицо, — а голос. Хотя в тот момент голос женщины дрожал от напряжения и звучал слегка в другой тональности, но всё же был узнаваем. — Надо же, какое совпадение… — пробормотал Горбовский, не представляя, как на это реагировать. — И вы знакомы с моим отцом… Ему на мгновение стало любопытно: а в курсе ли Кира Алексеевна, что её наставник не общался с сыном много лет? И по какой причине это произошло? Зная отца — вряд ли. Подробности тот рассказывать точно не стал бы, но упомянуть мог. — Ваш отец, Виктор Андреевич, замечательный человек и специалист, — серьёзно кивнула женщина. — Я ему многим обязана. И вам теперь тоже. — Бросьте, это… — Только не говорите, что это была случайность. — Кира Алексеевна мотнула головой, и из-под хирургической шапочки выбился тёмный кудрявый локон. Она не обратила на это внимания, продолжая говорить: — Случайностью было то, что я не уследила за Маришкой — всегда берегу её, она самое дорогое, что у меня есть в жизни. Но нельзя случайно броситься на помощь ребёнку наперерез машине. — Это инстинкт. — Какой? — возразила она насмешливо. — Отцовский? Или самосохранения? Горбовский непроизвольно улыбнулся, но ответить не успел — Кира Алексеевна вновь заговорила: — Я тогда не поблагодарила вас нормально, в шоке была, а вы так быстро уехали… — Она слегка порозовела и поинтересовалась чуть севшим голосом: — Приходите к нам в гости в пятницу вечером? Маришка будет рада с вами повидаться. Она вас, кстати, Аркадием Паровозовым называет. Правда, не выговаривает… — Кем? — изумился Виктор. — А кто это? — Персонаж одного детского мультика, — засмеялась женщина и сильнее порозовела. — Ну что? Придёте? Горбовский колебался. Он видел и по улыбке, и по взгляду собеседницы, что она заинтересована в нём как в мужчине — и отказался бы только из-за этого, не желая заводить сейчас никаких отношений, даже в горизонтальной плоскости, но… Ира. Расстраивать сейчас врача, который может помочь с операцией, из-за собственных предрассудков — глупо. — Хорошо. Приду. Только я работаю до шести. — Вот после шести и приезжайте, — приободрилась Кира Алексеевна, сразу как-то приосанившись. — Мы с Маришкой вас ужином накормим. Горбовскому хотелось поинтересоваться, не будет ли против муж Киры и отец девочки, но он промолчал — догадывался, каким будет ответ. Да и, если спросит, собеседница решит, будто Виктор рассчитывает на продолжение знакомства. — Договорились, — Горбовский кивнул и достал из сумки распечатку выписки бывшей жены. Протянул её Кире Алексеевне и сказал: — А вот, собственно, то, из-за чего я к вам пришёл. Но это всё, больше ничего нет, поскольку человек не желает делать операцию. Врач смотрела документ недолго, но спокойно и вдумчиво и больше не улыбалась. И её глаза, когда она подняла их от листка бумаги и посмотрела на Виктора, были серьёзными, а брови озабоченно хмурились. — Надо уговаривать. В принципе, шансы хорошие. Конечно, если показатели остались на прежнем уровне или хотя бы примерно на прежнем — всё же последний раз данная пациентка обследовалась чуть больше двух месяцев назад. Если принесёте мне анализы — список я дам — числа девятого-десятого января, то я смогу положить её на операцию практически сразу. Конечно, по результатам анализов. Виктор обрадовался. Он не знал точно, но смел надеяться, что за новогодние праздники им удастся уговорить Иру не дурить и сделать операцию. — Спасибо вам огромное, — поблагодарил искренне, и Кира Алексеевна вновь улыбнулась — тоже вполне искренне. — Пока не за что, Виктор… Андреевич. Обращаясь к Горбовскому, женщина демонстративно запнулась, и он поспешил уверить её, что можно без отчества. В ответ врач, разумеется, предложила и себя называть по имени. Виктор согласился и поспешил удалиться, провожаемый ласково-понимающим взглядом глубоких тёмно-карих глаз. Симпатичная женщина. Нет, пожалуй, даже красивая. Но… 74 Ирина Почему-то перед детским концертом, на который позвал Виктор, она нещадно волновалась. Хотя абсурд — не свидание ведь, кроме бывшего мужа там будет ещё как минимум его ассистентка, её двое детей и брат. И множество других зрителей. Потом, возможно, Виктор напросится отвезти Ирину домой… Ну и что? Отвозил уже. Волноваться нет причин. Однако она отчего-то переживала и хотела если не быть, то хотя бы казаться красивой, а не болезненной женщиной средних лет. Тщательно выбирала и одежду, остановившись на сине-сером брючном костюме из тонкого кашемира и кремовой вязаной блузке, и косметику. Всё это очень ей шло, подчёркивало цвет глаз, а с макияжем даже не оттеняло не совсем естественную бледность лица. Стоя перед зеркалом за полчаса до приезда Виктора, Ирина аккуратно красила карандашом глаза и невольно думала об этой ассистентке, чьи дети сегодня должны были выступать на концерте. Двенадцать лет назад Виктор ведь именно с ассистенткой… Хотя в то время Ирина ещё об этом не знала — позже узнала, Маша Вронская поделилась слухами от общих знакомых. И стало так противно, хоть плачь… Сразу представилось, как муж зажимает эту девчонку где-нибудь в углу, вместо того чтобы работать. Пока Ирина сидит с детьми и готовит ужин… Интересно, правду ли сказал Виктор? И у него действительно сейчас ничего нет с его ассистенткой? Наверное, глупо даже рассуждать о подобном: всё-таки приглашать бывшую жену на концерт детей любовницы — верх цинизма и подлости. А Виктор никогда не был ни циничным, ни подлым. Впрочем, это не значит, что он не спит с кем-то ещё, с какой-нибудь другой ассистенткой, не со своей личной, а у коллеги одалживает. Почему нет-то? Ему ведь ничего не мешает так делать. Жены и детей под боком не имеется, твори, что хочешь. Почему она об этом вообще думает? Ирине должно быть всё равно, безразлично, где находится Виктор, с кем он спит, и не только спит. И в принципе… да, наверное, если говорить в целом — сейчас это ей почти безразлично. Но в частности… где-то на дне подсознания что-то скреблось: маленькое и неуютное. Будто бы ты лежишь в очень красивом и тихом доме, пытаешься уснуть и каждый раз, закрывая глаза, слышишь, как где-то под полом негромко копошится мышь… 75 Ирина Виктор заехал за Ириной около пяти часов вечера. Бывший муж показался ей каким-то довольным — будто случилось что-то хорошее. Но на осторожный вопрос не ответил, отмахнулся и сказал, что всё по-прежнему. И начал рассказывать про то, как дела в его клинике, да так забавно, что через несколько минут Ирина забыла о собственных тревогах и всю дорогу к Дому детского творчества хихикала и фыркала в кулак. Да, чего у Вити всегда было не отнять — так это умения рассказывать. Именно устно, в письменной форме у него ничего толкового не получалось. В отличие от Ирины. У неё как раз всё было наоборот. В жизни молчунья, а на бумаге тот ещё оратор. Всегда могла найти нужные слова, описать любую ситуацию, объяснить позицию любого героя — даже если сама была с ней не согласна. Точнее, почти всегда. С последней историей вот что-то не клеилось… Ирина покосилась на Виктора и поджала губы. Да, бывший муж точно мог бы помочь ей разобраться во всём, о чём она хотела написать. Но Ирине хотелось сделать это самой. Так, как она привыкла. Не спрашивая ни у кого — тем более у Вити, — как, зачем и почему. Была бы ещё тема другая… Но на эту тему точно не следовало заводить разговоры. — А ты всегда писала книги? — поинтересовался вдруг Виктор, когда они уже почти подъехали к цели. — Или… после развода начала? Я помню, что ты фантазировала, были какие-то идеи, но не помню, чтобы эти идеи превращались в целые истории. Как сейчас. — А они и не превращались, — усмехнулась Ирина, вспомнив, как пришла к писательству. — Времени не хватало. Хотя… нет, вру. Время можно было найти, особенно когда близнецы уже подросли. Мне не хватало смелости и желания учиться. Понимаешь, книга — это большой труд. Большой и долгий. И для того, чтобы научиться писать так, как тебе хочется и чтобы самому нравилось, нужно написать не одну историю и пройти длинный путь. Путь поисков, раздражения на собственный текст, отчаяния перед тем, что в голове было одно, а в итоге выходит другое… Это похоже на любую другую профессию, Витя, — когда прежде, чем у тебя хоть что-то получается, ты долго учишься и шлифуешь мастерство. Вот и я, пока была замужем за тобой, периодически пыталась писать разные истории, но ничего толком не выходило — они рассыпались, как аппликация без клея. По отдельности сцены были неплохие, герои интересные, идеи оригинальные — не во всём, но хотя бы в чём-то, — однако в целом получалась какая-то солянка. Я раздражалась и забрасывала. Тебе даже не говорила — зачем тебе моё баловство? Так я тогда думала. — В то время я действительно не оценил бы подобную откровенность, — кивнул Виктор, и Ирина замерла. Удивительно, ей по идее должно быть сейчас неприятно… Но нет — всё было наоборот. И она ощущала благодарность за то, что бывший муж не врёт. Не пытается казаться лучше. Не оправдывается и говорит, как есть. — Ты же помнишь, как пренебрежительно я всегда относился к твоим попыткам выйти на работу. Мне казалось, что это… как-то мелко, что ли. Я не осознавал до конца, что это нужно тебе не для денег или престижа. Вроде бы понимал, что ты хочешь переключиться, и в то же время раздражался, что ты растрачиваешь себя на подобную ерунду. Зачем, если деньги у нас есть? И если бы ты мне рассказала про свои попытки написать книгу, я бы только отмахнулся. Посчитал бы это ерундой. — А сейчас не считаешь? — фыркнула Ирина. Она чувствовала себя в эту секунду так, будто, погуляв какое-то время по холоду, получила в ладони кружку горячего и ароматного кофе. Кофе, который она вот уже двенадцать лет как совсем не пила. — Учитывая тот факт, что я сам стал много читать, в том числе любовные романы? — улыбнулся Виктор. Мягко так, с лукавством. Словно где-то в глубине души смеялся над собой. — Нет, разумеется. Кроме того, Ириш… То, что волнует твоего близкого человека, просто не может быть ерундой. Неважно, что это — сюжеты ненаписанных книг, коллекционирование фарфоровых бегемотиков или чемпионат мира по футболу. Нельзя относиться к тому, что дорого родному человеку, как к ерунде. Бывший муж говорил спокойно и размеренно, и чувствовалось, что он действительно много думал обо всём этом. И не красовался сейчас — просто высказывал собственное мнение. Выстраданное. И осознанное на горьком опыте их разрушенной семьи. — Приехали, — нарочито бодрым голосом произнёс Виктор, останавливая машину, — прежде чем Ирина успела спросить, отчего он всё-таки не женился вторично. Она хотела, на самом деле хотела услышать его ответ… — Вылезаем. Наташа и остальное её семейство уже внутри. Ирина кивнула и расстегнула ремень. И пока она возилась, Виктор успел выпрыгнуть из машины, подойти с другой стороны и, открыв дверь, помочь Ирине с ремнём, а затем, аккуратно подхватив её ладонями под бёдра, вытащить наружу и поставить на расчищенную пешеходную дорожку. — Чтобы сапоги не испортить, — объяснил Виктор, тут же отстраняясь. Но в глаза заглянул — пытливо и смущающе. — Подумал, вдруг тут соль. А ты в замше. Объяснение было абсолютно нелепое, но Ирина не стала его комментировать. Потому что это всё было приятно. Просто приятно. И тепло — даже без всяких задних мыслей о том, что будет дальше и зачем это нужно им обоим. Не задавать вопросы самой себе… иногда это всё-таки бывает полезно. 76 Виктор Горбовский знал, что этот вечер будет испытанием для его отнюдь не стальных нервов, и понимал, что испытанием сильнейшим. Потому что нужно было держать лицо и не показывать Ире собственную дикую ревность. Улыбаться, вести спокойные и сдержанные беседы — несмотря на то, что хотелось немедленно взвыть и утащить бывшую жену подальше от этого места и другого мужчины. Наташа бросала на Виктора лукавые взгляды — конечно, понимала, как его колбасит. Ира… разговаривала со всеми одинаково любезно, и было не похоже, что Александр ей как-то по-особенному понравился. Зато Наташин брат на бывшую жену Виктора клюнул, и ещё как. Смотрел на неё с видимым удовольствием, слушал с интересом и даже откровенно заглядывался, когда Ира искренне смеялась над чем-то во время представления. Она действительно выглядела очаровательно, при этом не нарочито, а естественно — будто ей не стоило никаких усилий быть вот такой. А между тем Виктор отлично понимал, что с её проблемами со здоровьем хорошо выглядеть — почти искусство. И гордился Ирой. И ревновал безумно. — Не жалеете, Виктор Андреевич? — с ехидством поинтересовалась Наташа в антракте, когда и Александр, и Ира отлучились в туалет. — Я бы на вашем месте уже саму себя сгрызла. — Не жалею, — Горбовский качнул головой. — Неприятно, да. Но не жалею. Я ведь говорил тебе — не хочет она со мной быть. И что же мне теперь, раз она не хочет, других мужиков отгонять? — Не обязательно отгонять, но хотя бы свахой не подрабатывать. — Да брось, Наташ, — хмыкнул Виктор. — Что мы с тобой такого сделали? Просто познакомили их. Остальное пусть сами. Я Ире даже говорить ничего не буду, она и без меня разберётся. — А если ваша бывшая жена действительно начнёт с Сашей встречаться — неужели вы за неё порадуетесь? — усомнилась Наташа, и Горбовский криво усмехнулся. — Порадуюсь. За неё — да, а за себя — нет. Человек так устроен: может одновременно чувствовать много всего… разного. — Ага, — вздохнула ассистентка и неожиданно тонким голоском продекламировала: — «И так радостно и грустно нам поёт лесная птица. Оттого, что невозможно нам с тобою разлучиться».