Уже давно стемнело, и погода за окнами отражала бурю внутри. Дождь хлещет по стеклянным стенам, составляющим одну из сторон дома, и, открыв окно, я слушаю, как падают капли и как хаотично разбиваются волны у подножия скалы. Я чувствую вкус соленого воздуха на языке и позволяю дождю моросить по моей коже, пока он не охладит мое тело, смывая кровь, которая все еще окрашивает мое тело. С тяжелым вздохом я поворачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с Амелией. Она сглатывает, глядя на запекшуюся кровь на моем лице, на красные багровые пятна на руках и рубашке. Там было еще много чего, но черный материал моего костюма скрывал это. Ее глаза обшаривают каждый сантиметр моего тела. — Амелия. — Я не могла уснуть, — шепчет она, делая шаг вперед, но потом замирает. — Кошмары? Она покачала головой, глядя на пятна крови. — Кто? — Люди, которые хотели причинить тебе боль. Мне не было жаль. — И так у тебя постоянно? — она наконец-то встретилась с моими глазами. — Нет. — Значит, только сейчас? Ни с того ни с сего на дом уже дважды напали? — она отступает назад и качает головой. — Не бойся меня, Амелия. Она насмехается. — Спокойной ночи, Габриэль. Глава 23 Амелия Его кровавый вид не испугал меня. Должен был, но не испугал. Но я снова бежала. Снова отключилась. Эта война, которую я вела с самой собой, была самой тяжелой в моей жизни. В каждом решении, которое я принимала, я была уверена: от ухода от отчима до рождения Линкольна, но сейчас… Я чувствовала, что стены, которые я использовала, чтобы сохранить себя в безопасности, были разрушены и выведены из равновесия. И это сделал он. Как может человек, который мог утешить меня, когда я была в ужасе, который мог целовать, как мужчина, полный такой страсти и желания, быть тем же самым мужчиной, стоящим перед окнами, с бурей за спиной, покрытым кровью человека или людей, которых он, вероятно, только что пытал. Он выглядел как дьявол, и на вкус был как грех, так что, возможно, это было уместно. Но я отправилась на его поиски не просто так, но сейчас я отворачиваюсь от него. Я остановилась на лестнице, чувствуя его взгляд на своем позвоночнике. Он уже не пугал меня так сильно, как раньше, нет, меня пугало то, как я реагировала на его присутствие. Мое тело загорелось, а сердце подскочило к горлу. Я хотела снова почувствовать вкус его губ, но не могла, я хотела ощутить его желание к себе между ног и гнаться за наслаждением, которое, как я знала, он может дать. Я привыкла не получать того, чего хотела, но кое-что я могла получить. После сегодняшних событий, после страха, охватившего меня, и воспоминаний о прошлом, я заслуживала того, чтобы иметь что-то только мое, и если я не могла позволить себе иметь его, то я могла иметь это. — Амелия? От того, как мое имя сорвалось с его языка, у меня по позвоночнику пробежала дрожь, этот смешанный акцент вызвал бурю бабочек в животе, отчего мне захотелось сжать бедра вместе. — Я подумала о твоем предложении, — я стою спиной к нему, чтобы мое лицо не выдало меня. — Я бы хотела это сделать. Если такая возможность еще есть. — Да, — подтверждает он. — Я организую это для тебя. — Спасибо. Я начинаю подниматься по лестнице, чувствуя потные ладони. — Leonessa, — снова окликает меня Габриэль, останавливая. Я оглядываюсь через плечо и вижу, что он уже стоит у основания лестницы и смотрит на меня. — Я не забуду этот поцелуй. — А стоило бы, — сглатываю я. Он поднимается. — Не забуду. Он смотрит на меня с такой страстью, что я чувствую, как загораюсь, и делаю единственное, что умею, — бегу и не останавливаюсь, пока не оказываюсь запертой в своей комнате, прижавшись спиной к двери. Линкольн был с Камиллой, и на сегодня так было лучше. Я знала, что с ней он в безопасности, и после сегодняшнего дня не хотела, чтобы он появлялся в доме до тех пор, пока мы не выясним причину стольких смертей. Слишком потрясенная, чтобы уснуть, я включила лампу и достала свой этюдник, не позволяя мыслям вернуться к крови и смерти, произошедшим несколько часов назад. Шок прошел, но страх остался. Но, как всегда, он был не за меня, а за моего сына. И это была одна из причин, по которой я никогда не могла отдаться Габриэлю. Он был опасен. Эта жизнь была опасна. Я не для того бежала от своего прошлого. Мой карандаш быстро движется по чистому листу бумаги, царапая его так, что успокаивается бунт в моей груди. Я рисую инстинктивно, линии пересекаются, черты смешиваются, когда я добавляю драматическую юбку к лифу, стилизованному под корсет, а подол расходится вширь и ввысь. Я рисую часами, добавляя детали и тени к женщине на странице, это был не дизайн как таковой, а освобождение. Затем я приступаю к цвету, добавляя к платью насыщенный красный, который напомнил мне о крови, забрызгавшей прекрасное лицо Габриэля. Сдвинувшись на кровати, я поморщилась от боли в ребрах и вздрогнула, случайно сбив все карандаши на пол. — Черт. Со стоном я слезаю с кровати, оставляя блокнот в центре, и приседаю, чтобы собрать их. Звук шагов останавливает мою руку. Дверь открывается. Габриэль стоит там, только что принявший душ, его темные волосы еще влажные и падают на лоб. Я сглатываю, разглядывая твердые линии его живота, изгибы хорошо сформированных мышц. Низко висящие брюки сидят на его бедрах, демонстрируя глубокий V-образный вырез и дорожку темных волос, идущую от пупка и исчезающую под ремешком. Его белая рубашка расстегнутая, закатана до локтей, что делает его предплечья рельефными, а вены выделяются на коже. Он смотрит на меня горящими глазами, в его руках болтается полупустой стакан. Я медленно поднимаюсь, как будто в комнате со мной не человек, а животное, и одно быстрое движение может привести его в бешенство. От хищника не убежишь и не надеешься спастись. Я и не заметила, что начала отступать назад, пока позвоночник не ударился о стену. Я не могу удержаться, чтобы еще раз не пробежаться по нему глазами, замечая шрамы на его загорелой коже, которые я не заметила, когда он впервые появился в дверях. Он поднимает свой бокал и делает глоток, после чего снова опускает его. Его мускулы пульсируют и напрягаются, каждый сантиметр его твердой фигуры так же грозен, как я и думала. Но он прекрасен. Чертовски красив. — Ты пьян? — спросила я едва ли не шепотом. После нашей предыдущей встречи я не знала, куда он пошел, но он явно принимал душ. Он делает шаг ко мне, и, хотя я пытаюсь вжаться в стену, как бы раствориться в ней, я понимаю, что деваться некуда. Есть только определенный предел, который я могу вынести. Он делает еще шаг, еще, пока не оказывается прямо передо мной, и его огненные глаза буравят меня. Я чувствую запах виски в его дыхании и наблюдаю, как он поднимает стакан, опрокидывая оставшуюся жидкость в рот. Я смотрю на его горло, наблюдаю, как оно дергается, когда он делает глоток, а затем осторожно, так чертовски осторожно, словно он не был человеком, созданным для насилия и греха, он ставит стакан на прикроватную тумбочку, и тот не издает ни звука. — Я — что-то, — наконец отвечает он на мой вопрос. — Я не хочу сейчас драться, Габриэль, — я устала и была близка к тому, чтобы сломаться. Что случится после того, как я сломаюсь? Я не была готова узнать это. Он наклонился вперед, потянулся к моим волосам и стал перебирать их между пальцами. — Такие мягкие, — пробормотал он.