Я вскакиваю с дивана и одеваюсь за десять секунд. Держа одежду Кортни в одной руке, я отвожу ее в сторону и случайно задеваю лицо девушки брюками. Она забавно отбивается, а я смеюсь, хватая ее за плечи и встряхивая. — Кортни, Кортни, просыпайся! — говорю я спокойным голосом, так как не могу орать; я все также неистово трясу ее, когда пытаюсь натянуть свои носки, прыгая вверх- вниз на одной ноге. — Вставай, детка! Она открывает глаза и улыбается мне. — Доброе утро. — Бен! Ее глаза расширяются, она садится, сбивая меня с ног, и я приземляюсь на задницу. — Черт. Прости! Ее штаны вывернуты наизнанку, и я не могу удержаться от смеха, поскольку она успевает надеть их вывернутыми. — Мамочка, — кричит Бен, его голос эхом разносится с лестницы. — Ты проснулась? — Да, я внизу, — отвечает она, шипя под нос ругательства. — Я одел свои тапочки, можно мне теперь большую вафлю? — Да. Вафли. — Да! Я хватаю штаны и выворачиваю их, пока она натягивает рубашку и запихивает бюстгальтер и трусики за диванные подушки. Как только она застегивает ширинку, Бен появляется из-за угла. — Доброе утро, мамочка! Он подбегает к ней, и, когда она поднимает его на руки, он кладет голову ей на плечо. Ее глаза задерживаются на мне, и хотя я все еще стараюсь не смеяться, становится ясно, что для неё вся эта ситуация уже не выглядит столь забавной. — Доброе утро, дорогой. Она целует его в макушку, и он обнимает её около минуты. Затем садится и тянется к пульту, но останавливается, снова замечая меня. — Привет, Сэм. — Привет, дружище. — Ты спал здесь? 43 — Нет, — отрезает Кортни прежде, чем мне предоставляется возможность ответить. — Он просто пришел, чтобы кое-что починить. Так ведь? — её брови поднимаются, и она умоляет меня взглядом. — Ага, — отвечаю я, отчаянно пытаясь не потерять самообладание перед Беном, но то, как она волнуется, забавляет меня. — Ой, — он переключает канал, затем поворачивается ко мне. — Ты опять чинишь ее трубы? Не в силах сдержать смех, я обхватываю живот и наклоняюсь вперед, в то время как Кортни по-прежнему стоит в шоке, сгорая от стыда. Наконец, немного успокоившись, я отвечаю: — Да. Так и есть. Но теперь они в порядке, поэтому я могу пойти домой. Кортни, наконец, обретает голос: — Останься на вафли. Я одариваю её испытующим взглядом, и ее губы изгибаются в застенчивой улыбке. — Ну ладно. Так и быть. — Да? — спрашивает она с надеждой. — Да. Вафли — звучит отлично! Она прикусывает нижнюю губу и заправляет волосы за ухо. — Мне просто нужно несколько минут, чтобы переодеться, затем я возьмусь за них. — Окей. Я наблюдаю за тем, как покачиваются ее бедра, весь путь наверх по лестнице. «Какого хрена я делаю?» — Хочешь посмотреть со мной мультики? — спрашивает Бен. — Конечно. Я сажусь на диван, и прежде, чем моя задница опускается на подушку, он оказывается у меня на коленях, держа плюшевого медвежонка и прижимаясь ближе. Мы молча смотрим мультики. После того, как слышится звук шагов по лестнице, я чувствую присутствие Кортни, стоящей рядом со мной, но избегаю смотреть на нее, потому что знаю, что в ее больших зелёных глазах будет ещё больше надежды, чем прошлой ночью. А я не могу дать ей больше прямо сейчас. Мне нравится проводить время с Беном, но я не хочу обнадеживать ее. На кухне начинает звенеть посуда, и я вздыхаю с облегчением, зная, что она больше не наблюдает за мной и Беном. Когда еда готова, Кортни зовёт нас на кухню, и я разрываюсь между семью различными начинками, разложенными на большие бельгийские вафли. Так легко и естественно: быть здесь, сидеть за их столом. Это та семья, которую я хочу? Нет. Я привык? Да. Но все же эти два человека заставляют меня понять, что я упустил.