Кристина сверлит меня обиженным взглядом, спрашивает: – Чего хотел? Мнусь, ведь тема неприятная, с какой стороны ни глянь. Все же выдавливаю из себя: – Кристин, я узнал, что тебе на выпускном подсыпали в коктейль бурду, которая тебя и срубила… – Что? – охает она. – Я Стаса потряс. В общем, это он. Но я клянусь тебе, не знал про это. Принял все за чистую монету… – Что именно ты принял за чистую монету? – удивляется она. – В общем… – Я пожимаю плечами, сую пальцы в карманы джинсов. – Я решил, что нравлюсь тебе, что ты хочешь… Неловко замолкаю. Чувствую себя так, будто мне снова восемнадцать и кто-то большой и толстый потоптался по моему языку. Теперь язык не шевелится, ничего членораздельного выдать не получается. Однако даже того, что я успел сказать, хватает, чтобы Кристина взъярилась на меня. – С чего вдруг, Рафаэль? – пыхтит она недовольно. – Хоть одну причину назови, отчего ты мог решить, что я от тебя без ума и хочу с тобой секса? – Когда я вывел тебя в коридор, ты мне грудь потрогать дала, – озвучиваю первое, что всплывает в памяти. – Я спросил, нравится ли тебе. Ты сказала, что у меня пальцы нежные, и что тебе кайфово. Надо видеть, как ее глазищи расширяются в этот момент. Сверкают! В карем цвете прослеживается зеленый оттенок. Кристина резко прикрывает грудь, как будто стоит передо мной не закутанная в халат, а голая, и ей от этого безумно неловко. – Я не могла такого сказать! – качает она головой. – Я даже слов таких не употребляю. Ты это только что придумал! Обалдеть. Ох какой я выдумщик, надо же. Обладатель необузданной фантазии! – То есть, что после секса говорила, ты тоже не помнишь? Кристина смотрит на меня испуганно и молчит. – Ты попросила еще, и мы занялись этим снова. Ты стонала мне в ухо, царапала спину, льнула ко мне, позволяла целовать себя до крови. Это похоже на изнасилование, Кристин? Как я должен был понять, что ты на самом деле не хочешь со мной спать? Кристина краснеет на глазах. Молча опускает взгляд. – Ты правда ничего не помнишь? – спрашиваю с надрывом. – Сказала же – нет, – она вскидывает взгляд. – Выпила с подружками, а потом пробел… Очнулась утром, белье разорванное валяется, у меня все болит, как будто по мне проехались бульдозером. А рядом сидишь ты с гадкой, издевательской ухмылкой… – С какой ухмылкой? – охреневаю от услышанного. – Я с семи утра караулил, когда ты проснешься, любовался тобой. Я был до чертиков рад, что ты провела со мной ночь. Никакой издевательской улыбки не было, обычная улыбка была! Дурацкая и счастливая! От моего возгласа ее пробирает дрожь. Она снова прячет взгляд. Видно, что уже ни в чем не уверена. Ей стыдно. И мне стыдно тоже. За все, что случилось. – Кристин, – начинаю хрипло. – Если бы я знал, что ты со мной тогда пошла только потому, что тебе в коктейле сюрприз достался… Я бы домой тебя отвез лично. В общем-то, это именно то, что мне стоило сделать. Извини, что тогда неверно оценил ситуацию. Сейчас я бы по-другому себя повел. Говорю ей это, а она молчит, шокированная моим признанием. – Кристин, ты принимаешь извинения? – спрашиваю, внимательно изучая ее взглядом. – К чему все это? – морщит нос она. – Прошло девять лет, все забыли… – То-то ты мне сегодня предъявила это с апломбом. Наверное, потому, что забыла? – развожу руками. Кристина бросает на меня возмущенный взгляд и, не говоря ни слова, скрывается в квартире. Секунда – и я остаюсь на лестничной клетке один, как последний баран. Кому что хотел доказать? Перед кем раскрывал душу? Я что забыл, кто она, что ли? Ежова как была занозой в заднице, так ею и осталась. Чтоб я еще хоть раз перед ней извинился? Или хоть одно доброе слово сказал? Не будет этого никогда! Глава 20. Смущенная девушка Кристина Я лежу под одеялом рядом с Евой. Слежу за тем, как сопят в обе дырочки близнецы. Я купила для них такие же, как в садике, разборные кроватки, так у моих солнышек появились отдельные постели, и мне теперь не приходится спать в кресле. У – удобство. Спасибо Вике и ее связям, иначе мне бы фигушки выдали кредит. Однако сегодня ни наличие удобного ложа, ни дикая усталость не способствуют сну. Как спать, когда обвинили в таком? Лежу с раскрытыми, как у совы, глазами и таращусь в темноту. Я уверена, что мои щеки пылают так ярко, что даже в темноте можно разглядеть, какие они красные. Еще бы им не пылать от такой информации! После откровений Давидяна я только и могу, что думать о ночи выпускного. Как он все преподал, а? Шлюхой меня выставил! Оказывается, я к нему лезла, секса просила. Может, еще обвинит меня в том, что это я его изнасиловала? Ну серьезно, это все так на меня непохоже, что я в такое ни за что не поверю. Чтобы я вот так открыто проявляла инициативу? Да никогда! Я, вообще-то, в постели скромняга, особенно после родов. Моя фигура далека от совершенства, а после того как у меня появилась Ева, еще и груди стали разных размеров. Левая увеличилась, и стала больше правой чуть ли не на треть размера, к тому же ореолы выросли, что не добавило красоты, разумеется. Максим как-то это подметил с недовольной миной, и мне потом каждый раз было неловко. Вообще, занимались с ним любовью в основном с выключенным светом. Да и попа у меня плоская. И вообще… Лицом я более-менее удалась, тут согласна, но пропорции тела неидеальны. Не с моей фигурой изображать из себя страстную страсть. Тем более, когда я еще была девочкой. Не могла я приставать к Давидяну или так рьяно откликаться на его ласки. Не могла, и все тут! К тому же, для того чтобы к кому-то пристать, даже если ты очень пьяная, этот кто-то должен как минимум нравиться. А у нас с Давидяном явно не тот случай! Он, конечно, симпатичный, тут не поспоришь. Да что там, холеный мужик, весь из себя. Подтянутый, с пухлыми губами, широкими скулами, мужественным взглядом… сейчас. Впрочем, в одиннадцатом классе он также отличался привлекательностью. Но на одной привлекательности далеко не уедешь. Факт? Еще какой! Мама вот мне с малых лет говорила: «Красивый мужик – это чужой мужик». А от надменных типов, которые мнят себя пупами земли, вообще нужно бежать как от огня. Мой биологический папаша такой и был. Мелькнул эпизодом в жизни мамы и исчез, как будто и не было. Кому оно нужно, такое счастье? Я все на ус намотала, держалась от таких типов подальше. А Рафаэль Давидян, так сказать, яркий представитель. Профессиональный носозадиратель и нервотрепатель. Не-е-ет, в трезвом уме и твердой памяти я ни за что бы к нему не подошла! Однако… В ночь выпускного никакого трезвого ума или хоть какой-то памяти у меня не было. Могла я и вправду захотеть всего того, что он со мной сделал? Могла стонать в его руках и просить еще?