Мила вдруг почувствовала, что прямо сейчас разрыдается. Видимо, Виктор заметил блеснувшие в глазах слезы и произнес с жестокой прямолинейностью: – У меня сегодня был долгий и очень плохой день, я не в настроении выдавливать из себя благородство. Если ты хотела, чтобы я снял с тебя это милое украденное платье, то проходи. Если нет, то я желаю тебе спокойной ночи. Оставайся подольше невинным ребенком, Мышка. – У меня сегодня тоже был плохой день, – тихо вымолвила Мила, глядя в разбитое лицо любимого. – Долгий и очень плохой день… Выдержав паузу, Виктор протянул руку. Девушка замерла в ожидании ласки, решила, будто он погладит ее по щеке, но ошиблась. Большим пальцем он грубо размазал алую помаду у нее на губах. – Отвратительный цвет… Он целовал ее жестко, словно мстил кому-то, кто сидел у него в голове. Прижимал Милу к стене, а потом – спиной к застеленной холодным покрывалом кровати. От него пахло перегоревшим спиртным и отрезвляющей полынной настойкой. Он пообещал быть нежным, но соврал. Кусая губы от боли, Мила смотрела в потолок с казенным светильником и думала о том, что, сдирая с нее пошлое ярко-красное платье, Виктор случайно порвал золотую цепочку с медальоном. Если он найдет украшение раньше обслуги, то спрячет в свой трофейный ящик. Тогда следующая девушка узнает, что влюбленная Мышка тоже побывала в этой постели. Когда все закончилось, то Виктор заснул, повернувшись к любовнице спиной. Она мечтала дотронуться до него, хотела объятий и нежных ласк. Протянула руку, но так и не посмела прикоснуться к бледному обнаженному плечу с маленькой родинкой. Перекатившись на край кровати, Мила тихонечко поднялась. Тело ныло и сильно саднило в непривычных местах. Хотелось встать под горячий душ, чтобы смыть с себя отвратительный вечер, но еще больше хотелось сбежать обратно домой. Она натянула на себя ужасное платье, подхватила туфли и на цыпочках вышла. Наверное, стоило уйти по-английски, тихо, без драм. Наверняка Виктор и сам понимал, что поступил с ней, как животное. Однако Мила не удержалась от соблазна. Она бы написала на зеркале нечто трагичное алой помадой, но оставила тюбик в такси, зачарованный водитель которого все еще дожидался колдунью у ворот дворцового парка. Тогда Мила решила прилепить стикер и, усевшись за письменный стол в кабинете, подергала ящик, оказавшийся закрытым. Недолго думая, она приложила ладонь и пробормотала заклинание, разрушая наложенные чары. На дне лежали, крупные и четкие, снимки Алисы. Дрожащими руками колдунья вытащила фотографии. Ровно семь штук, на каждый год позорной ссылки. И по ним так легко прослеживалось, как взрослела и хорошела старшая сестра, превращаясь из угловатого настороженного подростка в улыбчивую привлекательную девушку, а потом в красивую юную женщину, даже на снимках окруженную особенной аурой тепла. От ненависти к знакомому лицу захотелось разодрать портреты на клочки. – Разве тебя в детстве не учили, что нехорошо шарить по чужим вещам, Мышка? – раздался из дверей кабинета ледяной голос Виктора. Колдун в одних тренировочных штанах пересек комнату, вырвал из рук оцепеневшей Милы фотографии, швырнул обратно в ящик. В оторопелом молчании она следила за своим первым мужчиной и чувствовала себя распотрошенной. – Алиса тебя ненавидит, – хрипло прошептала Мила. – За что ты ее любишь? – Я никогда ее не любил, – спокойно опроверг Виктор. – Я одержим твоей сестрой. – Почему? – Кто знает? – Он смотрел на Милу с жалостью и от этого становилось еще паршивее. – Может быть, потому что она так и осталась непокоренной? От жестоких слов у юной колдуньи болезненно свело живот. – Ты тоже думаешь, что она красивая? – тихо прошептала Мила. – Алиса ошеломительно красивая, но главное, в ней есть то, что я до чертиков желаю получить. – Признание Виктора резало девичье сердце похуже острой бритвы. Неожиданно он ласково погладил Милу по кудрявым волосам. – Не понимаю, почему ты все время пытаешься обсуждать свою сестру. – Я? – Ты правда хочешь сбежать от меня? Потупившись, чтобы скрыть предательские слезы, раздавленная обидой соблазнительница покачала головой. Эмилия осталась, мечтая о разговорах, поцелуях и прочей девичьей чепухе, способной доказать, что она желанна и любима. Но реальность, в отличие от грез, снова разочаровала. Второй раз с Виктором получился ничуть не лучше первого. *** Ноябрьское солнце совсем остыло и не грело, проливало во двор жидкое золото, обманно сулило тепло, но под подошвами кроссовок хрустели замерзшие на ночь листья, а от дыхания шел пар. Элис надеялась встретить на пробежке Чжуна. Она не представляла, что именно скажет, и откуда вообще в ней появилась почти непреодолимая потребность говорить с ним, хотя бы о чем-нибудь. Неважно, о чем, о любой мелочи. На худой конец, о холодном солнце. Лишь бы не молчать отчужденно, как накануне вечером, когда они возвращались из Дворца. Но сосед не появился или же бегал другими тропинками, неизвестными только-только переехавшей бегунье. Отчаявшись встретиться с ним тет-а-тет, Элис вернулась домой. Металлическая калитка открылась с неожиданно неприятным скрипом, потревожив тишину сонного озера, ощерившегося потемневшими копьями камышей. Ким Чжун спускался с крыльца. В отличие от соседки, полночи ворочавшейся в кровати, он выглядел свеженьким, собранным и делал вид, будто не заметил девушку. Наверное, если бы за искусство игнорирования вручали медали, то корейцу досталось бы золото. Заранее заведенный автомобиль сыто урчал разогретым мотором, по земле стелились седые барашки дыма. Не бросив даже быстрого взгляда на Элис, колдун открыл водительскую дверь. – Чжун, подожди! – позвала она, понимая, что если не объясниться сейчас, то к вечеру решит вообще смолчать. Кореец помедлил и перевел на Элис ледяной взгляд. И вдруг стало очевидно, что с той секунды, как она открыла скрипучую калитку, колдун улавливал каждое ее движение, незаметно следил за каждым шагом. – Поговорим? – предложила Элис. – Я опаздываю, – отказался он и уселся за руль. Даже сдержанный хлопок закрывшейся автомобильной двери подчеркнул отчужденность. Элис точно знала, что не должна была испытывать вину за отказ мужчине, но отчего-то чувствовала себя виноватой. Кореец сдал назад, специально заставляя ее потесниться к забору. Под действием магии, медленно и с достоинством, открылись створки ворот. Когда белый седан неторопливо покидал выложенный плитками двор, то с пресной миной девушка пробормотала себе под нос: – В таком случае, хорошего тебе дня, Ким Чжун. Нешуточно расстроенная она вошла на ледяную веранду и отпрянула, когда широко распахнулась дверь, выпустившая из крошечной прихожей Марка. Хозяин дома выглядел мрачным и недовольным. Над ним словно висело невидимое грозовое облако. – Доброе утро, – прижимаясь к деревянной стене, чтобы ее не смел с дороги почти двухметровый злющий тайфун, фальшиво-жизнерадостным голосом поприветствовала Элис. – Ну да, – буркнул Вознесенский в ответ, даже не глянув в ее сторону. – Доброе… Он с такой проворностью вылетел из дома, словно девушка плевалась ядом или кусалась за ноги, как бешеная собака. – А тебе-то я что сделала? – пробормотала она, чувствуя себя гаже прежнего, а когда добралась до своей комнаты, то обнаружила несколько пропущенных вызовов от отца. В голове мгновенно возник десяток ужасающих причин, почему родитель кинулся спозаранку вызванивать старшую дочь. Едва он поднял трубку, как Элис выпалила: – У нас сгорел дом? – Что? – удивились на другом конце провода. – Мила пропала? – Под утро нашлась. – У тебя грянул кризис среднего возраста, и ты решил уйти от мамы? – Типун тебе на язык, ворона! – Тогда для чего ты звонишь? – выдохнула Элис. – Тебя вызывает властитель, – пояснил отец и у дочери поплыл под ногами пол. – Не пугайся, ему нужен переводчик с китайского, поэтому он просил, чтобы тебя привез я. – Переводчик? – недоуменно повторила девушка, отчего-то чувствуя в происходящем неясный подвох. – А как же заклятье? – Он что-то упоминал о письменном переводе. Почему ты замолчала? Элис вдруг поймала себя на том, что от нервов с азартом выгрызает заусенец на большом пальце. – А зачем он вызывал еще и тебя? – наконец она сумела обличить тревогу в слова. – Ты же знаешь, как старик помешан на традициях. Элис вдруг припомнила, что в стародавние времена старшие родственники держали слово вместо юных колдуний, ведь глупым девам запрещалось даже чихать рядом с властителем. – Надеюсь, что он не заставит нас общаться на языке жестов или силой мысли? – сыронизировала она. – Надеюсь, что ты не станешь острить в его присутствии? – недовольно отозвался отец. – Я заеду после обеда, будь готова. Он отключился и девушка, расставив руки, с размаха упала спиной на кровать. На потолке от основания люстры к стене ползла тонкая трещинка. В лампочках вился дымок от согревающего заклятья, видимо, незаметно подзаряжаемого корейцем, ведь в комнате неизменно царило уютное тепло. Элис улыбнулась. Даже разозлившись, Чжун не позволил ей замерзать без магического отопления. *** Ровно в два часа дня напротив ворот дома затормозил старый отцовский внедорожник. Элис забралась в салон и заметила, что папа, делая вид, будто ему вовсе не любопытно, вытягивал шею, стараясь что-нибудь украдкой разглядеть через ребристый железный забор. – Тебе надо было зайти, – предложила она, пристегиваясь ремнем безопасности. – Когда-нибудь потом, – скупо отозвался отец и тронулся с места. Пресная мина на его гладко выбритом лице говорила о том, что даже если он не высказывал осуждения вслух, в душе был недоволен дочериным выбором мужского общежития в качестве временного пристанища.