Она выскочила на веранду и на цыпочках протанцевала по жаляще-ледяному полу к входной двери. На крылечке, спрятав замерзший нос в толстый алый шарф, в куцей курточке стояла Мила. Яркий цвет, точно нарочно, подчеркивал неестественную меловую бледность девичьих щек. В руках младшая сестра держала коробку с клубничным пирогом. Элис встретила нежданную гостью холодным молчанием. – Я пришла мириться, сестренка. – Мила продемонстрировала гостинец. – Пустишь? – Только потому, что ты выглядишь замерзшей. Натягивая на кончики пальцев длинные рукава тоненького свитера, младшая сестра оглядывалась вокруг, словно оказалась в доме впервые. Она остановилась рядом с книжным стеллажом, куда Элис выставила несколько фотографий в одинаковых рамочках. Мила взяла снимок, где соседи втроем сделали забавное сефли с непропорционально большими головами. – Похоже, тебе здесь неплохо живется, – заметила она. – Вы кажетесь семьей. – К счастью, мы не семья. Гостья быстро вернула снимок на место, точно фото кусалось. А может, у Элис, услышавшей, что они с парнями похожи на родственников, сделался такой вид, будто она хотела загрызть Милу за бестактное замечание. – Красивый дом. – Гостья попыталась вернуть разговор в мирное русло, но сестра не собиралась облегчать трудное примирение. – Ты здесь уже была. – В прошлый раз я его не успела рассмотреть. – Потому что торопилась сбежать. – Ты злишься на меня? – Мила покраснела. – Уже нет. Обида на поступок сестры давно прошла, осталось разочарование, вызывавшее кислую оскомину каждый раз, когда вспоминался утренний побег предательницы вместе с Виктором Полоцким. Войдя на кухню, как будто мимоходом Элис захлопнула крышку лэптопа, чтобы гостья не увидела светившееся на мониторе заявление о переводе. Однако Мила заметила и даже успела прочесть название документа. – Ты хочешь перевестись? – Она поменялась в лице. – Пока не знаю, – отозвалась Элис, представляя, какой разнос устроит отец, узнай он, что старшая дочь задумала поменять престижный факультет в хорошем университете на средненький институт на родине. – Это из-за него? Из-за твоего китайца? – Ким Чжун – кореец, – сухо поправила она. – И мне не нравится тон, который ты выбрала. – Извини. Я не очень понимаю разницу. – Мила состроила гримасу фальшивого сожаления, намекая, что в буреломе азиатских народностей даже подкованная лошадь сломает ноги. – Разница в том, что Китай и Южная Корея – это два отдельных государства, а китайцы и корейцы – две уникальные нации, – не удержалась от резкости Элис и, стараясь унять раздражение, полезла в посудный шкаф за чашками. – У нас только зеленый чай. – Он сегодня приезжал к отцу. – Кто? – Твой Ким Чжун. Элис замерла с жестяной банкой в руках. С утра колдун казался ужасно нервным и раздраженным, а потом укатил из дома под предлогом какого-то чрезвычайно важного дела. Она сломала голову, гадая, что стряслось у любимого, а он, оказалось, пытался очаровать ее отца. Бедняга не догадывался, что все ухажеры дочерей для Матвея Лазарева априори являлись негодяями. – Я подслушала, о чем они говорили, – вдруг призналась Мила. Элис вовсе не хотела знать подробности разговора, приблизительно представляя, что отец не просто морально изничтожил Чжуна, воспитанного по правилам глубокого почтения к старшим, но еще станцевал победную лезгинку на останках мужской гордости корейца. – Он сказал, что отказался от знака наследования, – донесла младшая сестра, внимательно следя за реакцией полукровки. – Что это может значить? Рука дрогнула, на столешницу из чайника выплеснулся кипяток. Мила испуганно отпрянула от кухонного прилавка. – Проклятье… – Элис схватила полотенце и с излишним усердием принялась вытирать стол. – Извини, Мила. Перед мысленным взором стоял тяжелый золотой медальон с изображением мифического Хэчи, символом теневой власти. Желудок связался крепким узлом. – Он сделал что-то плохое? – уточнила гостья. – Нет, – старшая сестра покачала головой. – Вовсе не плохое. Плохое совершила она: лишила Чжуна уготовленного ему будущего. Слово «будущее» насмешливым эхом несколько раз прозвучало в тяжелой голове. – Тогда почему ты побледнела? Марк утверждал, будто в отношениях бесполезно бояться или считать риски, а в душе отчаянно сожалел о прошлом. Когда страсти поутихнут, к ним вернется трезвый рассудок и Чжун осознает, что потерял абсолютно все из-за минутного сумасшествия. Будет ли он любить Элис по-прежнему? Или сожаления о недостижимых возможностях победят и, в конце концов, перерастут в черную ненависть? – Ходят слухи, что он наследник властительного клана. – Голос сестры точно просачивался через плотный слой ваты. – Это не слухи. – Выходит, ради тебя он готов отказаться от власти? – охнула Мила. – Нет… Я не знаю. Элис заставила себя посмотреть в бледное сестрино личико, обрамленное копной непослушных пушистых кудрей. – Ради тебя он готов отказался от всего! – У нее дрожали губы. – А мне Виктор даже не сказал, что уезжает. Он ни разу не позвонил, после того как я… как мы… Он даже ни разу не назвал меня по имени! – Мила… – Что? Разве не пора сказать что-нибудь, типа, «я же тебя предупреждала»? – огрызнулась она. – Я сюда не мириться пришла. Мне просто… поплакать больше не с кем. Она бросилась сестре на грудь и разрыдалась. Когда слезы иссякли, а истерика утихла, то сестры пили горький зеленый чай. У Милы дрожали и казались непослушными руки. Она уронила на пол ложку, полезла под стол. – Потом подниму, – попыталась остановить сестру Элис, но та уже вынырнула наружу и локтем неловко перевернула чашку. Невольно девушки отпрянули от стола, а на пол со столешницы весело потекли тонкие струйки чая. – Извини! – охнула Мила и, схватив салфетку, попыталась промокнуть влажные пятна у себя на джинсах. Элис встала за бумажными полотенцами, но неожиданно под ногами качнулся пол, и потемнело в глазах. Она поморгала, старясь избавиться от черных мушек, и оглянулась к гостье: – Ты будешь… Жадными глотками, словно мучилась от смертельной жажды, Мила допивала обмылки чая из кружки сестры. Со стороны младшая сестра выглядела безумной. *** За полтора часа наследник знаменитого клана посинел от холода, как простой смертный. Дорогой костюм из английской шерсти совершенно не грел в обычные русские зимы да еще вызывал чесотку ровно на том месте, какое обычно прикрывалось дизайнерскими трусами, в спешке оставленными в сумасшедшем доме невесты-мошенницы. Если бы не народ, собравшийся в ожидании междугороднего автобуса, Марк давно бы использовал заклинание и окружил остановку теплым коконом. Однако только он собирался превратить открытую всем ветрам и холодам железную коробку в отапливаемое убежище, как появились хорохористые старушки, кому оказалась нестрашна даже мерзлота металлической лавочки. Подложив дощечки, они с большим комфортом угнездились на остановке и с любопытством бдели за замерзающим столичным франтом в туфлях, вымазанных в глине похлеще других резиновых сапог. Они как раз без стеснения отвешивали обледенелому парню цветистые комментарии, споря, сколько он вчера залил за шиворот, раз стоит на остановке «почти голый», как на дороге показался белый седан, принадлежавший Ким Чжуну. Хотя Марк надеялся, что Алиса просто отправит ему на помощь такси, он так сильно обрадовался знакомому автомобилю, что был готов отбить приветствие челом. Ким сделал рисковый разворот прямо поперек дороги, вызвав в бабушках волну недовольства, а потом резко остановился рядом с Марком. – До свидания, – едва не поклонился старухам колдун и поскорее уселся в теплый салон. – Химчистку салона оплатишь, – тут же резюмировал буквально помешанный на опрятности кореец, давая понять, что изгвазданные туфли и заляпанные грязью до колена штаны, английские они или рязанские, попрали его чувство прекрасного. Чжун тронулся с места, а Марк прибавил мощности печки и откинулся в кресле. Он с наслаждением прикрыл глаза, чувствуя, как начинает медленно отогреваться. На него нападала приятная дрема. – Элис решила, что тебя опоили и попытались насильно женить, – вдруг произнес кореец. Марк приоткрыл один глаз и пробормотал: – У нее открылся дар предвиденья? – Она права? – Ким не пытался скрыть глумливой улыбки хотя бы из мужской солидарности или из жалости к незадачливому жениху. – Ни о чем меня не спрашивай, – хмуро отозвался Вознесенский, – я не смогу пережить этот сумасшедший дом дважды. – Элис сказала, что любая здравомыслящая девушка тебя бы съела, как пирожное, – не унимался сосед по дому, проявляя совершенно нехарактерную болтливость. – Это был комплимент? Марк подавил ухмылку и согласился: – Еще какой. – Иногда мне хочется, чтобы она снова заговорила по-английски, ее русский юмор я совершенно не понимаю. Вчера она назвала меня корейцем, так и сказала: «ты такой кореец».