Когда Джолант зашел в кабинет, Гвидо не высказал удивления. Лишь поманил его рукой к карте. Кроме него в комнате был лишь один человек: молодой шорец, лицо он не закрывал, как делают это слуги и стражники, что означало благородное происхождение. Об этом говорила и одежда из дорогой ткани ярко-жёлтого цвета, и обилие украшений с крупными камнями. Увидев вошедшего, парень поднялся с дивана и слегка поклонился, коснувшись рукой высокого лба. Джолант хмуро его оглянул. — Рад встрече, — сказал шорец с тяжелым акцентом. — Это Шамси по прозвищу Шафран, — представил его Гвидо, — он придворный Его Императорского Величества и родственник Его супруги. Под командованием Шамси — торговый флот Шормаару. — Ну и представление. Я торговец специями, лишь по воле случая двоюродный брат императрицы. Шамси улыбнулся. У него была несносная, немного высокомерная улыбка, какая бывает у красивых людей, знающих о своей привлекательности. Джолант в ответ протянул руку. Придворный немного растерянно глянул на ладонь, на Гвидо — тот кивнул — и, наконец, скрепил знакомство пожатием королевской длани. На коже Джоланта осталась хна, узоры смазались на красивых пальцах торговца специями. — Каков наш план? — взял быка за рога Мэлруд. Джолант выглядел неважно. Бледный, он словно был болен, так горели его черные глаза, такой горячечный румянец был на острых скулах и искусанных в кровь губах. Заметив изучающий взгляд, брат свел брови и приподнял плечи. Ну точь-в-точь — обороняющийся звереныш. Но Гвидо видел в нем породу, а по долгу службы ему приходилось быть проницательным. Львята вырастают в царей зверей, а у Джоланта Мэлруда для этого хватало когтей, клыков и характера. Если Гвидо в чем-то и был уверен, то в том, что его брат справится. Он наклонился ниже, подвинул канделябр со свечами к карте и показал пальцем вниз, через море, к архипелагу Шора, уткнулся в нарисованную тонким пером крепость с надписью на южном языке. Шаг-Че. Столица, которую Поющий народ звал не иначе, как «Сердцем». — Наш путь лежит сюда. — Я принес волю Шормаару: Великий хочет взглянуть на своего племянника, — мягко пояснил Шамси, — увериться в том, что шпионы и бумаги не врут. Что Вы, Джолант, на самом деле сын своей матери. — Сейчас важнее, что я сын своего отца, разве нет? — нахмурился Джолант. Он развернулся к шорцу. — У Бринмора всегда был свой король — Мэлруд. И я — Мэлруд. Зачем императору Шора видеть меня? Разве не важнее сейчас разобраться с внутренним врагом, Тито, пока тот не устроил геноцид? — Суров и горяч, как Конаста в юности! — покивал Шафран, едва ли не хлопнув в изрисованные хной ладони, — но что же, Вы хотите в одиночку устроить переворот? — Тебе нужна будет армия. Поддержка императора придется кстати, особенно если он признает сына своей сестры и историю её неудачной помолвки с почившим королем Бринмора. — Мы тратим время. — Нет, не тратим, — внезапно резко воскликнул Гвидо, — мы выступаем завтра. Джолант обернулся на Гвидо, и тому показалось, что брат его вот-вот ударит прямым в переносицу. Но медик стоял, непреклонно сложив руки на груди. «Тратим время» — говорит человек, неделю не покидавший своей постели. По лицу Гвидо прошла рябь раздражения, за которой таилась усталость от промедлений: сначала объясни этим дуракам всё, потом поймай Чонсу, затем терпи, когда эти голубчики натрахаются и будут готовы взглянуть правде в глаза. Как удобно случился этот наёмный убийца! Как удачно, что именно в эту ночь Гвидо немного ослабил стражу, отправив большинство охранников в дорогу вместе с Джолантом. Ну, право слово. Это же Чонса. Ей ничего не угрожало кроме правды, выскочившей из-за угла и вдарившей голубчиков по лбу. И если на Джо не действуют слова его собственного брата, то, может, плач возлюбленной поставит мозг на место? Так и случилось. — Корабль уже ждет рассвета, — нараспев проговорил Шамси и снова чуть поклонился, — Я буду рад этому пути! У нас будет время на знакомство и приятное общение… — Вы плохо знаете моего брата, — буркнул Гвидо. Пробраться в сердце Поющего Народа, город Шаг-Че. Познакомиться с самим Императором! Джоланту предстояло взглянуть в лицо своему будущему, своему прошлому, принять свою судьбу в настоящем. Был ли он готов? Украдкой во время случившегося после долгого разговора Гвидо то и дело заглядывал в сосредоточенное лицо своего брата, и каждый раз замечал новые черты: как жестко надломились его брови, как вспыльчивая искра в глазах сменилась огнем праведного гнева, как в решительности потрескивала кожа на кулаках. В конце концов, он удовлетворенно кивнул, вписав все наблюдения в свой мысленный журнал. Неплохо для начала. Сойдет. Судя по тому, как Шамси сменил самодовольную болтовню на четкие и короткие ответы, Джолант умел производить первое впечатление. Потом Шамси откланялся и ушел обратно к кораблю. Из холла вместе с ним от стен отделилась чертова дюжина теней и вышла следом, и Джолант тяжело оперся о перила лестницы. Ну вот и всё, хотел сказать Гвидо. — Готов прощаться? — и, заметив, как изменилось лицо брата, проговорил ласковым и понимающим тоном: — Я говорил тебе. Ты знал, что это неизбежно. — Почему нельзя взять её с собой? — Потому что ты — король, а она — ренегат. Или ты думаешь, что Чонса согласится стать наложницей в твоем гареме? Нет, братец. Тебе предначертано разобраться с мирским, а ей — с божественным. Но только вместе у вас что-то выйдет. — У нас что-то выйдет? — усмехнулся Джолант двусмысленности этой фразы. Гвидо тоже это понял, хотел поправить, то Джо тяжело качнул кистью и перебил открывшего рот брата. — Чонса считает, что ты слишком много говоришь. Поэтому, пожалуйста, помолчи. И Гвидо подчинился. Только смотрел, как Джо с каждым шагом тяжелее припадает на ногу, как идет по коридору, качаясь пьяным, как скрывается за стеной, как хлопает дверью в свои покои. Медик-шпион вспомнил шорскую поговорку и проговорил её себе под нос: — Кто чувствует стыд, тот начинает чувствовать долг. Ах, боги, мне надо выпить… Приятная щекотка от движения ладони вниз по спине. Тёплое дыхание в ухо, от которого отвели пряди. — Чонса-а… — шепот, коснувшийся мочки, скользнувший по хрящику язык. Девушка взволнованно вздохнула. Она очнулась от дремы, со скрипучим кошачьим вздохом перевернулась на спину и обняла Джо руками и ногами. Она не спросила, где он был. Он не рассыпался на объяснения. Сразу прильнул с глубоким чувственным поцелуем, и Чонса была рада тому, что мысли заняты лишь им, что можно закрыть глаза, растворяясь в ощущениях, не думать и не переживать. Забыться. Затеряться в чувствах, как в лабиринте. До рассвета они любили друг друга так, как никто и никогда, словно пытаясь отыграться за годы отстраненного знакомства. К исходу ночи сил не хватало на то, чтобы оторвать голову от подушек и спуститься за водой на кухню, и Джо мог лишь раскрытой рукой водить по голому животу Чонсы и смотреть, как он покрывается мурашками, а девушка ёжится от щекотки. Когда эта забава надоела, парень прижался губами к её соленому лбу и отфыркнул упавшие на брови кудри. Им было хорошо. — Как бы мне хотелось, — шепотом сказал Джо, — остаться здесь навсегда. — Останься. Их все равно не спасти. Как она сказала это! С улыбкой, с тем же теплым выражением в глазах, водя губами по его ключице. Тени от стрел её ресниц на скулах казались продолжением татуировок на лице. — Можно хотя бы попытаться, — осторожно ответил он, — Гвидо говорил, что есть… — К черту Гвидо. Твоему брату не место в нашей постели. Она села на него верхом. Одно движение — и тонкое одеяльце сползло с её плеч, и в голове у Джо снова помутилось от огромной, всепоглощающей, затмевающей разум любви, щенячьем восторженном обожании, желании быть рядом. С ней. В ней. Он потянулся вверх, когда услышал стук в дверь. Их никогда раньше не беспокоили, и от удивления Чонса вздрогнула. — Господин Джолант, — раздался глухой голос из-за двери, — вас ждут на пристани. — На пристани? — откликнулась Шестипалая. У Джоланта сжался ледяной комок в груди, как у воришки, которого поймали за руку. О чем он думал? Хотел же объясниться, но эта ночь попутала все планы. О, эта ночь! Если бы она была такой же бесконечной, как казалась. Чонса слетела с него, застыла рядом с кроватью, длинная, тонкая, прикрывая одеялом грудь, словно статуя Великой Богини с улиц Сантацио. — Чонса, мне нужно будет уплыть… Но я вернусь и всё исправлю. Черные, как тьма за зеркалом, глаза Колючки были полны страдания, в которое ей не верилось ни капли. — Ты что же, — тихо проговорила девушка ледяным тоном, — оставишь меня? Ты? Ты никогда меня не оставлял. Ты же мой… Кто? Джо словно подался вперед, ища подсказок в изгибе её губ. Любовник? Любимый? Друг? Кто? — …страж. Ключник. Тот, кто защитит мир от меня, меня — от мира. И ты покидаешь меня? Сейчас?! Сердце сжалось, словно Шестипалая схватила его в горсть и пронзила, оставляя кровоточащие полукружья от ногтей. — Это твой долг! — давила она, переходя на крик, — ты клялся! Ты обязан быть рядом! Разве я не могу уплыть с тобой? — Не можешь. Джолант сел и притянул её к себе за бедра, запрокинул голову, заглядывая в лицо, сведенное будто предсмертной мукой. Он старался говорить твердо, ласково, спокойно: — Я бы никогда не бросил тебя. И не бросаю. Я вернусь, но мне нужно исполнить свой долг. И я больше не ключник, Чонса. Не понимаешь? Ты свободна. И можешь делать всё, что хочешь. — Всё, что хочу, — повторила она за ним и мотнула головой, оттолкнулась от плеч, сделала несколько шагов назад, споткнулась, упала, поджала колени, всхлипнула раненным зверем. Джо взметнулся, хотел было ринуться к ней, но девушка закричала: — Но я не знаю, что хочу! Хоть кто-то меня спрашивал об этом? Черт, ты со сраным Броком даже ни разу в таверне не спросил, что я хочу! Ни разу! А теперь ты бросаешь меня здесь, в этом проклятом месте, так далеко от дома… Разрушенного дома! И говоришь делать, что хочу?! Джо не знал, что ответить. В дверь постучали настойчивее. Судя по звуку — оголовьем меча. — Иди, — шикнула малефика сквозь зубы, — пшел прочь. Чего сейчас я точно НЕ хочу — видеть твою смазливую тупую морду. Уходи! Прочь! Оставь меня, как все сделали. Ведь долг всегда важнее, да? Вздох. Шорох простыней. Ремни. Перевязь. Закрепить протез защелками, натянуть поверх штанину. Один сапог. Джо поднялся из кровати и накинул на плечи лежащий в кресле у входа камзол. Он обернулся у дверей. — Да, — сказал. В закрывшуюся дверь разбилась ваза, а следом от крика полопались все стекла на этаже. Глава XIV. Верховная Жрица Дорога. Запах лошадиного пота. Перебранка на шорском за спиной, где едут стражники Гвидо и сам медик. Трава, такая высокая, что щекочет голые икры. Неудобная шнуровка на льняном платье, выкрашенном в ляпис-лазури. Привкус дыма, означающего домашний очаг. Вот-вот она услышит собачий лай и меканье овец. До Ан-Шу оставалось меньше дня пути. Путешествие туда — это маленькое желание свободной женщины до того, как она примет решение, вот так это было спрошено у Гвидо, и он, конечно, согласился. Да так быстро, что малефика пожалела, что не потребовала сразу паланкин, украшенный павлиньими перьями. Чонса тогда поняла, что попроси она Гвидо Лорку чистить ей виноград от кислых шкурок и занять в постели место брата, тот только рад был услужить, лишь бы малефика согласилась на сумасшедший план. — И что такое ихор на самом деле? — спросила Чонса. Она волновалась, словно возвращалась домой — в последний дом, что у неё остался — и поспешила заглушить грохот в груди пустыми разговорами. Гвидо поравнялся с ней. Хвала богам, что чудные лохматые лошади остались с Нанной в той преисподней, куда та провалилась, из Сантацио они ехали на высоких тонконогих скакунах гнедой масти. Шли они гладко, будто плыли по морю зеленой травы, которой заросла нехоженая дорога, будто стянулась рана. Гвидо пропел: — Влага чище чем горный ручей, что струится у жителей неба счастливых!