Деталь вошла в прорезь. Затаив дыхание, Алуэтт уставилась на монитор. И… ничего – экран оставался темным. Внутри у нее все задрожало от ужаса. Неужели она потратила два месяца впустую? Алуэтт чуть сильнее подтолкнула трансмиттер. – Ну же, – шепнула она, перебегая взглядом от панели к экрану. Но монитор был по-прежнему черен. Девушка злобно уставилась на новый трансмиттер, праздно засевший в гнезде. Она должна заставить его работать. Просто должна. Она уняла дрожь в руке с плоскогубцами и потянулась, чтобы вынуть новую деталь. Может, если вернуться к верстаку сестры Денизы и перепаять… Осторожно вытягивая трансмиттер из гнезда, Алуэтт кое-что заметила. Контакт смотрел не в ту сторону. Неужели ее угораздило спаять все вверх ногами? Вдруг она залилась смехом и хлопнула себя по лбу: – Вот балда! – Припаяла-то она все правильно. А вот вставила вверх ногами! Вновь преисполнившись надежды, Алуэтт осторожно, не выпуская трансмиттер, перевернула плоскогубцы и попробовала еще раз. И вот… Экран залили краски. Алуэтт чуть не выронила плоскогубцы, жадно пожирая глазами изображение, впитывая его целиком. У нее получилось! Новый трансмиттер работал! На месте черно-белой картинки теперь светились все мыслимые цвета. Ярко-красные, зеленые и синие провода тянулись к механизму в левом углу. Коричневая ржавчина пермастали походила на корку хлеба, который выпекал по утрам ее отец. В какое-то невидимое для камеры отверстие врывался золотой луч. Интересно, дверь там или световое окошко? И еще лужа! Алуэтт тысячу раз видела эту лужу. Но прежде, на монохромном экране, она была черной и серебристой. Вода как вода. Теперь лужа стала радужной. Свет падал на поверхность точно под нужным углом, и пленка переливалась ослепительными цветами. Голубые и зеленые разводы, красные капли. Красные? Алуэтт так и прилипла к экрану, на котором в лужу опять упала капля жидкости. Только вот на дождь это похоже не было. Темная, багровая капля. Больше напоминает… Кровь. Едва в ее сознании вспыхнула эта мысль, как в поле зрения появился кто-то незнакомый. Мужчина. Его высокая фигура почти заслонила экран. Алуэтт громко ахнула и шарахнулась от монитора. – Ого! – Это слово будто всколыхнуло воздух. – Кто же это такой?! Алуэтт никогда никого не видела на этом экране. Ни разу за все те годы, когда украдкой пробиралась в вестибюль, чтобы посмотреть на то, что происходит снаружи. Она решила, что раз корабли теперь уже не летают, то старый машинный зал больше никому не нужен. Потому-то он и стал идеальным укрытием для входа в Обитель. Незнакомец пошатнулся. Казалось, он вот-вот рухнет или, по крайней мере, упадет на колени. Алуэтт моргнула раз-другой, проверяя, не обманывают ли ее глаза. Но человек никуда не делся. Алуэтт снова придвинулась к монитору. Сердце глухо ударилось в ребра, когда он прижал руку ко лбу и кровь, просочившись у него между пальцами, закапала на длинный серебристый дождевик. Мужчина был ранен. Серьезно ранен. – Нет! – вырвалось у нее. Алуэтт и сама удивилась, как громко и резко это прозвучало. Она протянула руку, коснулась холодной поверхности экрана. Незнакомец, шатаясь, сделал еще несколько шагов и остановился. Девушка, растопырив пальцы, целиком накрыла его ладонью. Ну и как теперь быть? Надо помочь этому человеку. Но как это сделать, если она находится здесь, в убежище, в десяти метрах под землей? Все равно что за целую галактику от него. Уронив руку, Алуэтт зашептала: – Ничего. Ты справишься сам. Должен справиться. Иди. Найди кого-нибудь, кто тебе поможет. Но мужчина поступил ровно наоборот. Он проковылял дальше, в глубину машинного зала, и ухватился за ржавую трубу на стене. Труба сломалась под его рукой, и раненый упал на пол. – Нет! – повторила Алуэтт, на этот раз хриплым от ужаса шепотом. – Ну же, вставай! Однако незнакомец не шевелился. Как видно, сознание его то уплывало, то возвращалось: глаза мужчины закрывались, он тяжело поднимал веки и снова опускал их. Рука сползла со лба, и девушка увидела рассеченную кожу. Из раны обильно текла кровь. Из головы у Алуэтт вдруг вылетело все, кроме наставлений из медицинского учебника, который приносила на уроки здоровья сестра Лорель. «Открытую рану… следует немедленно зажать… очистить… стерильная перевязка или пластырь… поднять выше… проверить пострадавшего на признаки сотрясения мозга…» Незнакомец терял сознание. Он был совсем один. В заброшенном машинном зале. В грязной луже. «Кто-нибудь должен ему помочь, – с нарастающим отчаянием думала Алуэтт. – Кто-то наверняка придет…» А потом всплеск страха спровоцировал выброс адреналина, и в мозгу у нее словно бы включилась тревожная сирена: Алуэтт вдруг отчетливо поняла, что этим кем-то должна стать она сама. Глава 10 Шатин Шатин вихрем пронеслась по коридору, подлетела к купе своей семьи и сердито взмахнула «пленкой» перед замком. «Доступ предоставлен». Распахнув дверь, она с размаху захлопнула ее за собой. Вытащила из кармана щипач, швырнула на стол. Девушка готова была увидеть мать, подбоченившуюся, с выкрашенными яркой краской губами, растянутыми в оскале, и требующую ответа, много ли Шатин сумела добыть в морге. Но купе выглядело пустым. Шатин огляделась, дивясь редкой тишине. И услышала тихий всхлип из спальни. «Ну конечно, моя сестричка, как всегда, торчит дома, – раздраженно подумала Шатин. – Эта курица, кроме как на работу, сроду никуда не выходит». Войдя в спальню, Шатин отметила, что после ее ухода Азель не сдвинулась с места ни на миллиметр, но зато разительно переменилась в лице. Она все также неотрывно пялилась на «пленку» у сгиба предплечья, но прежнее восторженное предвкушение Восхождения сменилось жалостной слезливой гримасой. – Церемонию отменили! – выпалила она, не поднимая взгляда. – Шатин, как они могли так со мной поступить? Я так старалась, пахала весь этот год. Я накопила столько очков. Как они могли взять и отменить? Шатин не слушала сестру. Ей сейчас было не до чужих маленьких жалких бед. Хватало и своих. Перед ней неожиданно встала задача: всего за десять дней раздобыть еще семь тысяч ларгов. Невозможная задача. Невыполнимая. Похоже, она застряла на этой жуткой планете до самой смерти. А тут еще народ взбунтовался. Fantastique! – И премьер-инфанта умерла, – продолжала хныкать Азель. – Хуже дня еще не бывало. Она же совсем крошка. Кто мог убить маленькую девочку? – Скажи лучше, куда наши родители подевались? – буркнула Шатин. Азель хлюпнула носом, утерла слезы. – Ушли на Зыбун. Шатин кивнула. Конечно же, ушли на Зыбун. Бунт – лучшее время для воров. Люди, находящиеся под действием парализатора и неспособные дать сдачи. Хозяева лотков, растерявшиеся среди лучевых импульсов. Если только отец не попадется инспектору Лимьеру, они вернутся домой с богатой добычей. Пока Шатин добралась до своего Седьмого трюма, волнение, поднявшееся на Зыбуне, уже начало захлестывать Трюмы, распространялось по коридорам, как вирус по организму. Шатин в жизни не видала столько глушил. Дроиды шагали точно в ногу, выставив вперед лучинеты и приготовившись оглушить всякого, кто выкажет признаки неповиновения. Шатин видела Всеобщее оповещение. Она знала, отчего люди вопят, мечутся, швыряются чем попало, словно бы в истерическом припадке. Отмена Восхождения для них была равносильна объявлению войны. Жалкие дураки, взбунтовавшиеся из-за потери того, что теряли каждый год. Кому из них есть дело до гибели невинного ребенка? Все слишком заняты, оплакивая отмену Восхождения. «Вот же идиоты», – думала Шатин, топая по решетке пола, нагибаясь и вытягивая ее. Ее уже не заботило, сколько она при этом наделает шума. Внутри у девушки все кипело и бушевало, она и сама готова была взбунтоваться. Выдернув из углубления пустой мешок, Шатин принялась вытаскивать из карманов предметы и злобно запихивать их обратно. Каждая возвращенная в мешок вещица напоминала ей, сколько долгих часов она изворачивалась, обдумывая и подстраивая кражи, – и все для того, чтобы вернуться к тому, с чего начала. Вновь угодить в ловушку. – А теперь, говорят, Восхождение могут и вовсе отменить, – проскулила Азель, не отрываясь от «пленки» в ожидании обновлений. – Не назначат нового, пока не будут найдены убийцы Мари. А если их много лет станут искать? А если и вовсе никогда не поймают? Представь, вдруг они сумеют сбежать куда-нибудь на Рейхенштат? Тогда мы обречены вечно здесь жить. – Мы и так обречены, – с горечью ответила Шатин, продолжая выгружать свою коллекцию. Надо было стащить кольцо у Марцелла д’Бонфакона, когда подвернулся случай. Могла ведь врезать этому типу по башке щипачом, обшарить карманы и слямзить все, что при нем было. Наверняка у генеральского внучка хватило бы ценностей, чтобы купить билет на Юэсонию. Одни титановые пуговицы на мундире стоили больше недельного жалованья на фабрике. Не засмотрись она на этого прощелыгу, не вляпалась бы так, как вляпалась. – А ведь я в этом году должна была выиграть, – продолжала Азель срывающимся голосом. – Я точно знаю! Я бы всю семью забрала в Ледом. У нас был бы хорошенький домик, и вволю еды, и сол-свет каждый день. Шатин, мы уже целых девять лет не видели света Солнц! Вот об этом Шатин можно было не напоминать. Она запустила руку за пазуху и вытащила украшение с изображением Солнца, украденное утром на Зыбуне. То, что внушило ей столько надежд. Сейчас, глядя на болтающийся перед ней медальон, Шатин бранила себя за наивность: надо же быть такой мягкотелой соплячкой! Дура, поверила, будто с этой планеты можно выбраться. Увидела в гравировке солнечных лучей доброе знамение. Не бывает никаких знамений. Выхода нет. Солнца в который раз обманули ее. – Ненавижу тех, кто с нами так поступил, – не унималась Азель. – Ненавижу убийц премьер-инфанты. Это они во всем виноваты. Надеюсь, что их найдут и загонят на веки вечные в самую глубокую шахту Бастилии!