– Не понимаю, что за глупость – протестовать! – сказала Азель. Шатин вытащила из-под металлической решетки в полу суконный мешок, который прятала под кроватью. Она не опасалась, что Азель увидит. Через несколько часов начинается Восхождение, а значит, сестра все утро не оторвется от своей «пленки». – Если тебя поймают, мигом отправят на Бастилию, а Министерство аннулирует все заработанные тобою очки – и прощай, Восхождение! – продолжала Азель. – Ничего ужаснее я и представить не могу. Шатин сдержала так и просившиеся на язык возражения: уж она-то могла представить кары пострашнее. Но сейчас ей некогда было спорить с сестрой о том, можно ли верить пропаганде Режима. Да и без толку все это. В глазах Азели второе сословие – и особенно Министерство – было могущественным, как сами Солнца. Знала бы сестричка, кого Шатин сегодня ограбила. Она принялась раскладывать содержимое мешка по карманам. И при этом сверялась с мысленным списком, проверяя, не пропало ли что за ночь. В семье жуликов и бандитов трудно что-нибудь утаить для себя. Девушка знала, как называются некоторые реликвии Первого Мира и для чего они применяются: карандаш, часы, очки от Солнца. Но были здесь и предметы, которые повергали ее в недоумение. Например, пухлая пачка листов, исписанных Забытой Речью. Или тонкий черный прямоугольник на металлической подложке, напоминавший Шатин автономную «пленку». Переправив в карман последнее сокровище, она сунула опустевший мешок в дыру и поставила решетку на место. Похлопав себя по карманам и удостоверившись, что ничего не выпирает, двинулась к двери. – Ты куда? – Азель так удивилась, что даже подняла взгляд от экрана. – В половине третьего начинается Восхождение! Ты что, не хочешь посмотреть трансляцию вместе со мной? А вдруг назовут твое имя? – Вот уж чего точно не будет, – отмахнулась Шатин. Если на этой злосчастной, лишенной солнечного света планете в чем и можно быть уверенным, так это в том, что ее имени не назовут никогда. – Напрасно ты так говоришь! – пылко воскликнула Азель. – Перед Восхождением все равны. Выбрать могут абсолютно любого. Это-то и прекрасно: счастье может прийти внезапно. «Честный труд за честный шанс!» Сестра как попугай повторяла агитку Министерства. Вот почему она ежедневно являлась на свою фабрику за две минуты до положенного времени. Вот почему уродовала руки на работе и стирала ноги до волдырей. Азель, единственная в их семье, играла по правилам, потому что только она купилась на этот «Честный труд за честный шанс!» – философию, которую Министерство с рождения вбивало в мозги каждому. Ха, ищите дураков! Уж Шатин-то знала правду. Здесь у каждого есть только тот шанс, который он добыл себе сам. – Я в этом году молодец, – продолжала Азель, снова утыкаясь в свою «пленку». – Отмечалась ежедневно, смотрела все министерские передачи и сполна отработала все положенные часы. А в последние несколько месяцев даже сверхурочных на фабрике набрала. И всего у меня накопилось почти две с половиной тысячи очков. – Азель ахнула и взволнованно ткнула себя пальцем в предплечье. – Солнца мои, ты только глянь, кого показывают! Это же Марцелл д’Бонфакон! Я его недавно на Зыбуне видела. Он и в жизни такой же красавчик, как и на «пленке»! Шатин заглянула на руку сестре и успела увидеть самое знаменитое лицо второго сословия: внука могущественного генерала д’Бонфакона. Министерство никогда не упускало случая показать на «пленках» этого красавчика, тоже офицера. За время, прошедшее с его совершеннолетия, Марцелл превратился чуть ли не в первую знаменитость Латерры. Он почти сравнялся по популярности с самими патриархом и матроной – правителями планеты. Юноша и впрямь был необычайно хорош собой: блестящие черные волосы, безупречная белозубая улыбка, столь типичная для второго сословия, и прекрасная, словно бы светящаяся изнутри кожа. «Фрик! – подумала про себя Шатин. – Не бывает таких белых зубов! Парень что, с мылом их моет?» Азель ткнула пальцем в экран, выводя звук в имплантированном ей в ухо аудиочипе на полную громкость. – Ой! – выдохнула она, слушая запись речи офицера д’Бонфакона. – Умереть не встать! Какой обаяшечка! Шатин знала, что все девицы в Трюмах, не исключая и ее сестры, безнадежно влюблены в Марцелла. Еще одна несбыточная мечта. Шатин искренне не понимала, с какой стати так восторгаться этим смазливым парнем. Для нее он был просто одним из высокопоставленных Вторых: наверняка заносчивый, самодовольный поганец. – А знаешь, генерал д’Бонфакон готовит Марцелла на смену нынешнему командору Министерства, – мечтательно протянула Азель. – В Трюмах только об этом и говорят. Теперь понятно, почему он несколько раз показывался в последнее время на Зыбуне. Учится у инспектора Лимьера. Шатин вздрогнула, припомнив недавнюю встречу с жутким киборгом. – Может, Марцелл и сегодня на Восхождении будет. Ты еще пойдешь на Зыбун? Вдруг с ним столкнешься? – заволновалась вдруг Азель. – Правда, это было бы потрясающе? – Правда, – кивнула Шатин. Она не кривила душой. Марцелл д’Бонфакон наверняка страшно богат. При одной мысли о том, сколько всего можно было бы стянуть у этого хлыща, случись ей и впрямь с ним столкнуться, у Шатин закружилась голова. Впрочем, она сегодня больше не собиралась на Зыбун. В такие дни надо обходить рынок стороной. В честь Восхождения там наверняка соберется толпа, начнется толкучка, так что лучше держаться подальше. Даже Азели хватило ума смотреть церемонию из дому. Сестра села на кровати, прислонилась спиной к стене и поджала ноги – все это не отрывая взгляда от «пленки». – О Солнца, выберите на этот раз меня! Пожалуйста, пожалуйста, пусть сегодня выберут меня! Шатин смотрела на нее со смешанным чувством досады и жалости. Если бы Азель мошенничала так же усердно, как копила очки для Восхождения, их семья, пожалуй, разбогатела бы. Шатин потрогала небрежный узелок волос на затылке, проверяя, хорошо ли он спрятан под капюшоном. Еще немного – и можно будет продать локоны мадам Зизо. Эта мошенница хорошо платила, обеспечивая Шатин побочный доход, весьма и весьма нелишний. И все бы ничего, если бы только не эти промежуточные периоды, когда волосы уже отросли настолько, что могли выдать в ней девушку, но еще были слишком короткими, чтобы стоить кругленькую сумму в две сотни ларгов. Азель выразительно вздохнула, увлекшись передачей, предварявшей церемонию Восхождения, и подперев подбородок ладонью. – Представляешь, как здорово жить в Ледоме, – ну просто fantastique! Там четыреста восемь дней в году светят Солнца. – Фальшивые Солнца, – вставила Шатин. Но сестра словно бы ее не слышала. – И никогда не бывает дождя. И Гран-палас совсем рядом. Спорим, иногда даже можно увидеть патриарха и матрону! Знаешь, нынешний патриарх нравится мне куда больше предыдущего. Тот был такой вечно серьезный, даже нудный. А посмотришь на этого – он как будто не прочь с тобой повеселиться. А уж какая милашка премьер-инфанта! Как раз вчера показывали посвященный ей спецвыпуск, ты видела? Девочке через неделю исполнится три года, и она наконец заговорила полными предложениями. Хотя до сих пор не может выговорить «третье сословие». Говорит: «тьете сосйовие». Ну как тут не умилиться? По-моему, малышка похожа на матрону, хотя Ноэми вчера сказала, что… Шатин закатила глаза и вышла, не дослушав. Она не сомневалась: Азель еще не скоро заметит, что младшая сестра исчезла. Когда Шатин вернулась в гостиную, родители все еще ругались из-за министерских пуговиц. Мать отвлеклась, только чтобы сердито зыркнуть на дочь и швырнуть ей щипач. – Как вернешься, проверю, – прорычала она. – И не вздумай меня обмануть! Шатин крепко зажала в руке хитроумное устройство и состроила гримасу: при мысли о предстоящей работе ее пробирал озноб. Она пообещала себе, что справится быстро. Если попробует увильнуть, родители заподозрят неладное и могут нарушить ее планы. Так что никуда не денешься. Подумаешь, делов-то! Войти в морг, выйти из морга – и все. Зато потом можно будет навестить Капитана. Девушке не терпелось показать ему, что она сегодня добыла на Зыбуне. Буркнув родителям на прощанье нечто невразумительное, Шатин выбралась из купе и, пройдя по «ходу без выхода», покинула Седьмой трюм. Оказавшись снаружи в одиночестве, она первым делом снова похлопала себя по груди, ощутив тяжесть золотого медальона на шее. Сердце у нее часто колотилось при мысли, что? эта вещь означает. Что она воплощает. Билет в один конец с этой жалкой планеты. Спасение – в прямом смысле этого слова. И пусть глупая Азель целыми днями ждет милости от надутых особ из второго сословия. Шатин сама себе поможет. Глава 3 Марцелл – Твой отец умер. Марцелл д’Бонфакон расслышал слова деда, но смысл их никак не доходил до его сознания. Умер? Жюльена д’Бонфакона много лет не вспоминали в этих стенах. А теперь вдруг эти холодные слова, прозвучавшие из уст деда так, словно смерть отца – это мелочь, едва ли стоящая упоминания. Впрочем, Марцелл прекрасно понимал: после того, что совершил Жюльен д’Бонфакон, дело, возможно, и впрямь обстояло именно так. Молодой человек невидящим взглядом смотрел прямо перед собой. Пусть даже слова деда на миг заморозили ему кровь в жилах, у него хватило ума не замедлить шаг. Нельзя показывать виду. И он старательно шагал в ногу с генералом. Ровно и методично. Как его учили с детства. Они молча прошли по длинному коридору правого крыла Гран-паласа. Люстры из тысяч хрусталиков ручной огранки висели у них над головами, а под ногами в мраморных полах вспыхивали, подмигивая, отблески утреннего сол-света. В голове у Марцелла теснилось множество вопросов, но он отстранял их один за другим. Это он умел. Этому его тоже учили. «Владей своими чувствами. Следи за дыханием. Всегда содержи ум в чистоте». Если деду есть что еще сказать о смерти отца, он непременно скажет. Но, входя в банкетный зал, Марцелл не удержался – искоса глянул на генерала. Ну и воля! Если не знать, то ни за что не догадаешься, что у этого человека только что скончался единственный сын. Честно говоря, Марцелл и сам не знал, что вдруг заставило его ожидать иной реакции. За семнадцать лет жизни с дедом он едва ли когда-нибудь видел на его лице следы горя. А уж горя генерал д’Бонфакон на своем веку знал немало. Почти тотчас распахнулись двойные двери на дальней стороне зала, и в них ворвался патриарх в своем обычном утреннем наряде из темного шелка. За ним вошла облеченная в багровый атласный халат матрона, держа за руку их двухлетнюю дочь Мари. – Доброе утро, генерал, – буркнул патриарх, едва удостоив деда взглядом. – Доброе утро, месье патриарх, – невозмутимо ответил дед. – Давайте сразу перейдем к докладу. – Монарх уселся в одно из бархатных кресел и немедленно принялся накладывать еду себе на тарелку. Банкетный стол, как всегда, был весь заставлен титановыми блюдами с горами копченого новаянского лосося, жареных перепелов и утиного паштета, доставленного прямиком с планеты Юэсония. Были здесь и корзины свежайших бриошей, и подносы с тонкими колбасками с планеты Рейхенштат, и все мыслимые фрукты, собранные этим утром в теплицах, протянувшихся вдоль равнины под Ледомом. Восемнадцатилетний Марцелл еще продолжал расти и потому отличался отменным аппетитом, особенно по утрам. Но сегодня ему было не до еды. «Твой отец умер». Слова деда крутились у него в мозгу, и он никак не мог заставить себя думать о чем-нибудь другом. Хотя и знал, что должен выбросить это из головы. Причем немедленно. Опасные это были слова. Опасные мысли. Но его ум, похоже, оказался предателем. Совсем как его отец. Наконец Марцелл взял себе булочку, намазал ее черничным джемом и, сохраняя самый равнодушный вид, откусил и стал жевать. Он понимал, что проходит очередное испытание. Дед наверняка к нему присматривается, наблюдает, как внук воспринял это известие. Каждая реакция, вплоть до невинного подергивания лицевых мускулов, – все это что-то значит в глазах генерала д’Бонфакона. И тот в своем праве, так что обижаться не приходится. Если Марцелл надеется в следующем году занять место командора, он обязан выглядеть непоколебимым сторонником Режима. – На заводе аэрокосмической техники выросла производительность труда, – твердо, с прямой спиной докладывал дед. Подняв взгляд от лежавшего на столе телекома на патриарха, он продолжал еженедельный отчет. «Умер». Это слово билось в мозгу Марцелла стайкой перепелов, вспугнутых выстрелом одного из старинных охотничьих ружей патриарха. Он еще раз откусил от булочки и напомнил себе, что должен выглядеть сосредоточенным. Как и пристало будущему командору. Командор Вернэ наверняка никогда не позволяла себе быть рассеянной. – А вот на текстильной фабрике производительность труда, напротив, упала, – продолжал тем временем его дед.