– Во что ты превратил мою страну? Хаальварны переглянулись, улыбка сбежала с его лица. Я видела, как сжались мясистые пальцы, но тут же расслабились: до появления Даармархского слишком опасно бить беременную женщину. – Отведите ее в замок. – Ноздри Горрхата раскрылись и дрожали от ярости. – Останетесь при ней, пока не приду я. Если откроет рот – заткните приказом. Хаальварны подтолкнули меня в спину, и я шагнула вперед. Шла по своей земле, гордо вскинув голову и глядя прямо перед собой. Все, чему меня учили родители, все, чему я научилась сама, сейчас позволяло держать себя в руках. Стоило нам выйти на дорогу, ведущую к замку, на нас посыпались взгляды. Взгляды людей, собирающих то, что осталось от урожая когда-то щедрой и плодородной земли. Я точно помнила, что раньше здесь была деревушка, теперь от нее остались лишь остовы обгоревших домов. Не такой я помнила Ильерру, и сейчас сердце обливалось кровью. Мир, царящий в Ильерре (мы никогда не принимали участия в войнах), разлетелся брызгами пламени. Боль драконов обернулась болью людей, я читала на лицах изумление, недоверие и страх. «Страх – то, чего должен избегать настоящий правитель, – всегда говорил отец. – Страх – это смерть. Боящийся никогда не станет твоим союзником, разве что слугой или рабом». Две смотровые башни, пропустившие нас к крепостным стенам, были своего рода воротами. Судя по опаленному камню, им, как и замку, довелось многое пережить. Что я увижу в городе, даже представлять не хотела. Впрочем, гораздо хуже было представлять, что города я не увижу. Родной замок, в котором всегда слышались веселые голоса и звенел смех, сейчас тоже встречал тишиной. Попадавшиеся нам навстречу служанки ахали и прикрывали ладонями рты, на серых недовольных лицах сквозила обреченность и узнавание. Поразительно, что столько лет сохранили обо мне память: Горрхат распорядился уничтожить все, что напоминало о нашей семье, а нас с Сарром объявили погибшими. Или же вести из Даармарха добрались и сюда и он ничего не сумел с этим поделать? На лестнице, ведущей под землю, один из хаальварнов грубо надавил мне на голову, заставляя пригнуться. Что же, со стороны Горрхата это было более чем осмотрительно: высота всегда была моим союзником, а каменные склепы подземелий – тюрьма гораздо более прочная. Холодные, не пропускающие ни частицы солнца стены. Давящие низкие потолки и узкие коридоры, капающая вода и тяжелые хриплые стоны, доносящиеся из-за плотных дверей. – Несогласные, – усмехнулся один из хаальварнов, когда я слегка замешкалась. – Из тех, что считают Горрхата недостойным. Думаю, казнят вас всех вместе. – Тебе не положено думать. Этот голос раздался так неожиданно, что я вздрогнула. Немногочисленные факелы подсветили шагнувшего к нам мужчину, стоявшего у открытой двери. Высокий, длинные волосы падают на плечи и спину. Густые брови и пристальный взгляд, глаза… светло-сиреневые, как летний закат в теплый день. Бертхард. С ним мы бегали по замку и прятались от хаальварнов, от няни, от воспитателей, за что потом отдельно получали нагоняи. Его отец был предан моему и казнен одним из первых. Все это пронеслось перед глазами так отчетливо, что я на миг замерла. Чтобы услышать: – Что застыла? Добро пожаловать домой, Теарин. Открытая дверь оказалась дверью в мою тюрьму, а собственное, на миг открывшееся из-за воспоминаний сердце представлялось таким же черным, как опаленная властью Горрхата Ильерра. Поэтому, когда мы поравнялись, я плюнула Бертхарду в лицо. После чего просто шагнула вперед. За дверью оказался каменный мешок: глухой, размером едва ли больше, чем виарий загон в шоу Наррза. Почему-то именно сейчас эта мысль вызвала смешок, сорвавшийся с губ. Я подумала о Дири, оставшемся в Даармархе. О Сарре, которого не взяла с собой и тем самым спасла. О Витхаре, которого ждут Горрхат и Янгеррд. Хеллирия сказала: «Он тебя любит». Янгеррд добавил, что привез Горрхату его сердце. Грудь разрывалась от обжигающего ее огня. Ладони начало жечь, перед глазами сгустилась алая пелена. – Простите, – донеслось до меня, – но мы не имеем права оставлять девчонку одну. Приказ Горрхата. Шаги, захлопнувшаяся с лязгом решетчатая дверь, отрезавшая меня от свободы. Снова. Сейчас бы впору рассмеяться, но я понимала, что остановиться уже не смогу. Ярость, отчаяние, боль сплелись в дикий клубок, способный свести с ума, поэтому я глубоко вдохнула. Выдохнула. Снова глубокий вдох. Выдох. Потянуться, встать на носочки, взвиться сорвавшейся струной. – Что она делает?! – раздался из-за спины голос одного из хаальварнов. – Танцует. Совсем спятила девка. – Это прозвучало почти сочувственно. Я отбросила их слова и присутствие, как отбрасывала раздирающие меня на части мысли. Ушла в сторону, концентрируясь на движениях танца. Направляя всю силу, гнев, отчаяние в резкий выпад, а после в прогиб. Грудь по-прежнему жгло, ладони горели, поэтому останавливаться было нельзя. Лишь на миг обернувшись, увидела, что руки хаальварнов лежат на оружии, – и прикрыла глаза. Нельзя показать им свое пламя. Нельзя показать то, что во мне есть сила. Это единственное, что может меня спасти, когда придет Горрхат. Поэтому я танцевала с закрытыми глазами, чувствуя близость предавших моего отца воинов – и отступая. Вскидывая руки, чтобы задеть пальцами холодный, покрывшийся мхом и плесенью потолок, и опуская, чтобы развернуться. Витхар не может меня любить. Он не придет. Нельзя любить одну и целовать другую. Нельзя жениться на другой, если твое сердце бьется ради одной-единственной. Нельзя. Они просчитались. Эта мысль снова собралась жаром в центре ладоней, и я с силой впечатала их прямо в пол. Накидка мешала, и я отстегнула ее, сбросила на пыльный тюфяк. На миг приоткрыла глаза, делая глубокий вдох – и взмывая ввысь в беззвучном крике, который рвался из сердца. Впервые в жизни охватившая меня безысходность оказалась сильнее меня, и горечь ее была словно сухие ветки в груди, заставляющая пламя ребенка разгораться все ярче и ярче. Уговаривать, просить, умолять сейчас было бессмысленно. Вместе со мной бился запертый, попавший в ловушку драконенок, чувствующий меня так же остро, как я его. Во мне же билась одна страшная мысль: не уберегла. Я не должна была доверять Янгеррду. Не должна была доверять Мэррис. Никому. Никогда. Я всегда была одна, только так и спасалась, так что же изменилось сейчас?! В отчаянии метнулась к стене, не рассчитав расстояние, ударилась о каменный стык, отпрянула, сжимая пальцы в кулак и делая выпад. Витхар был прав. Любовь – это слабость. Это глупость. Это чувство, которое лишает рассудка и воли. – Если любовь дает нам силу, – говорю маленькая я, глядя на маму, которая по-прежнему улыбается, закусив губу, – почему я совсем не чувствую себя сильной? Ведь я люблю тебя, папу и Сарра. Еще няню, и Берта, и… – Потому что сила, которую дает любовь, невидимая, и оттого еще более несокрушимая. – Мама притягивает меня к себе. – В каком-то смысле, Теарин, ты ничуть не слабее папы. – Правда? – Я широко улыбаюсь. – Значит, я могу все-все-все?! – Правда. Ты можешь многое. Прислушайся к себе – и поймешь. И я застываю лишь на миг, чтобы услышать биение сердца. Оно отражается в том, кто должен жить. В том, кого я люблю, хотя еще ни разу не видела. В том, чья кровь сейчас подхватывает мой огонь, чтобы выплеснуться с ладоней в последнем резком выпаде, но… Отступает. Откатывает как волна, затягивая под себя камешки сомнений и боли, страха, неуверенности, отчаяния. Я справлюсь. Справлюсь. Справлюсь. Справлюсь. Я твержу это себе до тех пор, пока внутренняя дрожь не сходит на нет, пока огонь не перестает жечь сердце. Пока я снова не начинаю чувствовать холод, исходящий от стен, и только тогда раскрываю глаза. Сколько времени прошло, я не знаю. Хаальварны по-прежнему стоят у двери, не сводя с меня взглядов. Ладони сжаты на рукоятях мечей, которые они готовы пустить в ход в любой момент. Я не умею обращаться с оружием и сейчас искренне об этом сожалею. Равно как и о том, что доверилась Янгеррду, но о том, что нельзя изменить, сожалеть глупо. Мой единственный шанс на спасение – Горрхат, и когда он придет… Словно в подтверждение моих мыслей слышится скрежет металла по камню, и в тюрьму входит он. – Выйдите, – следует короткий приказ. – Нам ждать за дверью, местар? – Нет, здесь вы больше мне не понадобитесь.