Так что с кандалами я, пожалуй, поторопился. Надо с хозяином определиться. А по факту миропомазания и кандалы в вериги переименовать можно. Они – синонимы. Только в первые тебя насильно заковывают, а в другие ты сам просишься. А как же свобода? Какая, пардоньте, свобода! От чего свобода? От гражданской ответственности? От родительских обязанностей?! От половой ориентации?! От здравого смысла?! Назовите мне хоть одного абсолютно свободного человека. Что?! Нету! Все от чего-то зависимы. И не стоит предлагать дозами. Свобода ни на кокаин, ни на дороги не делится. Либо свободен, либо нет. Есть только одна форма свободы – свобода от греха. И вот мы опять входим в зону парадоксов: чтобы стать по-настоящему свободным, необходимо приковать себя намертво к скале обязательств. Так, чтобы дышалось через силу. Чтобы себе даже мысли не принадлежали. Чтобы твое «хочу» без остатка растворилось в твоем же «нужно». Но в твоем. Осознанно твоем. Чего никогда не добиться, если ангелы не скажут или на худой конец император не приказал. Но мы же пока даже возможности не допускаем, что это реально. Потому что не свободны от подростково-гормонального желания, хоть ты вывернись, быть свободными. «Софистика!» – хмыкнет кто-то. Правильно – она. Ажурная вязь причин и следствий, ищущая не смысла, а мелодии. Но о каком смысле может идти речь, если смысл жизни – в жизни самой? Разве это не очевидно? Святая Гора Каждый раз одно и то же: уезжаешь со Святой Горы топленым солнцем горным серпантином, мимо ультрамариновой глади морской безбрежности, слушаешь A Swallow in the Sun и тоскливо думаешь: «Господи, зачем? Зачем я туда возвращаюсь?» И едешь дальше. Чтобы в который раз иметь семейные и гражданские беспокойства, давиться житейскими компромиссами, бояться смерти, в конце концов. Когда еще десять часов назад ты причащался в маленьком храме на вершине Святой Горы Святых Тайн, излитых и в духовном опьянении, и в неистовой красоте усыпанного огромными звездами бархатно-черного неба над дорожкой от света зарождающейся полной луны. И был бесконечно далек от всего остального. Всей этой похабной мирской мелочовки. Само это знание, что есть другая жизнь, – главный дар Афона нам – земным и скучным. Кто знает – может быть, это знание когда-то спасет часть нашей группы? Подтолкнет, так сказать, к единственно правильному решению? Но гадать на эту тему грешно. Надо, подобно нашему общему другу Артемию, идти вперед себе в удовольствие и благодарить Бога за эту возможность. Именно он собрал всех нас с целью встретить свое пятидесятилетие на вершине Афона. Именно он выдернул из привычной жизни четырех матерых экстремалов в спортивном и трудоголическом понимании этой характеристики. И отказать было невозможно – каждому в нашей «потертой» компании либо было, либо скоро будет полвека. Но, добравшись до вершины, все поблагодарили юбиляра и признали, что такой красоты забыть нельзя. А духовно-смысловая составляющая перевела все это великолепие на какой-то качественно иной уровень. Плюс, конечно, тридцать километров над пропастью и восемь часов энергичной ходьбы под углом сорок пять градусов при солнце в зените очень добавляют чувствительности. Мы раза три думали, что это конец, потому что пошли позже положенного часа, мало того, перепутали поворот и шли на пятнадцать километров больше. Потом чпок – и откуда-то появился монах-отшельник с пачкой мельдония. Он отвел нас в гости к другому отшельнику, который последний раз светского человека десять лет назад видел. Братья накормили ухой и проводили до правильной развилки, по дороге утешая швейцарскими сладостями из присланной накануне набожной прихожанкой посылки с альпийских вершин. Мельдония мы тоже не избежали. Ну вот как тут в Бога не поверишь? Кроме нас, на вершине оказались шестьдесят один веселый серб со спальными мешками, компания из Петербурга с самоваром и митрополит Томский Ростислав – человек бездонного обаяния и умилительной простоты. Владыка лично возглавил епархиальный поход на вершину, ночью отслужил Божественную Литургию и, едва перекусив, не боясь ни шакалов, ни кабанов, сквозь кромешный мрак леса спустился с Горы. А кабанов мы в прошлом году с моим младшим сыном видели. Кабан размером с теленка на другой стороне ущелья цветами лакомился. Сербы и петербуржцы ушли на рассвете, а мы – чуть позже. С большой, надо сказать, неохотой. Правда, тогда нас больше, чем «высокое», заботили избитые в кровь ноги. «Высокое» настигло нас позже, когда мы эти ноги опустили с пирса в прохладную воду, в единственном порту Афона, приюте святых и кающихся – в Дафне. Где столь же единственным рестораном руководит мой старинный друг, в прошлом грек из Ташкента – добрейший Янис. Мы с ним всегда вспоминаем Госпитальную, Миробатский рынок, Сергили. Плов чайханский, конечно, и кагор «Узбекистон», считавшийся в советские времена идеальным для служения. В церковной среде его неофициально называли «Архиерейский елей» – за идеальное сочетание сахара и алкоголя. Много чего вспоминаем еще, но это уже совсем личное. Покровительница и единственная женщина на Афоне – Пресвятая Богородица – так красиво сплетает судьбы паломников и живущих на Горе, что это становится еще одной стороной бытийности монашеской республики. За один поход в монастырские обители Святой Горы людей из доброй трети своей жизни встречаешь. Причем, что тоже удивительно, они о каких-то давно забытых происшествиях и радостях напоминают. Места забытые, людей потерянных. Словно после длительного анабиоза в себя приходишь и начинаешь вспоминать, кто ты на самом деле. С учетом всего вышесказанного вы должны понять, насколько не хочется уезжать оттуда. Хотя тогда не по любви, а для удовольствия получится. А мы все люди взрослые, нам удовольствия по уставу давно не положены, только золотые вериги любви к своим близким. И возвращаемся мы со Святой Горы не такими, какими восходили. Не скажу, что лучше, но честнее – точно. Поработители мечты Если ты не видел наш рассвет, ты никогда не поймешь, что мы вкладываем в слово «бессмертие». Отчего наши сердца полны восторженного покоя и безудержной отваги? Отчего мы засыпаем счастливыми? Для нас, малыш, эта жизнь – вынужденное ожидание последней битвы! Самой прекрасной битвы в истории мира! Где мы шагнем в огонь Армагеддона, славя милость Создателя и разрушая все на Его пути! Мы – опадающая к ногам Творца последняя искра Всемирного пожара, облегченный выдох Победителя, первый луч солнца, отраженный в Его поднятом клинке. А потом? Никто не пишет, что будет потом. А потом будет рассвет. Первый рассвет нового мира. Каким мы его ждем всю историю существования нашего народа, малыш. Обычный, как счастье святого, рассвет. Без противоречий. Необретаемая линия перехода из черного в белый, другая сторона радуги. Рассвет начинается с понимания, что он скоро наступит. Нечто непередаваемое, но очевидное заполняет сознание, побуждая нас к изменению линии поведения по отношению к миру. Проще говоря: светает, малыш. Рассвет – это химическая реакция. Как ноты в мелодии. И эта мелодия так приятна, что вызывает тонкий хлад на кончиках твоих нейролептических сетей. Проще говоря: мурашки, малыш. И разумеется, прохлада. Это уже из области физики. Поэзия возникновения частицы ниоткуда. Проще говоря: это как мысль, малыш. Прохлада стелется из самых темных уголков леса, сковывая звонкой паутиной еще теплые от света луны камни. Превращая их на мгновение в зеркала, которые отражают ту самую – другую – сторону радуги, где черное переходит в белое. Проще говоря: отцветает папоротник, малыш. Тут повсюду волшебство. Большие изменения, неизбежны парадоксы. Кто-то зовет единорога, кто-то сажает цветы в открытом космосе. Территория бытийного хаоса, родина законов физики. Но для коренного населения, то есть для нас, это как раз неважно. Важно, что словосочетание «не может быть» не имеет для нас смысла. Слышишь, как растут кристаллы, трескучий шепот трещинок, сквозь которые пробивается росток энергии, которому когда-то суждено превратиться в молнию? Или чувствуешь, как утекающие дымчатыми ручьями в лес тени уносят за собой самые глубокие, предрассветные сны грешников? Все во всем: случайное в определенном, целое в частичном. Смешливый прищур воспаленных глаз смертельно раненного героя и послевкусие первого поцелуя на губах разбуженной королевы. Монотонное кружение мельничного круга в самом отдаленном уголке Вселенной, на окраине родной деревни. Мы не победили смерть. Мы поработили ее мечтой. Мы воздвигли нерушимые монолиты теонов по всему миру. Каждый теон содержит генные образцы сотни поколений нашего народа и всех, кто также пожелал увидеть наш рассвет. Каждый теон охраняют армии героев, способных в одиночку победить цивилизации. Вся история теонов – это история очагов добродетели и величия. Воспитания единомыслия и абсолютной преданности идее. Так благороден человек еще не был никогда. Сегодня для миллионов твоих предков наступит самый главный рассвет в их жизни. Вместе с первыми лучами солнца мы вернем им эту жизнь, и они получат все, чему научилось человечество за прошедшие тысячелетия, малыш. Они заселят галактики, создадут Империю, заслужат Императора и под его знаменами будут сражаться на стороне Бога в последней битве Апокалипсиса. Ты все это увидишь, малыш, если Господь вернет тебе душу. Но это мы с тобой поймем только на рассвете. Это, быть может, будет последнее, что мы с тобой увидим. Но согласись: это того стоило!!! Fantasia & Fugue in G-minor. BWV542 (в исполнении Helmut Walcha). Мы – народ, который знает свою историю в обратном порядке: от будущего к прошлому. Поэтому, наверное, нам так импонирует Средневековье. Индустриальная готика в одежде современных женщин – хороший стиль. Это целомудренно и оттого сексуально. Многодетные семьи тому подтверждение. По первому пониманию. Мы – логики, нас заводят неразрешимые задачи. Если вы никогда не видели нашей грозы, вы никогда не поймете нас. Способностей наших безумных душ к падению на самое дно бездны, где все законы мироздания теряют свой первоначальный смысл, и к стремительному взлету в запредельные высоты, где из рубиновых хвостов сгорающих комет Кто-то непостижимо Великий сплетает полотно реальности. Поначалу припекает ласковое, как поцелуй младенца, солнце. Потом свет начинают перекрывать рыхлые белые облака. Потом их становится больше, они сбиваются в компании, пока очередной порыв ветра окончательно не формирует их в огромные пегие массивы. И они словно выманивают из-за горизонта грозовой фронт, отливающий по рваным краям сталью. Вскоре мерцающую сталь прикрывают косые шторы проливных дождей. По мере своего приближения гроза начинает засасывать в себя звуки. Первыми исчезают все звуки присутствия человека – шумы автомобильных двигателей на дороге, гул невидимых аэробусов, продирающихся сквозь тучи к аэропортам, вслед за ними смолкает лес и замирает поле. Над головой беззвучно бурлит жуткий пепельно-желтый водоворот, постепенно сворачиваясь спиралью вокруг еще невидимого центра. Испуганно вскрикнет птица неподалеку, пронзительно скрипнет дверной петлей ржавый флюгер, словно приоткрывая дверь для редких, но огромных капель теплого дождя. И дождь принесет с собой запах свежерасколотого камня. А потом наступит невыносимо долгая пауза. Ощущение времени появляется, только когда чего-то ждешь. Чего-то самого главного, способного изменить всю жизнь раз и навсегда. И в данный момент это главное – возникший на мгновение в центре царящего наверху хаоса округлый прорыв, сквозь который виден черный бездонный космос и бесконечно далекие, пульсирующие разными цветами звезды. Единственное, чего хочется тебе в этот момент по-настоящему, – это разорвать себе руками грудь, вырвать еще агонизирующее сердце и с диким восторженным воплем протянуть его навстречу первому удару молнии. Ты не думаешь о смерти, тебе неведомы страх и сомнение, ты просто хочешь стать сопричастным окружающему тебя величию. Стать частью этой неописуемой силы, порождающей и уничтожающей миры, стирающей грань между очевидным и предполагаемым, проявляющейся в сладковатом привкусе березового сока и мерцании сапфира, сотворенного из капли жирной венозной крови на долю секунды, на время ее падения до прохладного мрамора ступеней храма, сочетающей ответственность личного выбора с импульсивным порывом разъяренной толпы. Самому стать этой силой, пожертвовав своей уникальностью во славу ее могущества. Все остальное так неважно, так незначимо, так оскорбительно логично для истинного понимания самого себя. Нет, если вы никогда не видели нашей грозы, вы никогда не заглянете в наши души. Но подумайте: хотите ли вы этого? Тонкие сны Вы знаете, бывают такие обстоятельства, когда не спится, – на вокзале, в ожидании поезда, в семейной драме, когда не до сна. Но человек вынужден отдыхать, а тут – сон не сон, полуявь-полудрема. В беседах верующие этому состоянию дали название – «тонкий сон». Он очень разнится в зависимости от дополнительных факторов. Предположим: я перманентно хочу спать. Это пройдет, это организм восстанавливается после пяти лет изнурительной работы на телевизионного Молоха. Но тем не менее… Хочу спать. Сплю. И вижу сны. Как у Гамлета – «уснуть и видеть сны» – альтернативный вариант слову «не быть». Гамлет упомянут не для пафоса, а исключительно из стратегических соображений – молодежи некогда читать. Молодежь помнит «самых главных». Гамлета помнит. Однако вернемся к «не быть»…. Сны всегда странные, в них нет логики, нет сюжета, нет привязки к одной локации. В компьютерных играх часто используется фантастический термин «варп» как сгусток антиматерии в космосе. Да. Наверное, так. И хаос, а в нем неожиданно и осязаемо проявляются черты странных событий, свидетелем которых ты являешься сам или в которых участвуешь. Нельзя забывать, что сон «тонкий» и вполне возможно, что так мозг реагирует на обрывки фраз, доносящиеся из другой комнаты, вой ветра в трубе, пение птицы. Все может быть. Господь создал мир столь совершенный, что не имеет смысла его даже оценивать. Можно только восхищаться им и стремиться душой к творчеству. Поэтому я очень деликатно стараюсь относиться к происходящему в «тонком сне».