– Если отец поехал в участок, почему он не взял свой жетон? С тупым запозданием я заметил, что значок полицейского тускло поблескивает на кипе бумаг и старых газет. У меня была всего секунда, чтобы не дать чудовищу сбежать, покинув гостиную. Я был уверен, что угнаться за пожирателем лиц я не сумею – не зря тварь оттачивала свою сноровку и быстроту столько времени. Я резко выкинул ладонь вперед, перегнувшись через журнальный столик. Мои пальцы плотно обхватили запястье Мэри, но я тут же ощутил, как тонкая ручонка выскальзывает из моей ладони, извернувшись под немыслимым для живого человека углом. Казалось, что в теле пожирателя лиц не было костей. В последнее мгновение мне удалось зацепиться за подол ее одежды, и я, рванув через стол, обхватил ребенка обеими руками тугим кольцом. Мэри извивалась и старалась вырваться, но почему-то делала это в гробовой тишине. Она не издала ни звука, даже не пыталась кричать или умолять отпустить ее. Просто молча вырывалась из моих цепких объятий, сверкая глазами от ярости. Прежде, чем я выбился из сил, я все же сумел наконец связать ее, на всякий случай нацепив на ее запястья наручники. Теперь я тяжело дышал, стараясь перевести дыхание, пока девочка лежала прямо на ковре в гостиной, буравя меня своими расширенными зрачками. – Все кончено, – я снова глубоко вдохнул и расправил спину. – Твой отпуск в Норт Ривер подошел к концу. Она так и не произнесла ни слова. Ни тогда, когда я тащил ее волоком к машине, припаркованной на занесенной снегом лужайке Косгроу, ни тогда, когда захлопнул над ее головой крышку багажника. Это обескураживало и почему-то заставляло испытывать тревогу. Я был уверен, что пожиратель лиц постарается сделать все возможное, чтобы удрать, но оказалось, что его физические силы не безграничны. Очевидно, кроме ловкости в его рукаве больше не было никаких козырей. Когда я уселся за руль и подкурил сигарету, ощущение неясного присутствия, не отпускавшее меня с момента появления Мэри в гостиной, наконец исчезло. Судя по всему, зверь решил следить за машиной издалека или же по какой-то причине не способен был проникнуть в салон. Я вырулил с гравийной дорожки и плавно съехал на шоссе. Город по обе стороны от автомобильных стекол мирно погружался в очередной морозный вечер. Проезжая по белоснежной аллее у реки, я с тупым давящим чувством внутри осознал, каким близким стал для меня Норт Ривер. Всего несколько месяцев назад я прибыл сюда, возненавидев и этот бесконечный снег, и эти понурые, приземистые дома, торчащие на обочинах дорог. Но сейчас, медленно следуя по главной авеню, я с ноющим сердцем разглядывал замерзшие сосны у кромки леса и сияющие оранжевым окна пока еще открытых лавок и кафе. Мне даже показалось, что я на мгновение выхватил из общего фона сутулую фигуру Косгроу, когда скользнул по магистрали мимо «Голодного Гарри». Это место на карте, чужое и отталкивающее, почему-то в один момент внезапно оказалось моим вторым домом. Норт Ривер, холодный и нелюдимый, как отшельник из леса, каким-то чудом все же сумел завоевать мою ущербную любовь. Покинув центральную часть города и вырулив на боковое полотно, я сразу же заметил на асфальте крупную дорожку от тракторных колес. Фостер совсем недавно проезжал здесь – кое-где на снегу все еще виднелись комья выпавшей из ковша земли, которые не успел спрятать снегопад. Я знал, что на границе города никто не станет тормозить авто или препятствовать проезду. Военные были предупреждены обо всем, что должно было произойти сегодняшней ночью. Поэтому, спустившись вдоль двух рядов спящих сосен, я еще издали заметил, что все ограждения с шоссе были сняты. Солдаты молча стояли поодаль, с тупым безучастным лицом наблюдая за тем, как я тащусь по обледенелой трассе со взрывчаткой на заднем сидении и связанной девочкой в своем багажнике. Без особого труда преодолев этот последний рубеж, я тут же погряз в безлюдном мороке пустынных дорог. Даже уличные фонари, казалось, светили здесь совсем не так ярко, как в Норт Ривер. И в какой-то момент я неожиданно осознал, что вокруг на самом деле становится чересчур темно. Выбросив окурок в приоткрытое боковое окно, я надавил на педаль газа в надежде нагнать Фостера. Но даже свет фар, желто-белесый, почти вылинявший, не мог осветить густой мрак, свалившийся прямо с небес. Я с изумлением огляделся по сторонам, силясь понять, что происходит. И только тогда, когда до моего слуха донесся тихий, едва уловимый шепот безжизненных голосов, я наконец понял, куда исчез весь свет. «Что ты делаешь, Фрэнк?.. Что ты делаешь?». Я сцепил зубы и ехал вперед, продвигаясь практически в полной темноте, пока чернота тумана опускалась все ниже, становилась все гуще и ощутимее. «Неужели ты не видишь, что он такой же, как и ты? Не видишь?.. Не видишь, Фрэнк?». – Заткнись, – я выдохнул и всмотрелся вперед, но дорога из-под колес давно исчезла. – Чем бы ты ни являлось, просто заткнись. Тихий смех, прокатившийся внутри моей головы, заставил холодеющие пальцы вцепиться в обивку руля, отчего ткань жалобно скрипнула. Машина двигала в непроглядной дымке почти наощупь, и я не представлял, где я находился в реальном мире в это мгновение. Возможно, я давно слетел с шоссе и теперь вспахивал шинами рыхлый снег, отдаляясь от намеченного пути. «Отпусти его, Фрэнк. Отпусти его…» – Тебе следовало выбрать себе более послушную марионетку, – произнес я одними губами. – Так что катись к чертовой матери. «Открой глаза, Фрэнк. Он такой же, такой же… Вы одинаковые. Так что ты делаешь, Фрэнк?». Голос внутри моей головы, вкрадчивый и похожий на шелест металлических опилок, проникал все глубже в сознание, будто силясь поработить меня изнутри, поглотить мой мозг. Я изо всех сил всматривался в пустоту перед собой, которую не мог разрезать даже яркий свет фар, и концентрировался на том месте, где я должен был быть сейчас. – Оставь меня в покое. Я не стану слушать тебя. Единственным моим спасением казалось то, что машина продолжала движение. Поэтому скользкие длинные пальцы, выныривая из мглы, не могли дотянуться до моего лица. Не могли сковать меня в своих холодных, удушливых объятиях. Поэтому я что есть сил вдавливал в пол педаль газа и таращился в лобовое стекло, за которым простиралась кромешная чернота. «Зачем ты продолжаешь лгать себе, Фрэнк?». «Что было с тобой все это время?». «Где ты был, Фрэнк, когда умер?». «Где ты был все это время?». Шепот разбился на отдельные голоса, и теперь они, мечущиеся внутри моей черепной коробки, разлетались по самым дальним закоулкам сознания, путая собственные мысли. Не отнимая правой руки от руля и неуклонно несясь вперед через мрак, я выудил дрожащими пальцами из кармана пальто сигарету и попытался подкурить ее. Но упрямое колесико зажигалки издавало лишь робкие искры. Язык пламени, едва проклевываясь из узкого газового горлышка, тут же исчезал. И каждый раз, когда я упрямо старался поджечь кончик сигареты, внутри головы шелестел издевательский, тихий смех. – Дерьмо собачье, – я со злостью швырнул зажигалку в приоткрытое окно, и она тут же с влажным шлепком всосалась в черноту. – Что тебе от меня нужно? «Ты знаешь… Знаешь, Фрэнк, знаешь сам… Где ты был, когда умер?». Я прикрыл веки и глубоко вдохнул. Шепот, пульсируя где-то в моих мыслях, словно разгонял прочь плотную завесу небытия, парившую надо мной все это время. Как будто кто-то включил обратно все мои воспоминания – даже те, которые казались безнадежно утраченными. Смазанными и нечеткими, как свет луны, проглядывающий сквозь свинцовые тучи. То, что я совсем не помнил еще несколько секунд назад, теперь представало передо мной в своем сокрушительном, обжигающе-истинном обличии. Перед моими закрытыми глазами проносились годы, проведенные в полной темноте. Застрявший между двух миров, я бесконечно бродил по длинным узким коридорам без света и воздуха, наощупь пробираясь все глубже и глубже. Увязая в лабиринте из пустоты и отчаяния, из которого не было ни единого шанса выбраться. Бесконечность, возведенная в абсолют, когда каждая минута тянется как столетие, а год кажется таким же старым, как сама Вселенная и звездная россыпь на ночном небе. Путешествие в тотальном мраке, у которого никогда не будет конца. Заблудшая душа, пойманная в тайную паутину, растянувшую свои нити на миллиарды самых темных в мире километров вокруг. Густой, невыносимо влажный туман, который казался живым существом. Лабиринт, внутри которого билось огромное, черное сердце. Место, в котором рождаются самые страшные чудовища и колыбель зла, из которой оно протягивает свои ссохшиеся, когтистые пальцы. Коридоры, о которых я совсем забыл, когда пришел в себя, но в которых провел так много времени, что оно вообще перестало иметь какое-либо значение. «Ты вернулся, Фрэнк. Ты должен быть нам благодарен… Благодарен». Мгла вокруг машины исчезла так же, как и появилась. Отголоски тихого смеха, поднявшись куда-то ввысь, казалось, утянули за собой и всю черноту, что окружала меня. Впереди, на обледенелой ленте шоссе, я выловил из пустоты огромный трактор, медленно вспахивающий сугробы своими грубыми колесами. Я летел по асфальту, грозя потерять управление в любой момент, но больше всего мне сейчас хотелось оставить позади все то, что я увидел какие-то секунды назад. То, что я вспомнил. Очутиться целиком и полностью в этом, реальном мире, где по шоссе впереди следует Фостер, а по бокам робко подмигивают оранжевым светом уличные фонари. Я поравнялся с трактором и кивнул водителю, и только тогда расслабил ступню, успевшую онеметь от напряжения. Колин махнул в ответ, жестом приглашая не ждать его и следовать впереди. Но я покачал головой и перестроился, вывернув руль и заняв место позади громко урчащего трактора. Почему-то мне в самом деле казалось, что в желтом мареве его фар черный туман не рискнет опускаться вновь. * * * – Ты готов? Фостер явно волновался и нервничал, хотя и старался это скрыть. Ковш, наполненный землей, воинственно возвышался над нашими головами. За распахнутой дверцей полицейского автомобиля темнела груда взрывчатой смеси, туго набитой в специальную пластиковую коробку. – Готов, – я кивнул и бросил окурок в сугроб. – Давай покончим с этим поскорее. И свет фар машины, и фонарь Колина, лежащий на капоте трактора, были направлены в одну и ту же сторону – на жерло заброшенной скважины. В этом призрачном сиянии ее своды казались настолько непроницаемыми, словно у пропасти не было дна и края. Робкие хлопья снега, описав праздную спираль, бесследно исчезали внутри котлована. – Кто будет это делать? – голос Фостера заметно дрогнул. – Черт, мне не по себе от всего этого дерьма. – Я сам все сделаю, – ответил я, шагнув к багажнику и рывком распахнув его. – Просто проследи, чтобы все прошло нормально. Он молча кивнул и шагнул вперед, чтобы помочь мне вытащить тело из авто. Девочка неподвижно лежала на дне багажника, туго связанная веревками, спокойно наблюдая за нами снизу вверх. Я обхватил ее за плечи, Колин рванул Мэри за ноги, по-прежнему обутые в плюшевые домашние тапочки. На его лице отразилась гримаса отвращения, смешанного с испугом. Ни одному из нас не нравилось то, что мы делали сейчас. Но больше делать это было просто некому. – Черт, выглядит как обычный ребенок… – пробормотал Фостер себе под нос. – Миллер, давай проверим ее на всякий случай. Мы опустили девочку в сугроб. Я кивнул, после чего вытащил из кармана пальто небольшой перочинный ножик. Протянул его Колину и замер неподалеку, мрачно наблюдая за ним со стороны. – Почему-то я был уверен, что все пройдет проще, – он смахнул крупные капли пота со своего лба, наклонился над ребенком и раскрыл нож. – Чувствую себя гребанным маньяком и полным отморозком… – Это уже не Мэри Косгроу, – произнес я. – И давно не человек. – Знаю, просто… Твою мать, все это как-то неправильно. Прошло несколько секунд, прежде чем он наконец решился поднести лезвие к коже девочки. Вены на лбу Фостера вздулись от напряжения, брови почти сошлись на переносице. Дрожащей рукой он полоснул по белоснежному плечу, высунувшемуся из-под горловины розового свитера, и с тихим стоном отшатнулся назад. Глубокий порез темнел ровными, почти хирургическими краями. Но ни одной капли крови не выступило наружу. Рана оставалась сухой и чистой, как если бы мы решили исполосовать резиновую куклу. Спустя всего пару мгновений края пореза начали стягиваться. Рана заживала прямо у нас на глазах. – Вот дерьмо, – Фостер сплюнул на землю, и мне показалось, что он испытал облегчение. – Значит, мы не ошиблись. Он рванул к дверце трактора, вытащил откуда-то из его кабины пустое ведро, с трудом отскреб из ковша немного замерзшей земли, а затем вернулся к распахнутому багажнику, возле которого молча продолжала лежать в снегу Мэри. – Держи ей рот открытым, – проговорил я, отнимая ведро и ощущая его ледяную тяжесть в своей ладони. – Сомневаюсь, что она захочет жрать землю добровольно. Колин кивнул, присев на корточки и уложив детскую головку со спутанными волосами себе на колени. Одной рукой он придерживал Мэри за лоб, второй отодвинул ее нижнюю челюсть, отчего бледно-розовые губы девочки наконец разомкнулись.