Отвечают мужчины довольно быстро, будто я прервала какой-то очень важный разговор. Выражение лица юриста мне не говорит ни о чём, ведь я не знаю его толком, и сложно понять, что в голове у этого практически незнакомого мне человека. А вот напряжённый взгляд Богдана говорит о том, что хороших новостей ждать не стоит. Возвращаюсь в кухню, завариваю кофе и чай, устанавливаю всё необходимое на поднос и снова иду в гостиную. На этот раз слегка притормаживаю в стороне от приоткрытой двери. – Её можно навестить? – спрашивает Богдан немного хриплым, взволнованным голосом. – Я уточню в больнице, но думаю, с этим не возникнет проблем, - отвечает Дмитрий Андреевич. – Только позже, когда вернусь из поездки. Мужчины замолкают, а я уверенно шагаю вперёд, потому что мне кажется, что в повисшей тишине им станет слышен громкий стук моего сердца. Неужели Богдан собирается навестить эту самую Ларису, мать малыша? Мне и самой девушку очень жаль, но всё же она так жестоко обошлась с собственным сыном, что не заслуживает хорошего отношения. А может, во мне просто играет ревность, ведь Богдан проникся нежными чувствами к сыну своего друга, а Лариса – мать Данечки, и если она передумает и не напишет отказ, то с кем останется ребёнок? И как в итоге себя поведёт Богдан? Ответов на эти вопросы у меня нет, но сердце подсказывает, что даже в случае благоприятного исхода благоприятным для меня он не будет. Замираю в дверях и натягиваю на губы лёгкую улыбку, прогоняя тем самым пессимистический настрой. Не хочу, чтобы мужчины поняли, что я слышала их разговор. К тому же при моём появление открывший было рот юрист моментально захлопывает его, и я понимаю, что при мне говорить точно не будут. Интересно, это Дмитрий Андреевич на всякий случай решил замолчать, или Богдан его попросил заранее при мне ничего не обсуждать? Чувствую себя немного секретаршей, когда расставляю чашки с напитками перед мужчинами, но этот момент для меня сейчас далеко не на первом месте. Гораздо важнее теперь узнать, что рассказал Дмитрий Богдану, иначе я умру от любопытства. Покидаю комнату и опять возвращаюсь в кухню. Отодвигаю для себя стул и принимаюсь ждать: стоять под дверью и подслушивать не собираюсь. Одно дело уловить пару фраз и совсем другое нагло следить за всем ходом беседы. Постепенно мне начинает казаться, что юрист никогда не уйдёт, и даже переписка с подругами из колледжа не помогает отвлечься. Я ёрзаю на стуле, нетерпеливо ожидая тяжёлых мужских шагов или хлопка входной двери. Поэтому, когда это происходит, я буквально подпрыгиваю на стуле и несусь в прихожую. Дверь за юристом закрывается, и проход частично перекрывает широкая спина Богдана. Он смотрит прямо перед собой, кажется, не чувствуя, что находится в тесной комнате не один. – Всё в порядке? – задаю совершенно банальный вопрос, делаю пару шагов и аккуратно касаюсь пальцами напряжённого плеча парня. Тут же одёргиваю руку, словно дотронулась до раскалённой плиты, хотя у Богдана абсолютно нормальная температура тела. – Пойдём, я расскажу тебе всё, – отвечает Романовский, разворачивается, потирая пальцами переносицу. Вижу, что устал: после перелёта, поездки в клинику и разговора с адвокатом. – Не волнуйся, мне нечего скрывать, – произносит успокаивающе, будто насквозь видит моё состояние. Надо же, как тонко мы чувствуем друг друга, и почему я раньше не замечала этого? Мы располагаемся в гостиной: я присаживаюсь на диван, а Богдан опускается в кресло. Кажется, будто сторонится меня, но так даже лучше – не будем отвлекаться от разговора. Как примерная ученица, складываю руки на коленках и жду, когда Богдан заговорит. Терпеливо смотрю в глаза парню, старательно выдерживая его тяжёлый хмурый взгляд. – Спасибо за цветы, – роняю робко, когда слушать тишину становится совершенно невыносимо. Разумеется, только благодарю, так и не спросив, откуда Богдан знает о моих предпочтениях. Сейчас это точно неуместно. Романовский кивает в ответ, продолжая при этом сохранять суровое выражение лица. Ни единого намёка на улыбку. – Дмитрий Андреевич был в больнице у Ларисы, – медленно произносит парень. – И он общался с лечащим врачом. Богдан так неторопливо выдаёт информацию, буквально по граммам, будто экономит слова. Дико раздражаюсь внутри, но внешне демонстрирую неподдельное терпение. – Что же ему удалось выяснить? – интересуюсь сдержанно. Чувствую себя странно от того, что наш очередной разговор не клеится от слова «совсем». Мы разучились общаться, хотя чисто на интуитивном уровне по-прежнему чувствуем настроение друг друга, как это бывает между очень близкими людьми. – Лариса впала в кому, это на самом деле так, – Богдан устало роняет голову на руки, но тут же поднимает её вновь. Делает глубокий вдох и добавляет совершенно неожиданно: – И это произошло сразу после родов. Последняя фраза, как гром среди ясного неба. Эта информация не вписывается в общую картину, путает мысли и наводит в голове полнейший хаос. – Подожди, то есть… Как? – я шумно сглатываю, отказываясь верить в то, что услышала. Это же невозможно, как девушка могла одновременно подкинуть ребёнка и находиться при этом в больнице? Фантастика какая-то. – Я не представляю, но на момент, когда младенец оказался под нашей с тобой дверью, Лариса уже была в коме, – говорит парень то, что я боялась озвучить. Его слова одновременно пугают своей неоднозначностью и окутывают внутренности приятной тягучей патокой. Я же не ослышалась, он сказал «под нашей с тобой дверью»? Чувствую себя глупой мечтательной дурочкой, которая долго отказывалась от своего счастья, а теперь не может дотянуться до него, хоть и очень хочет. Он рядом со мной, и я, наконец, осознаю всё, но не могу открыться, побороть внутренний блок, переступить через своё упрямое и гордое «я». Однако, не об этом сейчас, чувства следует опять отодвинуть на второй план, потому что есть дела гораздо важнее. – Выходит, малыша кто-то похитил? – выдвигаю страшное предположение, которое горечью разливается на языке. Боюсь себе представить, что почувствует мать, когда придёт в себя и услышит, что её ребёнка нет. Но почему тогда его никто не искал? – Это довольно странно, но никто малыша не похищал, в больнице для него было оформлено свидетельство о рождении, которое мы нашли в люльке. И потом… – парень замолкает, будто не понимает, что мучает меня этими бесконечными паузами. В груди всё сжимается, сердце словно в несколько раз уменьшается в размерах, я дико волнуюсь теперь не только за малыша, но и ещё за его мать. Это странное иррациональное чувство: с одной стороны необоснованная ревность, а с другой всепоглощающая жалость и сострадание. – Как только прошло положенное время пребывания здорового ребёнка в роддоме, его выписали. Слышу, как крепко парень сжимает кулаки, тихий хруст костяшек заполняет тишину, которой вокруг нас стало слишком много в последнее время. – Без матери? – удивлённо вскидываю брови. Физически ощущаю, как мои глаза становятся больше от шока, а я даже моргнуть не в состоянии. – Да. Это обычный городской стационар, и никто не собирался держать малыша до полного выздоровления его матери. Понятно, что его отдали кому-то из родственников, но Дмитрий не успел разузнать все тонкости. Обещал сделать это, как только вернётся из командировки. Глава 16 Глава 16 – Богдан, – лепечу, всё ещё не придя в себя от шока. – А что теперь будет? Кто заберёт Данечку из клиники? Вполне вероятно, даже очевидно, что Лариса к сложившейся ситуации не имеет никакого отношения. А значит и отказа от ребёнка она не подпишет. – Пока мы заберём, а если его мать придётся в себя… – Богдан осекается, продолжая более уверенно: – когда Лариса придёт в себя, тогда и будем решать этот вопрос. Согласно киваю и медленно поднимаюсь с места. В голове не укладывается происходящее, кто же осмелился сотворить такое с чужим ребёнком? Иду в кухню, чтобы выпить воды, потому что во рту ужасный пожар от волнения. Залпом осушаю стакан воды и опускаю его на стол, тут же натыкаясь взглядом на стоящий в самом центре букет. Протягиваю руку и касаюсь пальцами нежных лепестков, наклоняюсь, чтобы вдохнуть яркий аромат, на мгновение зажмуриваясь в попытке немного переключиться. Не помогает. Перед глазами всё время возникает та злосчастная грязная люлька и лежащий в ней подкидыш. Иногда мне говорят, что я слишком сентиментальна, и это, кстати, ещё одна объединяющая нас с Богданом черта характера. – Родители в курсе, что Даня не твой сын? – спрашиваю чуть слышно, но говорить громче нет необходимости. Богдан тихо вошёл в комнату и теперь стоит позади меня. Слишком тесно, слишком близко. И ему даже не нужно что-то предпринимать, чтобы я узнала о его присутствии, потому что я и так чувствую его. – Отец. Он знает, – выдыхает мне в висок. На моё плечо ложится голова парня, а сильные руки касаются талии. Щетина на колючем подбородке даже через ткань футболки покалывает кожу, но я не шевелюсь. Наоборот, замираю, концентрируясь на ощущениях. – Понятно, – отвечаю шёпотом. Мысленно умоляю Богдана заговорить первым. Эгоистично и неуместно, но я хочу поговорить о нас. Мне не нравится то, что происходит в последнее время, и как исправить ситуацию, я не знаю. Делаю короткий вдох и замираю, когда горячие ладони прижимаю меня крепче к телу парня. Схожу с ума от ощущений, хотя в них нет ничего такого нового, по сути. Раньше между нами не было препятствий в плане физического контакта. Разумеется, в рамках приличий. Но сейчас я вся покрываюсь мурашками и недоумеваю, как Богдан терпел всё это, будучи влюблённым в меня давно. Это такая пытка, когда ты прикасаешься к человеку, который тебе небезразличен, но при этом не можешь позволить себе большего. – Богдан, я… – всё же переступаю через себя и делаю первый шаг. В этот раз, ведь прежде парень в одиночку двигался навстречу. Вновь открывая рот, чтобы что-то сказать, хотя в голове полнейший хаос, и мысли не хотят складываться в слова. Однако тёплые пальцы касаются моих губ, и тихое «тшш» за спиной заставляет отбросить в сторону эту глупую затею.