– Ну… – тянет загадочно, – я бы так не сказал. Его низкий голос вибрацией отдаёт в грудной клетке, и я замираю, прислушиваясь. – Что ты имеешь в виду? – отстраняюсь. – То и имею, – пожимает широкими плечами. – Я всегда мечтал о том, чтобы сделать тебя своей, вот только не был уверен, что ты этого захочешь… В его голосе столько невысказанной нежности вперемешку с тайной грустью, что я вся сжимаюсь изнутри. В груди горит так, как никогда прежде, и, поддавшись эмоциям, я крепко обнимаю любимого. Повисаю на его шее, утыкаюсь носом в плечо и не могу сдержать всхлип. – Мне так жаль, что я не знала о твоих чувствах раньше, – признаюсь мужу. – А я жалею, что не признавался тебе, – гладит меня ладонью по спине. Уезжать не хочется, потому что нам хорошо здесь, хорошо вдвоём. Но ночевать в машине немного странно, поэтому мы собираем вещи и едем домой. В квартире едва приняв душ и добравшись до кровати, засыпаем крепким сном. А на утро меня ждёт сюрприз… Вся спальня и часть гостиной заставлена букетами роз, моими любимыми – красными. Чарующий аромат наполняет помещение, и я вдыхаю его полной грудью. – Откуда ты знаешь, что я люблю именно эти? – спрашиваю у мужа, когда чувствую, что он останавливается позади меня. Разворачиваюсь и упираюсь ладонями в обнажённую рельефную грудь, поднимаю взгляд, сталкиваясь с глазами любимого. – А ты не помнишь? – удивляется, но я вижу, что он знает больше моего. – Не томи, – веду ноготком по редкой поросли волос, хитро улыбаясь. Богдан перехватывает мою ладошку и слегка сжимает. – Если продолжишь, то я точно ничего не расскажу, ­– подмигивает, и я тут же отстраняюсь. Это такой кайф – понимать, как я действую на любимого, осознавать, что небезразлична ему. Но в то же время, чем ближе мы друг к другу, тем меньше шансов построить серьёзный разговор. Мы словно магнитами притягиваемся, и противостоять этой силе невозможно. – Мне, кажется, шесть тогда исполнилось. И я подарил маме букет красных роз, которые, разумеется, купил отец. А ты тогда сказала: когда мы вырастим, мне тоже такие подаришь. Взрослые рассмеялись над твоей непосредственностью, а я запомнил. – Поэтому на все дни рождения ты дарил мне именно эти цветы? – спрашиваю, поражённая откровением любимого. – Да, – кивает, приближаясь и накрывая мои губы своими. – Спасибо, очень красиво, – отвечаю, когда получаю небольшую передышку. Такую короткую, что едва успеваю договорить. И снова мы не можем оторваться друг от друга. Хорошо, что у Богдана звонит телефон, и я получаю возможность сбежать в ванную. С лица не сходит улыбка, но моё отражение в зеркале не радует. Я какая-то бледная в последнее время, и слабость постоянно преследует. Обычное состояние перед началом цикла, только вот он всё никак не начнётся, и меня это немного напрягает. Мы так счастливы с Богданом, так поглощены чувствами, что совершенно не думаем о том, что у нашей любви могут быть последствия. И неплохо бы такой шаг обсудить прежде, чем делать его, но у нас как-то не доходит до подобного рода разговоров. А что, если Романовский пока не хочет детей? Да, он был очень трепетным по отношению к сыну своего погибшего друга, но это ведь не значит, что парень в двадцать два готов иметь собственных детей. Из ванной выхожу с твёрдым намерением поговорить. Потом я не хочу спорить или что-то доказывать, когда будет поздно. Я детей люблю, да и время сейчас такое, что можно учиться и работать удалённо, не разрываясь между семьёй и призванием. Вот только пройдя на кухню, я понимаю, что нашему разговору в ближайшее время не суждено состояться. Глава 24 Глава 24 – Доброе… утро, – мямлю растерянно. Перевожу взгляд с матери на отца и обратно. Конечно, я рада видеть родителей, но это так неожиданно и немного подозрительно. – Привет, дочка, – они по очереди целуют меня в щёки, а Богдан отодвигает стул и предлагает присесть. Судорожно вспоминаю, во что одета, но взгляд на себя не опускаю, чтобы никто из присутствующих не догадался, о чём я думаю. На ощупь пытаюсь плотнее запахнуть халат и облегчённо выдыхаю, радуясь, что после сна набросила на себя вполне приличную вещицу, а не тот кусок ткани из комплекта, который едва скрывает пятую точку. Правда, Богдан хорош: сидит за столом с обнажённым торсом, но мои родители делают вид, что всё в порядке. Словно прочитав мои мысли, муж ненадолго оставляет нас и возвращается уже в футболке. – Как дела у вас? – спрашивает мама. Натянуто улыбается, но интуиция подсказывает мне, что всё не так гладко. – Хорошо, – отвечаем с Богданом едва ли не хором. – Ммм, отлично, – тянет папа, но что-то в его тоне меня настораживает, и спустя мгновение, я понимаю, что это. – Мы были в гостях у твоих родителей, – кивает отец на Богдана. – Как здорово, – муж натянуто улыбается. – Я рад, что вы общаетесь. Любимый несёт какую-то околесицу, словно в отличие от меня уже догадался, о чём пойдёт речь. – Конечно, мы общаемся, – вспыхивает папа. То есть, он не повышает голос, разумеется, но в его тоне появляются особые стальные нотки, которые присущи только самому Руслану Селиванову. И я уже знаю наперёд, что будет серьёзный разговор. – А где же ваш малыш? – мамуля разводит руками, пытаясь смягчить обстановку, но поздно. Я вижу, как напрягается Богдан, как искусственная улыбка сходит с его мужественного лица. Воздух вокруг накаляется, словно сейчас грянет гром, причём прямо посреди нашей кухни. Пауза становится всё длиннее, но никто не решается нарушить тишину. – Дело в том, что… – говорю, не выдержав напряжения. Мужественно собираюсь принять удар на себя, но куда мне тягаться с остальными. – Угу, – кивает отец, даже не дав мне договорить. – Знаем мы, в чём дело: кое-кого мало пороли в детстве, раз он старшим врёт и не краснеет. От услышанного перехватывает дыхание, ведь мне и в голову не могло прийти, что папа решится на открытый конфликт. Хочется защитить любимого, закрыть его собой от гнева отца, но, кажется, Богдану не нужна моя помощь. – А вы, Руслан Романович, всегда и всем говорите правду? – хмурится муж и почему-то переводит взгляд в мою сторону. Смотрит недолго, словно не для меня предназначен этот сигнал. – Богдан! – режет родитель, но тут же осаживается, когда на его грубую ладонь опускается рука мамы. Я не знаю, как она это делает, возможно, это какие-то сверхспособности, которые приходят с мудростью и годами, но даже не говоря ни слова, маме удаётся успокоить отца. – Мы разговаривали с твоими родителями, – мягко произносит мать, тоже обращаясь исключительно к Богдану. – И они нас… эм, шокировали известием о том, что ты ввёл всех в заблуждение. Не знаю, правильно ли поступили Романовские, рассказав всё без нашего ведома, но уже как есть, ничего не исправишь. Да и моих родителей можно понять, ведь они смирились с тем, что у Богдана есть ребёнок на стороне, а теперь выходит, что это всё было ложью. Я бы даже сказала, хитрой манипуляцией, благодаря которой я согласилась на фиктивный брак, но вот об этом моим родителям точно знать не стоит. Сдержанно и кратко, насколько это, конечно, возможно, Богдан рассказывает обо всём маме и папе. Не оправдывается, просто излагает факты. А мне всё не даёт покоя та фраза, которую он сказал моему отцу. Что Богдан имел в виду, на что намекал? Неужели близкие что-то скрывают от меня? От кофе родители отказываются, потому что им нужно ехать на работу. – Мы не можем себе позволить сидеть дома и пялиться в монитор, – отец не упускает возможности подколоть нас по поводу удалённой работы. Это не новшество какое-то, фриланс существует давно, но папа слишком консервативен для всего этого. Однако я просто не хочу и не могу обижаться на него, целую на прощание в колючую щёку и с упоением наблюдаю, как хмурый и строгий мужчина расцветает буквально на глазах. Я не считаю себя любимицей, но меня всегда преследовало ощущение, будто в сердце родителей я занимаю особое место, хотя и не понимаю, с чем это может быть связано. – Что ты хотел сказать? – спрашиваю у мужа, стоит родителям скрыться за дверью квартиры.