— Фэллон знала об этой истории? Немного удивленно, но уверенно девушка ответила сразу: — Нет-нет, мэм! По крайней мере, я так не думаю. Пирс поклялась, что не расскажет ни единой живой душе, и не похоже, чтобы она особенно дружила с Фэллон. Я уверена, она ничего не рассказала Фэллон. — Да, — сказала мисс Тейлор, — я тоже думаю, что не рассказала. Она ласково приподняла голову Дэйкерс и поправила подушки. — А теперь постарайтесь заснуть. Вы почувствуете себя гораздо лучше, когда проснетесь. И старайтесь не волноваться. Лицо девушки разгладилось. Она улыбнулась главной сестре и, подняв руку, слегка коснулась ее лица. Потом уютно зарылась в простыни, словно твердо решив заснуть. Итак, все в порядке. Ну конечно же. Это всегда срабатывало. Как легко и приятно раздавать советы и утешение, сдабривая каждую порцию по вкусу каждого отдельного человека, и тем самым возвышаться в собственных глазах! Она могла бы быть женой приходского священника времен королевы Виктории и руководить раздачей похлебки в столовой для бедных. Каждому по потребностям. В больнице это происходило каждый день. Профессионально бодрый голос палатной сестры: «А вот главная сестра пришла навестить нас, миссис Кокс. Боюсь, сестра, что миссис Кокс чувствует себя сегодня не очень хорошо». Усталое, изможденное болезнью лицо, храбро улыбающееся ей с подушки, губы, жаждущие любви и утешения. Старшие сестры, идущие к ней со своими проблемами, вечными, неразрешимыми проблемами, касающимися работы и несовместимости характеров. «Вам теперь легче, сестра?» «Да, мэм, спасибо. Намного легче». Начальник отдела здравоохранения, отчаянно пытающийся преодолеть собственную некомпетентность: «Мне было бы спокойнее, сестра, если б мы могли хоть в двух словах обсудить эту проблему». Конечно, было бы! Им всем хотелось хоть в двух словах обсудить проблему. И всем становилось спокойнее. Слышите, какие слова утешения изрекает наша Главная? Вся ее рабочая жизнь казалась богохульной литургией утешения и отпущения грехов. И насколько легче было как дарить, так и принимать лицемерное сострадание, чем едкую горечь правды. Она могла представить себе, какое недоумение и чувство обиды вызвало бы в них ее личное кредо: «Мне нечего предложить вам. Нечем помочь. Мы все одиноки, все, от момента рождения до самой смерти. Наше прошлое есть наше настоящее и наше будущее. Нам приходится жить с самими собой все отпущенное нам время. Если вы ищете спасения, обратитесь к себе. Больше обращаться некуда». Она посидела еще несколько минут, потом тихонько вышла из комнаты. Дэйкерс слегка улыбнулась ей на прощание. В коридоре она увидела, как сестра Брамфетт и мистер Кортни-Бриггз выходят из палаты его пациента. Сестра Брамфетт засуетилась: — Простите, мисс Тейлор. Я не знала, что вы в отделении. Брамфетт всегда обращалась к ней официально. Они могли провести вместе целый выходной день, катаясь на машине или играя в гольф; могли с привычным и утомительным постоянством давно женатой пары посещать лондонские театры раз в месяц; могли, неизменно скучая, вместе пить чай рано утром или горячее молоко поздно вечером. Но в больнице Брамфетт всегда называла ее «мисс Тейлор». Она заметила устремленный на нее проницательный взгляд. — Вы уже видели нового сыщика, из Скотланд-Ярда? — Лишь мельком. Я должна с ним встретиться, как только вернусь к себе. — Собственно говоря, я его знаю, — сказал мистер Кортни-Бриггз, — не так чтобы очень хорошо, но мы знакомы. Он умен и рассудителен, вы сами это увидите. У него замечательная репутация. Говорят, он работает очень быстро. На мой взгляд, это важное качество. В больнице и так нарушен нормальный распорядок. Полагаю, он захочет поговорить и со мной, но ему придется подождать. Скажите ему, пожалуйста, что я загляну в Дом Найтингейла, когда закончу обход, хорошо? — Скажу, если он спросит, — спокойно ответила мисс Тейлор. И повернулась к сестре Брамфетт: — Дэйкерс сейчас успокоилась, но, думаю, было бы лучше, если б ей не докучали посетители. Может, ей удастся немного поспать. Я пришлю ей несколько журналов и свежие цветы. Когда доктор Снеллинг должен посмотреть ее? — Он сказал, что зайдет перед обедом, мэм. — Будьте добры, попросите его переговорить со мной. Я буду в больнице весь день. — Наверно, этот сыщик из Скотланд-Ярда захочет поговорить и со мной тоже, — сказала сестра Брамфетт. — Надеюсь, он не отнимет слишком много времени. У меня очень тяжелая палата. Мисс Тейлор надеялась, что Брам не будет чересчур несговорчивой. Жаль, если она считает, что можно обращаться со старшим инспектором столичной полиции так, будто имеет дело с ершистым больничным хирургом. Мистер Кортни-Бриггз будет, несомненно, как всегда, высокомерен, но она чувствовала, что инспектор Дэлглиш сможет с ним справиться. Они дошли до входной двери вместе. Мысли мисс Тейлор были уже заняты новыми проблемами. Надо будет что-нибудь сделать для матери Дэйкерс. Пройдет еще несколько лет, прежде чем девочка получит квалификацию фельдшера. А до тех пор ее необходимо освободить от постоянного беспокойства о матери. Наверное, есть смысл поговорить с Реймондом Троутом. Может быть, в больнице есть какая-нибудь канцелярская работа, которая ей подойдет. Но будет ли это справедливо? Нельзя поддаваться своему стремлению помочь кому-то за счет другого. Как ни трудно было комплектовать штаты в медицинских учреждениях Лондона, Троут всегда легко находил людей для канцелярской работы. Он был вправе ожидать от работника полной отдачи, а на это не всегда способны многочисленные миссис Дэйкерс, задавленные не только жизненными неудачами, но и в равной степени собственной неполноценностью. Она решила, что должна позвонить этой женщине, а также родителям других учениц. Очень важно сейчас перевести куда-то девушек из Дома Найтингейла. Учебную программу прерывать нельзя: она и так слишком насыщенна. Надо бы договориться с директором общежития, чтоб они могли ночевать в сестринском корпусе — там найдется достаточно места, потому что многие сестры сейчас лежат в лазарете, — а днем они могли бы приходить туда для занятий в библиотеке или в аудитории. А потом надо будет посовещаться с вице-председателем административного комитета, как-то уладить все с представителями прессы, помочь следствию и еще обсудить организацию похорон. Но прежде всего — и это самое важное — она должна поговорить с инспектором Дэлглишем. Глава четвертая. Вопросы и ответы I Комнаты главной и старших сестер находились на четвертом этаже Дома Найтингейла. Дойдя до верхней площадки лестницы, Дэлглиш увидел, что юго-западное крыло отделено деревянной перегородкой, покрашенной белой краской; в ней была дверь (слишком маленькая и хлипкая по сравнению с высоким потолком и обшитыми дубом панелями стен) с табличкой «Квартира главной сестры». Сбоку был звонок, но прежде чем нажать кнопку, Дэлглиш бегло осмотрел коридор. Такой же, как на третьем этаже, только красный ковер на полу, несмотря на поблекший и потертый вид, создавал иллюзию комфорта. Дэлглиш бесшумно двигался от двери к двери. На каждой имелась медная пластинка с окошком, в которое была вставлена написанная от руки именная карточка. Он увидел, что сестра Брамфетт занимала комнату, непосредственно примыкающую к квартире главной сестры. Потом шла ванная комната, разделенная на три крохотные кабинки, в каждой из которых имелась своя ванна и туалет. На соседней двери значилось имя сестры Гиринг, а следующие две комнаты были не заняты. Комната сестры Ролф была в северном конце коридора, рядом с кухней и подсобкой. Хотя Дэлглиш не имел разрешения входить в спальни, он попробовал повернуть ручки на каждой двери. Как он и ожидал, они были заперты. Не прошло и нескольких секунд, как на его звонок главная сестра сама открыла дверь, и он проследовал за ней в гостиную. Размеры и великолепие гостиной поразили его. Она занимала всю юго-западную башню: громадная восьмиугольная комната с белыми стенами, потолок, украшенный звездным узором в золотых и бледно-голубых тонах, и два огромных окна с видом на здание больницы. Одна стена от пола до потолка была уставлена белыми книжными шкафами. Дэлглиш удержался от дерзости как бы невзначай подойти к ним в надежде составить мнение о характере мисс Тейлор по ее литературным вкусам. Но с того места, где он стоял, было видно, что здесь нет ни учебников, ни переплетенных деловых отчетов, ни завалившихся к стенке папок скоросшивателей. Это была жилая комната, а не рабочий кабинет. В камине горел огонь, еще потрескивали недавно зажженные поленья. Но в холодном неподвижном воздухе комнаты пока не чувствовалось изменений. На главной сестре поверх серого платья была надета короткая алая пелерина. Она сняла свой форменный головной убор; огромное кольцо золотистых волос тяжелым грузом спускалось на хрупкую бледную шею. Ей повезло родиться, подумал Дэлглиш, в эпоху, когда можно по достоинству оценить особенности ее внешности и фигуры, которыми она целиком обязана природному строению костей, а не тонкостям женских ухищрений. Сто лет назад ее назвали бы некрасивой, даже безобразной. Но сейчас большинство мужчин нашли бы ее интересной, а некоторые назвали бы даже красивой. В глазах Дэлглиша она была одной из красивейших женщин, которых он когда-либо видел. Точно посередине между тремя окнами стоял прочный дубовый стол, а на нем большой черно-белый телескоп. Дэлглиш видел, что телескоп не просто любительская игрушка, а дорогой и сложный прибор. Он занимал центральное место в комнате. Мисс Тейлор заметила его взгляд. — Вы интересуетесь астрономией? — спросила она. — Не очень. — «Le silence éternel de ces espaces infinis m’affraie»?[19] — сказала она с улыбкой. — Скорее сковывает, чем страшит. Возможно, здесь говорит мое самолюбие. Мне не интересно то, чего я не только не понимаю, но и не надеюсь когда-либо понять. — А меня именно это и привлекает. Думаю, для меня это некая форма эскапизма или даже вуайеризма — я погружаюсь в объективный мир Вселенной, где ни на что не могу повлиять, ничего не могу изменить и, главное, где никто не требует от меня этого. Там я ни за что не отвечаю. И это помогает понять, что личные проблемы не столь велики. Она жестом пригласила Дэлглиша подойти к черному кожаному дивану у камина. На низеньком столике перед диваном стоял поднос с кофеваркой, горячим молоком, сахаром и двумя чашками. Усевшись на диван, он с улыбкой сказал: — Когда меня одолевают мысли о собственной ничтожности или о сути непостижимого, я предпочитаю смотреть на примулу. Расходы пустячные, удовольствие получаешь сразу, а мораль та же. — И по крайней мере, — подхватила она насмешливо, — опасность таких философских размышлений сводится лишь к нескольким неделям весной. «Разговор превращается в словесную игру, — подумал он. — Надо быть осторожнее, чтоб не увлечься. Интересно, когда она заговорит о деле? Или она ждет, что я сделаю первый шаг? А почему бы и нет? Ведь это я проситель, незваный гость». Словно читая его мысли, она вдруг сказала: — Странное совпадение — обе девушки были так одиноки, обе сироты. Это делает мою задачу менее тягостной. Слава богу, не надо утешать несчастных родителей. У Пирс только бабушка с дедушкой, которые и воспитали ее. Он — шахтер, на пенсии, живут довольно бедно, в небольшом домике под Ноттингемом. Они принадлежат к очень пуританской религиозной секте, и, когда им сообщили о смерти девочки, они лишь ответили: «На все воля Божия». Довольно странная реакция на трагедию, которая, совершенно очевидно, произошла по воле человека. — Значит, вы считаете, что Пирс — жертва убийства? — Не обязательно. Но я не обвиняю Господа в том, что он приложил руку к желудочному зонду. — А у Фэллон есть родственники? — Насколько мне известно — нет. При зачислении в училище ее спросили о ближайших родственниках, и она сказала, что она круглая сирота и никого из кровных родственников нет в живых. У нас не было оснований сомневаться в этом. Возможно, это правда. Однако известие о ее смерти появится в завтрашних газетах, и, если имеются какие-нибудь родственники или друзья, мы наверняка о них услышим. Полагаю, вы уже разговаривали с учащимися? — У меня была с ними лишь общая предварительная беседа. В демонстрационной. Это помогло мне получить представление об обстановке, в которой все произошло. Они все согласились, чтобы у них сняли отпечатки пальцев, и сейчас это делается. Мне нужны будут отпечатки пальцев всех, кто находился в Доме Найтингейла вчера вечером и сегодня утром, хотя бы для того, чтобы исключить ненужные. И разумеется, надо будет побеседовать с каждым в отдельности. Но я рад возможности поговорить сначала с вами. Когда Фэллон умерла, вы были в Амстердаме, а это значит, для меня одним подозреваемым меньше. Он с удивлением заметил, как побелели ее пальцы, сжимавшие ручку кофейника. Как вспыхнули щеки. Она закрыла глаза, и ему послышалось, что она вздохнула. Он смотрел на нее в некотором замешательстве. То, что он сказал, должно быть очевидно для такой умной женщины, как она. Он даже не понимал, почему сказал это. Если вторая девушка умерла от рук убийцы, то, значит, любой, у кого есть алиби на весь вчерашний вечер и ночь, вне подозрений. Как бы почувствовав его удивление, она сказала: — Простите. Я, наверное, веду себя по-дурацки. Конечно, глупо испытывать такое облегчение от того, что тебя не подозревают, хотя сам знаешь, что невиновен. Видимо, все дело в том, что никто из нас не может чувствовать себя по-настоящему невиновным. Психолог наверняка сумел бы объяснить это. Но следует ли вам быть настолько уверенным? Разве не мог попасть яд — если это был яд — в бутылку с виски в любое время после того, как Фэллон купила ее, или разве не могли подсунуть ей другую, отравленную, бутылку вместо той, что она купила? Это могло быть сделано еще до того, как я уехала в Амстердам во вторник вечером. — Боюсь, вам придется смириться с собственной невиновностью. Мисс Фэллон купила именно эту бутылку виски в винном магазине Сканторпа на Хай-стрит вчера после обеда и отпила из нее в первый и единственный раз именно в ту ночь, когда умерла. Бутылка почти полная, оставшееся в ней виски, насколько нам известно, вполне доброкачественное, а все имеющиеся на бутылке отпечатки пальцев оставлены самой мисс Фэллон. — Вы работаете очень быстро. Значит, яд был подмешан или в стакан после того, как она налила свой горячий напиток, или в сахар? — Если она была отравлена. Пока не получим результаты вскрытия, а вероятно, даже и после этого, мы не можем быть ни в чем уверены. Сахар сейчас проверяется, но это на самом деле только формальность. Большинство учениц брали сахар из той же сахарницы, когда готовили себе утром чай, и по крайней мере две из них успели отпить из своих чашек. Значит, на подозрении остается стакан с виски и горячий лимонный сок. Мисс Фэллон была легкой добычей для убийцы. По-видимому, все в Доме Найтингейла знали, что если она никуда не уходила вечером, то смотрела телевизор, пока не кончится программа. Она страдала бессонницей и никогда не ложилась спать рано. Когда телепередача кончалась, Фэллон обычно шла в свою комнату и раздевалась. Потом, в тапочках и халате, она шла в маленькую подсобку и готовила себе напиток на ночь. Она хранила виски у себя в комнате, но не могла там же и приготовить напиток — там нет воды и не на чем ее подогреть. И у нее была привычка брать с собой отдельный стакан с уже налитой порцией виски и добавлять в него горячий лимонный сок в подсобке. Там в шкафу всегда имеется запас лимонов, а также какао, кофе, шоколада и всего прочего, с чем девушки обычно делают себе напитки на ночь. Потом она относила стакан к себе в комнату и оставляла его на прикроватной тумбочке, а сама шла в ванную. Она всегда мылась быстро и любила забраться в постель сразу после ванны, пока еще не остыла. Думаю, именно поэтому она и готовила свой напиток перед тем, как идти в ванную. К тому времени, как она возвращалась в комнату и ложилась в постель, напиток как раз остывал до нужной температуры. Судя по всему, этот порядок никогда не менялся. — Даже страшно, — сказала мисс Тейлор, — как много люди узнают о привычках друг друга, живя в таком маленьком замкнутом кругу. Но конечно, иначе и быть не может. Здесь ведь нельзя полностью уединиться. Каким образом? Я, конечно, знала насчет виски, но не видела причин вмешиваться. Фэллон, безусловно, не была алкоголичкой и не раздавала виски молоденьким ученицам. В ее возрасте она имела право сама выбирать, что пить на ночь. Дэлглиш спросил, каким образом мисс Тейлор узнала про виски. — Мне сказала Пирс. Она попросила меня о встрече и сообщила мне об этом в том духе, что, мол, не хочет повторять сплетни, но считает, что мне следует знать. Для Пирс выпивка и сатана были одно и то же. Но по-моему, Фэллон не делала секрета из того, что пьет виски. Да и как она могла скрыть? Как я уже сказала, мы знаем чуть ли не о всех привычках друг друга. Хотя, конечно, кое-чего и не знаем. Джозефин Фэллон была очень замкнутым человеком. Я не могу ничего сообщить вам о ее жизни за пределами больницы и сомневаюсь, чтобы кто-нибудь другой мог это сделать. — С кем она здесь дружила? У нее ведь наверняка был кто-то, кому она доверяла? Ведь каждой женщине, живущей в таком замкнутом обществе, нужна подруга, не правда ли? Мисс Тейлор как-то странно посмотрела на него. — Да. Нам всем нужен кто-то. Но Фэллон нуждалась в подруге меньше остальных. Она была на редкость независима. И если доверяла кому-нибудь, то только Маделин Гудейл. — Это такая некрасивая, с круглым лицом и в больших очках? Дэлглиш вспомнил ее. Он бы не назвал ее совсем непривлекательной: общее впечатление скрашивала хорошая кожа и умный взгляд больших серых глаз за толстыми стеклами очков в роговой оправе. Тем не менее она всегда будет считаться лишь дурнушкой. Пожалуй, нетрудно представить себе ее будущее: терпеливый труд в годы учебы, успех на выпускных экзаменах, постепенно возрастающий груз обязанностей, пока наконец она сама не станет главной сестрой. И нет ничего необычного в том, что она дружила с более привлекательной внешне девушкой. Таким путем она могла хотя бы косвенно приобщиться к более романтичной жизни, в которой работа занимает не столь важное место. Словно читая его мысли, мисс Тейлор сказала: — Гудейл у нас одна из наиболее грамотных молодых медсестер. Я надеялась, что после училища она останется работать в нашей больнице. Но вряд ли это получится. Она помолвлена с нашим приходским священником, на Пасху они хотят пожениться. — С некоторым злорадством она взглянула на Дэлглиша. — Он здесь считается наиболее подходящим женихом. Вы, кажется, удивлены, инспектор? Дэлглиш рассмеялся: — После двадцати с лишним лет работы в полиции мне следовало бы научиться не делать поспешных выводов. Думаю, мне надо начать с Гудейл. Как я понимаю, комната для нас еще не готова. Наверно, мы могли бы опять воспользоваться демонстрационной. Или она вам понадобится? — Я бы предпочла, чтобы вы беседовали с девочками в другом месте, если не возражаете. С этой комнатой у них связаны очень неприятные, трагические воспоминания. Мы даже временно не используем ее для наглядных уроков. И пока не готова комната для посетителей на втором этаже, я бы предпочла, чтобы вы поговорили с учащимися здесь.