– Заклад? – быстро переспросил Мустафин. – Что поставите? Следует пояснить, что оба – и Лидия Николаевна, и Архип Гиацинтович – были заядлыми спорщиками и в своей страсти к заключению пари иной раз доходили до безрассудства. Наиболее проницательные из гостей переглянулись, заподозрив, что вся интермедия с якобы случайно вспомнившейся загадочной историей была разыграна по предварительной договорённости и молодой чиновник стал жертвой ловко составленного заговора. – Мне очень нравится ваш маленький Буше, – с лёгким поклоном сказал Архип Гиацинтович. – А мне ваш большой Караваджо, – в тон ему ответила хозяйка. Мустафин только покачал головой, как бы восхищаясь непомерным аппетитом Одинцовой, но спорить не стал – очевидно, не сомневался в своей победе. А может быть, ставки уже были согласованы меж ними заранее. Эраст Петрович, несколько опешив от этакой стремительности, развёл руками: – Но я не был на месте п-происшествия, не видел участников. Насколько я понимаю, полиция, даже располагая всем необходимым, ничего не смогла сделать. Где уж мне теперь? Ведь и времени, вероятно, прошло немало. – В октябре шесть лет, – был ответ. – Ну вот в-видите… – Эраст Петрович, милый, славный, – взмолилась хозяйка, накрыв руку коллежского асессора своей. – Не погубите. Ведь я с этим вымогателем уже сговорилась! Он просто заберёт моего Буше, и дело с концом! В этом господине нет ни капли рыцарственности. – Мой предок был мурза, – весело подтвердил Архип Гиацинтович. – А у нас в Орде с женщинами разговор короткий. Зато для Фандорина рыцарство, кажется, было не пустым звуком. Молодой человек потёр пальцем переносицу и пробормотал: – Разве что вот… А скажите, г-господин Мустафин, не приметили ли вы, каков был багаж у француза? Вы ведь, видели, как он уезжал. Уж верно, там не обошлось без какого-нибудь большого сундука? Архип Гиацинтович сделал вид, что аплодирует. – Браво. Спрятал девицу в сундук да вывез? А добродетельную сестру Полинька опоила какой-нибудь дрянью, отчего Анюта и впала в нервное расстройство? Остроумно. Только – увы. Никакого сундука не было. Французик был гол как сокол. Мне вспоминаются какие-то чемоданчики, узелочки, пара шляпных коробок. Нет, сударь, ваша версия не годится. Подумав немного, Фандорин спросил: – Вы совершенно уверены, что княжна не могла сговориться с караульными или просто подкупить их? – Абсолютно. Это первое, что проверила полиция. Странно, но при этих словах коллежский асессор вдруг сделался мрачен и со вздохом проговорил: – Тогда ваша история куда сквернее, чем я думал. И, после непродолжительной паузы, спросил: – Скажите, не было ли в княжеском доме водопровода? – Водопровод? В деревне? – удивилась Молли Сапегина и неуверенно хихикнула, решив, что красивый чиновник пошутил. Однако Архип Гиацинтович вставил в глаз золотой монокль и посмотрел на Фандорина очень внимательно, будто только теперь его по-настоящему заметил. – Как вы догадались? Представьте, водопровод в усадьбе был. За год до описываемых событий князь распорядился поставить водокачку и котельную. И у самого Льва Львовича, и у княжон, и в гостевых покоях имелись самые настоящие ванные. Но какое это имеет отношение к делу? – Думаю, что ваш п-парадокс разгадан. – Фандорин покачал головой. – Только разгадка больно уж неприятная. – Но как?! Каким образом? Что же произошло? – раздалось со всех сторон. – Сейчас расскажу. Только сначала, Лидия Николаевна, я бы желал дать вашему лакею одно поручение. И коллежский асессор, совершенно заинтриговав присутствующих, написал какую-то записку, вручил лакею и тихо проговорил ему что-то на ухо. Каминные часы пробили полночь, но расходиться никто и не думал. Все, затаив дыхание, ждали, а Эраст Петрович не спешил начинать демонстрацию своего аналитического дара. Лидия Николаевна, гордая своим безошибочным чутьём, которое и на сей раз не подвело её в выборе главного гостя, смотрела на молодого человека с почти материнским умилением – чиновник особых поручений имел все шансы стать истинной звездой её салона. То-то обзавидуются Кэти Полоцкая и Лили Епанчина. – История, которую вы нам поведали, не столько т-таинственна, сколько отвратительна, – с гримасой проговорил коллежский асессор. – Одно из чудовищнейших преступлений страсти, о которых мне доводилось слышать. Это не исчезновение, а убийство, причём самого худшего, каинова сорта. – Вы хотите сказать, что весёлую сестру убила грустная? – уточнил Сергей Ильич фон Таубе, председатель акцизной палаты. – Нет, я хочу сказать нечто совершенно п-противоположное: весёлая Полинька убила грустную Анюту. И это ещё не самое кошмарное. – Но позвольте! Как такое возможно? – удивился Сергей Ильич, а Лидия Николаевна сочла нужным заметить: – И что может быть кошмарнее, чем убийство собственной сестры? Фандорин встал, прошёлся по гостиной. – Я попробую восстановить последовательность событий, как они мне представляются. Итак, две скучающие б-барышни. Утекающая меж пальцев, да, собственно, уже почти и утёкшая жизнь – я имею в виду женскую жизнь. Праздность. Перебродившие силы души. Неоправдавшиеся надежды. Мучительные отношения с самодуром-отцом. Наконец, физиологическая фрустрация – ведь это молодые, здоровые женщины. Ах, прошу прощения… Поняв, что сказал неприличность, коллежский асессор смутился, но Лидия Николаевна обошлась без реприманда – очень уж он был мил с румянцем, вдруг проступившим на белых щеках. – Даже не берусь представить, сколько всего намешано в душе д-девушки, оказавшейся в подобном положении, – помолчав, продолжил Фандорин. – А тут ещё особенность: рядом всё время твоё живое зеркало, двойняшка-сестра. Вероятно, здесь не могло обойтись без причудливого смешения любви и ненависти. И вот появляется красивый, молодой мужчина. Он проявляет к барышням явный интерес – очевидно, небескорыстный, но какая же из девушек об этом думает? Меж сёстрами неизбежно возникает соперничество, но выбор сделан б-быстро. До сего момента у Анюты и Полиньки всё было одинаково, всё поровну, теперь же они оказываются в совершенно разных мирах. Одна счастлива, воскрешена к жизни и – во всяком случае, по видимости – любима. Другая чувствует себя отринутой, одинокой и оттого вдвойне несчастной. Счастливая любовь эгоистична. Для Полиньки наверняка не существовало ничего кроме страсти, накопившейся за долгие годы затворничества. Это была настоящая, полная жизнь, о которой она так долго мечтала и на которую уже перестала надеяться. И вдруг всё это оборвалось в один миг – причём именно т-тогда, когда любовь достигла наивысшей своей вершины. Дамы слушали прочувствованную речь писаного красавца как заворожённые, а Молли Сапегина прижала тонкие пальцы к вырезу платья, да так и застыла. – Ужаснее всего то, что виновницей т-трагедии оказалась родная сестра. Которую, согласимся, тоже можно понять: вынести такое счастье рядом c собственным несчастьем – на это требуется особый склад души, которым Анюта явно не обладала. Итак, Полинька, которая только что пребывала в райских кущах, была низвергнута. Нет на свете зверя опаснее женщины, у которой отняли любовь! – увлёкшись, воскликнул Эраст Петрович и снова стушевался, ибо эта сентенция могла оскорбить прекрасную половину присутствующих. Однако протестов не последовало – все жадно ожидали продолжения, и Фандорин заговорил в убыстрённом темпе: – Тут-то, под воздействием отчаяния, у Полиньки и возникает безумный план – страшный, чудовищный, но свидетельствующий об огромной силе чувства. Впрочем, не знаю. Возможно, идея принадлежала Ренару. Хотя осуществить её пришлось именно девушке… Ночью, когда вы, Архип Гиацинтович, клевали носом, слушая излияния хозяина, в спальне княжон происходило адское действо. Полинька умертвила сестру. Не знаю, каким образом – задушила ли, отравила ли, но во всяком случае обошлась без кровопролития, иначе в спальне остались бы следы. – Следствие допускало возможность убийства, – пожал плечами Мустафин, слушавший Эраста Петровича с нескрываемым скепсисом. – Но возник резонный вопрос: куда делся труп? Чиновник особых поручений без малейших колебаний ответил: – В том-то и к-кошмар. Убив сестру, Полинька перетащила тело в ванную, там разрезала его на куски и спустила кровь в трубу. Француз произвести расчленение не мог – вряд ли он сумел бы незаметным образом отлучиться из своего флигеля на столь долгое время. Переждав истинную бурю возмущённых возгласов, среди которых чаще всего звучало слово «Невозможно!», Фандорин печально молвил: – К сожалению, невозможно ничто иное. Другого решения у поставленной з-задачи нет. Лучше даже не пытаться вообразить, что происходило в ту ночь в ванной, Полинька не могла обладать никакими анатомическими познаниями и вряд ли располагала каким-нибудь более серьёзным инструментом, чем похищенный украдкой кухонный нож. – Но не могла же она спустить в трубу куски тела и кости, произошёл бы засор! – с несвойственной ему горячностью воскликнул Мустафин. – Не могла. Расчленённая п-плоть покинула усадьбу, разложенная по чемоданам и шляпным коробкам француза. Скажите, высоко ли от земли были расположены окна спальни? Архип Гиацинтович прищурился, вспоминая: – Не очень. Пожалуй, в человеческий рост. И выходили окна в сад, на лужайку. – Значит, передача останков происходила именно ч-через окно. Судя по тому, что на подоконнике не осталось следов, Ренар снаружи передавал в комнату какую-то ёмкость, Анюта уносила её в ванную, клала внутрь очередной кусок тела и передавала соучастнику. Когда же зловещая т-транспортировка была закончена, Полиньке осталось только ополоснуть ванну и смыть кровь с себя… Лидии Николаевне очень хотелось выиграть пари, но во имя справедливости она не могла смолчать: – Эраст Петрович, всё это очень складно – за исключением одного обстоятельства. Если Полинька совершила такую монструозную операцию, она непременно запачкала бы одежду, а кровь не так-то просто отстирать, в особенности если ты не прачка. Это практическое замечание не столько озадачило, сколько сконфузило Фандорина. Кашлянув и потупив глаза, он тихо сказал: – Я п-полагаю, что, прежде чем приступить к разделке т-трупа, княжна сняла с себя одежду. Всю… Некоторые из дам ойкнули, а Молли Сапегина, бледнея, пролепетала: – О mon Dieu… Эраст Петрович, кажется, испугался, не приключится ли с кем обморока, и поспешно продолжил, перейдя на тон сухой научности: – Вполне вероятно, что затяжное беспамятство мнимой Анюты было не симуляцией, а естественной реакцией психики на страшное п-потрясение. Здесь все заговорили разом. – Но ведь исчезла вовсе не Анюта, а Полинька! – вспомнил Сергей Ильич. – Ах, да это просто Полинька нарисовала на щеке родинку, – нетерпеливо объяснила более сообразительная Лидия Николаевна, – вот все и приняли её за Анюту! Отставной лейб-медик Ступицын с этим суждением не согласился: – Не может быть! Близкие люди умеют отлично различать двойняшек. Манера поведения, оттенки голоса, наконец, выражение глаз! – Зачем вообще понадобилась подмена? – перебил лейб-медика генерал Липранди. – Зачем Полиньке понадобилось изображать, будто она Анюта? Эраст Петрович дождался, пока поток вопросов и возражений иссякнет, и ответил всем по очереди: – Если б исчезла Анюта, ваше превосходительство, то на Полиньку неминуемо пало бы подозрение, что она расправилась с сестрой из мести, и тогда следы убийства искали бы более т-тщательно. Это раз. Исчезновение влюблённой девушки одновременно с французом выводило на первый план версию, что это именно побег, а не преступление. Это два. Ну и, наконец, под видом Анюты она могла бы когда-нибудь в будущем выйти замуж за Ренара, не выдав себя задним числом. Очевидно, именно это и произошло в далёком Рио-де-Жанейро. Я уверен, что Полинька забралась так далеко от родины, чтобы спокойно соединиться с предметом своего обожания. – Коллежский асессор обернулся к лейб-медику. – Ваш аргумент относительно того, что близкие умеют различать двойняшек, вполне резонен. Однако обратите внимание на то, что домашний д-доктор Каракиных, которого обмануть уж во всяком случае было бы невозможно, незадолго перед тем умер. Кстати г-говоря, мнимая Анюта после роковой ночи изменилась самым решительным образом – словно стала д-другим человеком. Учитывая особенные обстоятельства, все сочли это естественным. На самом же деле преображение свершилось с Полинькой, но стоит ли удивляться тому, что в ней не осталось прежней живости и весёлости? – А смерть старого князя? – спросил Сергей Ильич. – Уж очень удобно вышло для преступницы.