Лан нахмурился, услышав уменьшительный суффикс – так обращаются взрослые к ребенку, а не к старшему по званию. Использование этого имени Шелестом означало нарушение субординации. Лан понимал, что Дору не хотел его оскорбить, просто никак не может избавиться от старых привычек. Дору знал его с детства, он служил Коулам, сколько помнил Лан. Но предполагается, что он должен быть советчиком и стратегом, а не выступать в роли заботливого дядюшки. – Ничего не случилось, – ответил Лан. Он наконец встал и повернулся к Дору. – Мне нравится выходить по вечерам в сад. Иногда нужно побыть наедине с собственными мыслями. Легкий упрек за вторжение. Дору, похоже, упрека не заметил. – Уверен, тебе есть о чем подумать. Шелест был тощим как жердь, с похожей на яйцо головой и острым подбородком, и даже в тягостную летнюю жару носил шерстяные свитера и темные куртки, в которых выглядел полнее. Чопорные манеры придавали ему вид ученого, что совершенно не соответствовало действительности. Несколько десятилетий назад Дору был Человеком Горы и одним из тех неукротимых мятежников, которые под предводительством Коула Сенингтуна и Айта Югонтина покончили с иностранной оккупацией острова Кекон. Последний год Мировой войны Дору провел в шотарской тюрьме, ходили слухи о том, что скрывается под его мешковатой одеждой, – якобы из его ног и рук вырваны куски плоти, а еще ему отрезали яйца. – К концу месяца КНА должен определить квоты на экспорт. Ты уже принял решение, как проголосуешь? Споры внутри Кеконского Нефритового Альянса по поводу того, стоит ли увеличивать продажу нефрита иностранным державам, а именно Эспении и ее союзникам, шли всю весну. – Ты знаешь мое мнение, – ответил Лан. – Ты обсудил это с Коулом-цзеном? Естественно, Дору имел в виду Коула Сенингтуна. Пусть в семье есть еще три Зеленых Кости помладше, для Дору всегда останется только один Коул-цзен. Лан не показал своего раздражения. – Нет нужды его беспокоить. Возможно, не один лишь Дору в Равнинном клане ожидает, что по поводу серьезных решений Лан будет советоваться с дедом, но так не может больше продолжаться. Давно пора дать понять, что только Лан – полновластный Колосс. – Эспенцы слишком многого хотят. Если мы всегда будем давать им, что попросят, то скоро последний нефрит с острова окажется на эспенских армейских складах. Шелест немного помолчал, а потом кивнул. – Как скажешь. И тут Лану пришла в голову неожиданная мысль: Дору стареет, он уже слишком стар, чтобы меняться. Он был Шелестом деда и всегда будет считать себя таковым. Придется его заменить. Лан отбросил эту неприятную мысль. Даже хорошее Чутье не позволяло Зеленым Костям читать мысли, но некоторые так натренировались, что могли разобрать их по малейшим внешним проявлениям. Дору носил лишь тонкие нефритовые кольца на больших пальцах, но Лан знал, что остальной нефрит спрятан от взглядов, а Дору куда более умел, чем кажется, и может почувствовать внезапный поворот в мыслях Лана, даже если они никак не отразятся на лице. Он скрыл любые признаки нетерпения. – Ты же пришел не затем, чтобы терзать меня по поводу КНА. В чем дело? На воротах включились прожектора, залив фасад дома и длинную подъездную дорожку желтым светом. – Только что приехал Хило, – сказал Дору. – Он срочно хочет с тобой увидеться. Лан быстро пересек сад в направлении силуэта огромного седана Хило, который ни с чем не спутаешь. Маик Кен, один из лейтенантов его брата, прислонился к водительской дверце «Княгини Прайзы», глядя на часы. Маик Тар стоял чуть в стороне, рядом с Хило. У их ног лежали два мешка. Подойдя поближе, Лан увидел, что эти мешки – на самом деле два подростка, стоящие на коленях, головой в асфальт. – Рад, что застал тебя, пока ты еще не спишь, – поддразнил его Хило. Младший Коул частенько рыскал по улицам до рассвета, уверяя, что это часть обязанностей хорошего Штыря, угроза его присутствия усмиряет разного рода мерзавцев, творящих свои дела на территории клана, когда опускается темнота. Никто не скажет, что Коул Хило не посвятил делам всего себя, в особенности когда они касались еды и выпивки, красивых девушек и громкой музыки, баров, игорных залов и периодических жестоких стычек. Лан пропустил издевку мимо ушей и посмотрел на двух парнишек. Перед тем как привезти сюда и положить на дорогу, их избили до полусмерти. – Что это значит? – Старый пропойца Шон Цзу чуть не лишился своих жалких нефритов из-за этих клоунов, – объяснил Хило. – Но вышло так, что вот этот, – он поддел ногой более крупного мальчишку, – рассказал кое-что интересное, и я решил, что тебе стоит услышать это лично. Давай, парень, расскажи Колоссу все, что знаешь. Юнец поднял голову. Оба его глаза заплыли, губа была рассечена. Из-за разбитого носа голос звучал гнусаво. Он рассказал Лану о внезапном захвате контрабандного бизнеса Трехпалого Ги. – Я не знаю, как зовут новичка. Мы называем его просто Резчик. – Он абукеец? – спросил Лан. – Нет, – прошамкал мальчишка вздувшимися губами. – Иностранец, каменноглазый. Носит куртки, как у югутанцев, и квадратную кепку. – Он бросил нервный взгляд на своего товарища, когда тот заворочался и застонал. – Опиши, как выглядит Резчик, – велел Хило. – Я видел его только раз, всего несколько минут, – заюлил парнишка, снова испугавшись резкого тона Хило. – Он невысокого роста, немного полноват. У него усы и щербатое лицо. Одевается как югутанец и носит пистолет, но говорит по-кеконски без акцента. – На какой территории он работает? Абукеец вспотел от этого допроса. Он умоляюще обратил почерневшее от синяков лицо к Лану. – Я… я точно не знаю. В основном в Кузнице. Частично в Папайе и в Доках. Может, даже в Монетке и Рыбачьем. – Он ткнулся лбом в асфальт, и голос стал приглушенным. – Коул-цзен. Колосс. Я никто, пустое место, просто глупый мальчишка, сделавший глупую ошибку. Я рассказал все, что знаю. Второй парень пришел в себя, хотя и молчал, только шумно дышал. – Посмотри на меня, – велел Лан. Подросток поднял голову. Белки его глаз покраснели от лопнувших капилляров. Выглядел он затравленным и не в себе – это было уже не лицо мальчика, а лицо человека, вкусившего нефрит не с той стороны и совершенно уничтоженного им. Видимо, он страдал от страшной боли, но до сих пор излучал внутренний жар, сгорая, как струя газа. Лан ощутил к нему легкий прилив жалости. Парень стал жертвой смутных времен. Раньше законы природы были ясны. Абукейцы невосприимчивы к нефриту. Иностранцы по большей части – слишком чувствительны, даже если шотарец или эспенец научится контролировать физическую и ментальную силу, он наверняка падет жертвой Зуда. Лишь кеконцы, особый народ, столетия назад взявший начало от смешения крови абукейцев и древних тунских поселенцев на острове, обладают прирожденной способностью обуздывать силу нефрита, да и то после многолетней интенсивной подготовки. К сожалению, в наши дни хвастливые рассказы об иностранцах, якобы научившихся носить нефрит, вселили в головы нищей кеконской ребятни дурацкие идеи. Они стали думать, будто им лишь нужно немного потренироваться в уличных драках, ну, могут еще понадобиться правильные медикаменты. – Нефрит для таких, как ты, – это смерть. Украдешь ли ты его, продашь ли, наденешь – все закончится одинаково: ты будешь кормить червей. – Лан уставился на мальчика суровым взглядом. – Убирайтесь с моей земли, оба, и не попадайтесь больше на глаза моему брату. Абукеец поднялся на ноги, а второй сделал это даже быстрее, чем мог предположить Лан. Они торопливо поковыляли к выходу, ни разу не оглянувшись. – Вели охране отпереть ворота, – приказал Лан Маику Кену. Тот взглянул на Хило в ожидании одобрения приказа Лана. Эта крохотная деталь вывела Лана из себя. Братья Маик были по-рабски преданы Хило. Они внимательно смотрели на улепетывающих подростков, запоминая их лица. Улыбка исчезла с лица Хило. Без нее он выглядел на свой возраст, а не чуть старше измордованных им подростков. – Я бы оставил жизнь абукейцу, – сказал он, – но насчет второго… ты ошибся. Он вернется, у него это на лице написано. Мне все равно придется его убить, только чуть позже. Возможно, Хило и прав. Есть два типа похитителей нефрита. Большинство хочет заполучить силу нефрита для статуса, денег, власти над другими, но для некоторых желание обладать камнями становится наваждением, свербит в мозгу и только растет день ото дня. Вероятно, Хило верно рассудил, следовало разобраться с мальчишкой при первом же проступке, но Лан не был готов утверждать, что тот не сумеет найти какой-то другой способ удовлетворить честолюбие. – Ты преподал ему урок, – сказал он. – Нужно давать людям шанс усвоить уроки. В конце концов, они же просто дети, глупые дети. – Не припомню, чтобы глупостью можно было оправдаться, когда я был ребенком. Лан посмотрел на брата. Хило стоял, сунув руки в карманы, расставив локти и чуть выдвинув вперед плечи с намеком на дерзость. «Ты сам еще ребенок», – эгоистично подумал Лан. Штырь – второй человек в клане, равный по статусу Шелесту, и, как предполагается, должен быть закаленным бойцом. Хило стал самым молодым Штырем в истории, но все же никто не оспаривал его позицию. То ли потому что он был из Коулов и с честью носил нефрит, то ли потому, что, когда полтора года назад ушел на покой прежний Штырь, дед одобрил назначение Хило одним лишь пожатием плеч. «А кто ж еще для этого подойдет?» – сказал тогда Коул Сен. Лан сменил тему. – Ты считаешь, что новый резчик – это Тем Бен. Утверждение, не вопрос. – А кто ж еще? – отозвался Хило. Семья Темов входила в могущественный и контролирующий обширные территории Горный клан. Но Тем Бен, выходец из гордой семьи Зеленых Костей, оказался каменноглазым. Так иногда случается – проявляются рецессивные гены, и рождается кеконец, столь же невосприимчивый к нефриту, как и любой абукеец. Тем Бен, позор семьи и к тому же свирепый забияка, много лет назад покинул родных и отплыл учиться и работать в далекий северный Югутан. Его внезапное возвращение на Кекон и бурное внедрение на черный рынок необработанного нефрита выглядело вполне правдоподобно. Только невосприимчивый к нефриту каменноглазый может покупать, обрабатывать и продавать на улицах нефрит. И становилось весьма тревожно от того, к чему могли вести его действия. – Он не вернулся бы без приказа семьи, – заключил Хило. – А Темы не сделают ни шагу без одобрения Айт. – Хило шумно отхаркался и сплюнул в кусты. Он, конечно же, говорил об Айт Маде, нынешнем Колоссе Горного клана, приемной дочери великого Айта Югонтина. – Клянусь своим нефритом, эта жадная сучка не только в курсе событий, но и держит руку на пульсе. Все это время Дору маячил где-то на заднем плане, и теперь, как призрак, выступил вперед, чтобы присоединиться к разговору. – Колосс Горного клана лично занимается резчиками на черном рынке нефрита? – Он не скрывал своего скепсиса. – Серьезный вывод на основании слов перепуганного абукейского мальчишки. Хило посмотрел на него с плохо скрываемым презрением. – Может, Шон Цзу и пьяный кретин, но держит уши по ветру. Он говорит, наших Фонарщиков в Трущобе поприжали. Владелец «Двойной удачи» рассказал мне ту же историю – дескать, их доят Пальцы Горных. Если Горные пытаются вытеснить нас из Трущобы, трудно поверить, что они не захотят внедрить своего человека, чтобы работал в наших районах и снабжал их информацией. Они поставили на то, что мы не тронем нового резчика и не станем устраивать склоку с Темами из-за какой-то мелкой контрабанды. – Ты делаешь слишком много предположений, Хило-се. – Дору говорил совершенно спокойно, в отличие от Хило. – Айты и Коулы через многое прошли вместе. Горные не выступят против твоего деда, пока он жив. – Я лишь рассказываю, что мне известно. Хило вышагивал перед братом и Дору. Лан ощущал волны его возбуждения. Нефритовая аура Хило выглядела яркой жидкостью по сравнению с густым дымом ауры Дору. – Дед и Айт Югонтин уважали друг друга, даже когда были соперниками, но все это в прошлом. Старый Ю умер, и Айт Мада ведет собственную игру. Обдумывая слова брата, Лан посмотрел на огромный, широко раскинувшийся особняк Коулов. – Многие годы Равнинный клан быстрее увеличивал влияние, чем Горный, – заметил он. – Они знают, что только мы представляем для них угрозу. Хило остановился и взял брата за руку. – Позволь мне сходить в Трущобу с пятью Кулаками. Айт нас проверяет, посылает самых мелких Пальцев чинить неприятности и хочет посмотреть, как мы ответим. Так давай прирежем нескольких и отправим ей в мешках. Пошлем сигнал, что с нами шутить не стоит. Тонкие губы Дору скривились, как будто он откусил лимон. Клиновидная голова повернулась, и в младшего Коула впился презрительный взгляд.