Я хотел спросить, в чем дело, но мне было стыдно спрашивать о том, что я и так знаю. Не люблю притворяться, если только передо мной не привлекательная женщина. А сейчас надо промолчать. – В чем дело, Петрович? – Хотел продаться – со всеми потрохами, за, в общем-то, копейки. А он мне шиш без масла! – Отсюда никак не уехать – вода. Дом у нас хороший, но немного странный, построен руками цветоводов. В начале 60-х на Лосином Острове были громадные тюльпановые и гвоздичные теплицы, а рядом бараки для рабочих, а потом рабочим разрешили построить для себя кирпичную пятиэтажку в свободное от основной работы время. Следы работы непрофессионалов ощущаются до сих пор – ни одного полностью прямого угла в квартире. С годами исконные цветоводы повывелись из наших подъездов, их место заняли в значительной степени азербайджанцы. Недавно я видел соседа сверху Рафика на Преображенском рынке, и что забавно – торгует цветами. Кроме того, в песочницах вокруг дома полно азербайджанских детишек, а дети, как все знают, – цветы жизни. Так что первоначальные традиции дома продолжаются, хотя и в таких, не прямых формах. Шофер Петровича подвез меня к самому подъезду, но я, дождавшись, когда он уберет свои фары из нашего двора, пошел в ночную лавку и купил там две банки джин-тоника, чтобы возместить себе частичное воздержание на корабле. Сейчас включу запись матча Россия – Голландия на чемпионате Европы, и тихо посижу в кресле, не глядя даже на экран. Когда я открыл дверь квартиры, меня вдруг мощно и безжалостно толкнули в спину, я влетел в прихожую и рухнул вдоль нее. Дальнейшие события развивались так быстро, что я не успевал за ними своими мыслями. За мной с истеричной скоростью и тихо матерясь влетели какие-то люди, схватили меня за руки, втащили в комнату и бросили в кресло, которое я и сам предполагал занять. Банки из рук повыбивали, защелкнули наручники. Свет зажигать не стали. В этот момент меня оставило пьяно-игривое настроение – я очень сильно испугался. Пронеслись в голове все бесчисленные сюжеты об ограблении квартир и замученных хозяевах. Денег в доме не было. В карманах джинсов – оскорбительно-ничтожная сумма. Ни антиквариата, ни драгоценностей… К тому же грабители без масок, и я, таким образом, становлюсь свидетелем, а от них после всего избавляются. Я попытался что-то сказать, но не вышло – какое-то сипение, и всё. Они стояли надо мной, и казались огромными в полумраке маленькой комнаты. Свет фонаря, попадавший внутрь сквозь щель в шторах, осветил плечо одного из них. На плече лежал погон. На рукаве я рассмотрел какую-то эмблему. Один из налетчиков наклонился ко мне и спросил: – Где старик? Это какая-то ошибка, понял я, и сказал: – Это какая-то ошибка. Рука с эмблемой занеслась надо мной, и я зажмурился. И услышал недовольный голос: – Да постой ты! – И другим тоном ко мне: – Нас интересует Ипполит Игнатьевич Зыков. Я открыл глаза. – Только не надо врать, что вы не знаете, кто это такой. – Я знаю, кто это. – Где он? Я подумал, где сейчас может находиться Ипполит Игнатьевич, и пришел к выводу, что, скорей всего, дома. Он всегда там был в это время. – У себя дома, наверное. И снова едва избежал тычка в физиономию. Второй, более терпеливый налетчик, сказал: – Вам не надо бояться, мы из милиции. «Оборотни в погонах», – подумал я и, слава Богу, не сказал этого вслух. – Вас зовут Евгений Иванович Печорин. Вы приезжали со стариком к нам три дня назад. А-а, ну конечно же! – Мы приезжали к майору Рудакову. – Вот-вот, – оживился спокойный милиционер. – Значит, вы помните, как старик, Ипполит Игнатьевич Зыков, угрожал майору Рудакову. – Нет. – Что значит, нет?! – взвился психованный мент. – Ипполит Игнатьевич не угрожал – он уговаривал его. На колени вставал! – Да, – согласился терпеливый, – мы были при этом. Вошли, застали сцену. Зыков предлагал Рудакову заявить на себя и предстать перед судом. – Да. А потом я его увез. Вот и всё. Психованный, заскрипел зубами и прошелся по моей маленькой комнатке изрыгая скверные слова во все стороны. Как бы потом не пришлось переклеивать обои. Терпеливый продолжил: – Не всё, очень даже не всё. Есть и еще кое-что. Накануне вашего приезда покалечился – упал с балкона собственного дома и покалечился – другой наш сотрудник, шофер Рудакова. Я вспомнил, что об этом шла речь в дежурке. Спросил: – Самоубийство? – Да какое там самоубийство! Не такой он был человек, Вася Карпец. Но это так, цветочки. А на следующий день после визита старика Рудаков сам попадает под самосвал. Насмерть. Я пошевелился в кресле, взвесил наручники, от наступившего морального облегчения – понял, что меня все же не убьют прямо сейчас – сильно вспотел. – Ну а я-то тут при чем? Терпеливый милиционер медленно закурил, выпустив под низкий потолок облако призрачного дыма. Я сам не курю и не позволяю гостям. Сейчас мне еще было неясно, могу ли я сообщить милиционерам о своих домашних правилах. – Разумеется, мы не сразу связали два этих факта: визит старика и гибель Рудакова. Но потом связали и решили со стариком поговорить. Что он имел в виду, падая на колени у нас в дежурке? Сначала мы не нервничали. Занервничали, когда выяснилось, что Зыков исчез. «А-а», – подумал я. – Мы хорошо искали, мы редко так хорошо ищем, а здесь постарались. Старик исчез. И какой напрашивается вывод? – Какой? – Старик что-то знал. Что именно – сказать не захотел. – Да заказал он Рудака, – буркнул из дальнего угла психованный мент, и я почувствовал, что он пьет мой джин-тоник, открыл воровским способом: без спросу и бесшумно. – Это слишком радикальная версия. И шофер этого КамАЗа, под который майор попал, на наемного киллера мало похож. Милиционер осекся, ему не следовало говорить о версиях при подозреваемом. Меня почему-то очень раздражало самоуправство по отношению к моему джину, и я спросил: – Скажите, а ваш Рудаков и правда был трезвый, когда сбивал Анну Ивановну? Рассудительный мент примирительно сел на широкий подлокотник кресла, от него сильно пахло потом и бензином – запах безуспешных поисков. Я продолжил: – Согласитесь, это имеет значение. – Вам придется поехать с нами. Я дернулся и невольно пихнул локтем терпеливого в бок. – Это с какой стати? – Чтобы вы не скрылись, как Зыков. – Это, это почему… а постановление? Покажите бумаги! – Да покажем мы вам все что нужно, – вздохнул он, поднимаясь с подлокотника, – собирайтесь. Бакин, дай глотнуть. – Я не хочу никуда ехать. Я тут, хотите верьте, хотите нет, не при делах. Просто подвез, вернее, свозил. Вы что, думаете, я его соучастник какой-то, что ли?! Я его, если по правде, терпеть не могу. Давно. Просто старость уважил, в горе к тому же. Они высосали весь джин, передавая банку друг другу, спокойный вытер губы рукавом и сказал: – Знаете, Евгений Иванович, нам бы не хотелось применять силу. У нас ее много. Лучше добровольно. – Нет, нет, что-то у вас… Несчастный старик потащился добиваться справедливости, а вы на него хотите все повесить… Жену задавили, а теперь собираетесь его еще и виноватым сделать. Даже в темноте было видно, как искажаются их фигуры от разрастающейся ярости. Зачем я их злю? Сейчас изувечат, и ничего никогда не докажешь. Россия – страна, оккупированная ментами. И что мне этот Ипполит Игнатьевич? Лучше не перечить. Но тогда придется ехать неизвестно куда, где им, может, еще удобнее будет меня увечить. Надо попытаться как-то отболтаться здесь. И тут темнота выплюнула мне в лицо психованного мента – его прорвало раньше: