С тех пор как мы начали играть, Джордан перестала болтать со скоростью миллион миль в минуту, но, к сожалению, не остается полностью спокойной. — Моё. — Она забирает мою тройку червей и свою восьмерку треф. Я сжимаю челюсти. Снова переворачиваем карты. — Твоё. — Женщина тычет в меня своим валетом пик вместе с моим королем червей. Делаю успокаивающий вдох. Снова переворачиваем. — Тьфу, опять твоё. — Я знаю основы математики. Не нужно каждый раз объявлять, чья карта выше. Снова переворачиваем. — Ха! — Она собирает карты. — Моё! Долгое внутреннее рычание грохочет в моем мозгу. Как можно выжить, застряв с кем-то в помещении на какое-то время, не совершив убийства? И почему она намеренно разжигает мой гнев? — Война! — Она возбужденно ерзает на месте, сотрясая шаткий стол. — Положи семь карт лицевой стороной вниз… — Я знаю. Ее глаза становятся преувеличенно большими. — Ладно, боже. Джордан быстро кладет свои карты, а я медлю, потратив несколько лишних секунд, чтобы мои руки не дрожали от раздражения. — Когда у тебя день рождения? Я кладу остальные карты и подумываю о том, чтобы проигнорировать ее, но напоминаю себе, что лучший способ заставить ее замолчать — это ответить. — В феврале. — Какого числа? — Двадцать первого. Она видит, что я выложил все свои карты. — На счет три. Один. Два. Три. — Мы переворачиваем нашу последнюю карту, и моя карта выше, десятка к ее тройке. — Ты выиграл, черт возьми. — Женщина толкает все карты в мою сторону, и я собираю их в свою стопку. — Сколько тебе лет? — Тридцать три. Джордан переворачивает свою карту, и я следую за ней. — Я выиграла. У меня выше. «Да твою же мать». Мне требуется все мое мужество, чтобы не перевернуть чертов стол и не послать ее и эти дурацкие карты подальше. — Какую музыку ты любишь? Сжимаю свои карты так крепко, что они сгибаются. — К чему все эти вопросы? — Это идет вразрез со всем, чему я, как мне казалось, научился. — Это называется бе-се-дой. — Последнее слово она произносит так, будто я плохо слышу и читаю по губам. — Больше похоже на инквизицию. — Я переворачиваю карту. — У тебя выше. — Женщина толкает карты в мою сторону. — Это потому, что ты не участвуешь. — Она переворачивает карту. — Мой день рождения третьего апреля, мне двадцать семь, и я люблю джаз. — Джаз? — Да. Это тебя удивляет? — Мы переворачиваем карты, и она забирает выигрыш. Немного, но я не говорю ей об этом, потому что думаю, что ее оскорбит, если узнает, что я считаю её слишком незрелой и простой, чтобы любить что-то столь сложное, как джаз. — Я играла на саксофоне в средней школе. Это была бесплатная программа после школы, и все, что я научилась играть это «Old MacDonald Had a Farm», но мне нравилось звучание. — Она вздыхает и смотрит куда-то вдаль. — Тонко и проникновенно. Я могу слушать Джона Колтрейна и Чарли Паркера весь день. Было бы неплохо, если бы в этом месте была музыка, — говорит она и оглядывается вокруг, как будто внезапно может появиться проигрыватель. Ее спина напрягается, когда она смотрит в окно. — Я вижу голубое небо! — Женщина вскакивает со стула и подходит ближе к окну. — Снег не идет. — Ее голова резко поворачивается ко мне. — Мы можем порыбачить! — Спасибо, черт возьми, — бормочу я себе под нос и бросаю остальные карты на стол. По крайней мере, пока мы ловим рыбу, я могу сказать ей, чтобы она вела себя тихо, чтобы не спугнуть наш ужин. По крайней мере, свежий воздух будет хорошим детоксикатором для моей нервной системы. Находясь в тесном контакте с этой женщиной, наблюдая, как она передвигается по пространству, одетая только в обтягивающие термальные штаны и топ, я испытываю себя во всех отношениях. Мои мышцы остаются в постоянном напряжении и покалывании, мой живот постоянно сжат, а кожа слишком натянута. Единственное время, когда я чувствую хоть какое-то облегчение — это когда ложусь спать, но когда закрываю глаза, мои мысли разбегаются и напоминают мне, что в глубине души я всего лишь мужчина. Я провел в этой хижине несколько месяцев и никогда не испытывал такого беспокойства, как в последние несколько дней. Вся причина моего приезда сюда заключается в том, чтобы расслабиться, зарядиться энергией и избежать ответственности за свою повседневную жизнь. И когда возвращаюсь, я всегда чувствую себя лучше, менее взволнованным, более приятным. Эта хижина спасала меня больше раз, чем я могу сосчитать. В этот раз боюсь, что это может погубить меня. Джордан надевает спортивные штаны и фланель, которые после того, как я показал ей, как их стирать, она объявила своими. Стараясь не слишком задумываться о том, что она завладела моими вещами, надеваю куртку, хватаю две удочки и снасти. Женщина встречает меня в дверях с сияющей улыбкой, которая исчезает, как только она видит мое лицо. — Ого. Почему такая кислая киска? В одно мгновение все напряжение в моем теле перенаправляется на мое лицо в попытке удержаться от улыбки. Тщетное усилие, когда я чувствую, как мое безразличие трескается. — Что? — спрашивает она. Потираю усы и бороду и массирую мышцы щек. — Что? Прочищаю горло. — Ничего. Женщина наклоняет голову. — Это явно что-то. Просто скажи мне. — Термин — кислая мина5. Она хмурится. — Именно это я и сказала. — Нет. — Я чешу челюсть. — Ты сказала «кислая киска». — Знаю. — Медленная улыбка расплывается на ее лице, и Джордан пожимает плечами. — Просто хотела посмотреть, смогу ли заставить тебя сказать «киска». — Почему? — Потому что тебе нравится поправлять меня, когда я ошибаюсь. Потому что ты выглядел несчастным. — Она кивает головой в сторону моего рта. — И, может быть, потому, что мне нравится твоя улыбка. Я не улыбаюсь… черт… Я улыбаюсь. Тут же стираю улыбку и тянусь к двери. — Пойдем, пока снова не пошел снег. — Может, мне стоит начать называть тебя Ворчуном, а не Гризли, — говорит она, проходя мимо меня в дверь. Мои братья — единственные люди, которым сходит с рук дразнить меня, и даже они знают, что это рискованно. Эта женщина ничего не знает о мужчине, с которым живет. Понятия не имеет о том, что я сделал и на что способен. Ее бесстрашие — освежающе, но рискованно. Чем скорее я верну ее в ее мир, где ей самое место, тем лучше будет для нас обоих. Иду впереди по глубокому снегу, чтобы расчистить путь, а она неторопливо идет следом. Теперь, когда у нее было несколько недель, чтобы залечить раны, женщина двигается намного лучше. Она может быть готова отправиться в поход отсюда через неделю. — Как красиво, — говорит Джордан, когда мы приближаемся к озеру. — Не могу поверить, что это было здесь все это время. — Ее дыхание превращается в белые облака из ее приоткрытых губ, когда она смотрит на озеро, окруженное деревьями. Я убираю снег с причала, чтобы освободить место для нас, но при этом держусь на безопасном расстоянии от воды. Скользкий лед, ледяная вода и все еще заживающие сломанные кости — плохая комбинация для тех, кто изо всех сил пытается удержаться на ногах, просто шагая. Женщина, кажется, впечатлена пейзажем, а это значит, что я готовлю наши удочки в тишине. Видя, что она все еще держит руку приклеенной к ребрам для защиты, я готовлю для нее удочку и вкладываю в ее здоровую руку. — Наматывай медленно. Почувствуешь рывок, дерни назад. Сможешь с этим справиться?