Он выскочил из вагона на перрон. Где чай, там есть надежда, как сказал один шутник[86]. Несокрушим подбежал к старику в красном тюрбане с его самодельной чайной на колесах и через пару минут вернулся с двумя глиняными чашками. – Вот, – протянул он одну мне. – Вам непременно станет лучше. Я мрачно взглянул на него, но промолчал. * * * Дежурный по вокзалу свистнул в свой свисток. Зашипел пар, и поезд плавно тронулся. Я откинулся на спинку скамьи, отхлебнул чай и уставился на дождь за окном. Я не жалел, что покидаю Самбалпур. Мое расследование – убийство ювраджа, принца Адира из Самбалпура, – закончилось в тот момент, когда убийца пустил себе пулю в лоб на крыше захудалой гостиницы в Ховрахе. Оно было раскрыто, к общему удовлетворению, включая вице-короля, и будь у меня хоть немного мозгов, я бы на этом остановился. Но я не мог так просто бросить это дело. Махарани Субхадра назвала меня «искателем истины». Красивые слова, но по меркам Самбалпура с таким же успехом меня можно было назвать канарейкой. Истина, угрожающая моим устоявшимся взглядам, оказалась для меня столь же неприятной, как и для кого угодно: что англичанка может влюбиться в индийца, что женщина, скрытая за пурдой в гареме, может обладать такой властью, чтобы убить принца, и что я сам могу уступить какому-то хлыщу. Все это правда, и я совсем не желаю смотреть этой правде в лицо. Состав упорно полз сквозь ночь к узловой станции, где мы должны были пересесть на другой поезд, который по широкой колее довезет нас до Калькутты. Ливень барабанил по крыше вагона, напоминая мне о дожде в окопах, вот так же стучавшем по брезенту и солдатским каскам. Двигались мы болезненно медленно, преодолевая одновременно и мощь муссона, и жалкую слабость паровозного котла. Тем не менее с каждой милей я чувствовал, как дух мой крепнет. Самбалпур остался в прошлом. Энни тоже, и, может, оно и к лучшему. * * * К станции Джарсугудах мы подползли во втором часу ночи, хотя в это трудно было поверить, глядя на множество толпящихся людей. С чемоданами в руках мы с Несокрушимом вышли на платформу, где роились паломники, носильщики и шафраново-рубашечные садху. Крики разносчиков, расхваливающих свой товар, смешивались с мантрами набожных индуистов. – Ты понимаешь, что тут происходит? – спросил я Несокрушима. – Нет, сэр. Попробую найти дежурного. Он двинулся вдоль платформы, и я быстро потерял его из виду в этом человеческом море. – Капитан Уиндем? – окликнули меня сзади. – Какая неожиданная радость! Обернувшись, я оказался лицом к лицу с антропологом – тем самым, с которым познакомился за ужином у Кармайклов. – Мистер Портелли, – приветствовал я. – Вот так сюрприз. Что вы делаете в такой час в такой глухомани? – То же, что и вы, как я погляжу, капитан, – улыбнулся он. – Жду поезда, который повезет меня дальше. – Возвращаетесь в Калькутту? – Нет, сэр, – помотал он головой. – Как большинство людей здесь, я направляюсь в Пури, чтобы своими глазами увидеть завершающий день праздника Джаганната, если, конечно, придет поезд, чтобы доставить нас туда. Похоже, дожди смыли все железнодорожные пути к востоку отсюда. Уже почти сутки, как с той стороны не пришел ни один поезд. Но с запада продолжают прибывать паломники, и если не будет поезда до Пури, они застрянут здесь. – Надо было вам остаться в Самбалпуре, – посетовал я. – У них там завтра такой же праздник. – Это верно, – кивнул Портелли. – Но в Самбалпуре будет только одна колесница, а в Пури целых три: одна для Божественного Джаганната, и еще по одной для его брата Балабхадры и сестры Субхадры. – Глаза его восторженно округлились. – Политически Пури, возможно, имеет меньшее значение по сравнению с Самбалпуром, – продолжал он, – но это центр культа Джаганната, и там находится его главный храм. В религиозном смысле это самое важное место в данной части страны. Настолько более важное, что правитель Пури имеет самое высокое положение из всех местных махараджей, он превосходит по статусу даже наших друзей из Самбалпура, а завтра как раз главное событие в его календаре. Когда колесница Божественного Джаганната возвращается в храм, правитель должен расчищать ему путь, подметая дорогу перед ним золотой метлой. Его так и называют – Раджа-Метельщик. Последние слова. Они прозвучали эхом чего-то важного, совсем недавно я уже слышал что-то похожее. Но что именно? Я судорожно рылся в памяти. Я точно знал, что ответ где-то рядом, он хранится в моей голове, просто я не могу до него дотянуться. И тут меня осенило. Эмили Кармайкл. Я вспомнил болтовню супруги резидента за ужином в тот вечер, когда мы познакомились с Портелли. «Однажды я слышала, как кто-то при дворе сказал, что она была дочерью метельщика, представляете». Она говорила об одной из жен махараджи. В тот момент я пропустил это мимо ушей как пьяный бред. Раджа никогда не женится на дочери метельщика. Но он женится на дочери другого раджи. С невероятной четкостью каждая деталь встала на свое место, и внутри у меня все оборвалось, когда я понял, какую ошибку совершил. – Капитан? С вами все в порядке? Я пришел в себя. – Все хорошо, мистер Портелли. – Поблагодарив его, я поспешно извинился и бросился искать Несокрушима. Наконец увидел, как он идет в мою сторону в сопровождении тучного железнодорожного чиновника. – Несокрушим, – запыхавшись, выпалил я, подбегая. – Это мистер Купер, – представил чиновника Несокрушим. – Начальник вокзала Джарсугудаха. Он говорит, что поезд до Ка… – Забудь про Калькутту, Пунит в опасности, – перебил я его и повернулся к начальнику станции: – Нам нужно отправить сообщение в Самбалпур, срочно. Подбородки начальника заколыхались, когда он быстро замотал головой: – Боюсь, это невозможно, сэр. Уже три дня все линии до Самбалпура не работают. Какие-то проблемы. Я выругался. Ну конечно, линии не работают. Я сам просил, чтобы их отключили. – Значит, нам нужно немедленно возвращаться в Самбалпур, – решил я. – У вас есть машина? Бедняга уставился на меня так, словно я попросил взаймы его жену. – В Джарсугудахе нет автомобилей. На местном кирпичном заводе имеется грузовик, но сейчас два часа ночи. Шофер спит. – Мне не нужен шофер. Только грузовик. – На велосипеде это пять минут езды по главной улице, – возмутился он. – Но будь я проклят, если поеду в такой ливень! – Тогда дайте нам два велосипеда. * * * Промокшие до костей, мы с Несокрушимом неслись по главной улице на велосипедах, реквизированных у персонала станции. Кирпичный завод трудно не заметить. Мы просто ориентировались на самую высокую трубу в городе. Дряхлый грузовичок мок во дворе, который дождь превратил в подобие ирландской трясины. Дурван, один из вездесущих ночных сторожей, – в Индии они считаются обязательной принадлежностью любой организации, хотя обычно прячутся в укрытие при первом признаке опасности, – дремал в своей лачуге. Несокрушим встряхнул его и оглушил новостью, что мы реквизируем грузовик. Несчастный, видать, подумал, что он все еще спит. Начал было протестовать, но тут увидел меня. Вид белого человека, промокшего с головы до ног, поверг его в шок, и все возражения мгновенно улетучились. Я нацарапал записку его начальству, известив, что транспортное средство изъято Имперской полицией и его можно будет забрать из королевского дворца в Самбалпуре. Несокрушим тем временем пробрался через топкую грязь, открыл водительскую дверь и залез внутрь. – Где ключи? – прокричал он. – Посмотри под сиденьем, – велел я, подбегая. Я дотянулся до пассажирской двери и втащил себя в кабину ровно в тот момент, когда затарахтел мотор. Несокрушим посмотрел на часы. Через несколько часов взойдет солнце, знаменуя начало того дня, когда принц Пунит станет ювраджем. Я надеялся только, что мы успеем вернуться вовремя, чтобы предотвратить его убийство. – Чего вы ждете, сержант? – взорвался я. – Поехали! Несокрушим вырулил со двора, выжал газ, и мы помчались по главной дороге, ведущей на юг, обратно в Самбалпур. Сорок восемь Четверг 24 июня 1920 года Небо из черного успело стать синим, а потом начало сереть, пока мы преодолевали пятьдесят миль до Самбалпура. В хорошую погоду и на хорошей машине путь занял бы два часа. В ливневую муссонную ночь на грузовике, который двигался со скоростью телеги, прошло больше четырех, прежде чем показались стены города. Так что у меня была масса времени, чтобы рассказать Несокрушиму о своих догадках и опасениях. – Я должен был сам обратить на это внимание, сэр, – сказал он, выслушав, и лицо его вновь обрело виноватое выражение. – Чушь, – возразил я. – Я и сам догадался только после разговора с Портелли сегодня ночью. – Все равно, – настаивал он, – я ведь индуист. Мне должно было прийти это в голову. – Важно только одно: мы обязаны вернуться и предупредить Пунита, – отрезал я, но в это же время вкрадчивый голос в моей голове тихо возражал: «А Пуниту действительно угрожает опасность?»