– Итак, мисс Грант, – сказал я, – как видите, мы с Банти очень заняты. Можем мы быть вам чем-нибудь полезны или вы просто заскочили насладиться искрометной беседой? Она сделала глоток виски, на этот раз заметно более щедрый: – Вообще-то я зашла попросить тебя прекратить вмешиваться в мои дела. Я изобразил на лице невинность, достойную лика святого Франциска Ассизского. – Боюсь, вам придется объясниться, мисс Грант, поскольку я понятия не имею, что вы имеете в виду. Не похоже, что я ее убедил. – То есть ты не говорил обо мне с мистером Пилом? – С кем? – С Чарльзом Пилом, стряпчим. – Это имя мне ни о чем не говорит, – пожал я плечами. – А вот он, похоже, знает тебя, Сэм. – Старикан с большим носом? – уточнил я, как будто меня только что осенило. – Вот сейчас, когда ты сказала, я припоминаю, что, кажется, встречался с ним однажды в Калькутта-клубе. Приятный парень, да, – если такие в твоем вкусе. – Он сказал, ты наплел ему всяких небылиц про меня. И вроде бы не однажды прозвучала фраза «подозрение в соучастии в убийстве». Я озадаченно надул щеки, почесал в затылке: – Возмутительное обвинение. Я и болтал-то с ним минут пять всего. – Но за это время умудрился замарать мою репутацию? Как вообще всплыло мое имя? – Он сказал, что знаком с тобой. – Да неужели? – Она скрестила руки на груди. – Он сказал, тебе было известно, что он несколько раз приглашал меня пообедать. Ты что, шпионишь за мной, Сэм? – Конечно, нет, – возмутился я. – Думаю, это мне Несокрушим рассказал. Он знает обо всем, что происходит в Калькутте. Чистая ложь. Несокрушим понятия не имел о том, что творится в борделе по соседству, не говоря уже об остальном городе. Правда состояла в том, что у меня повсюду есть платные осведомители, от рикша-валл до хозяев лавок. И привратник в «Грейт Истерн отель» как раз один из них. – С вашего позволения, мэм, – пробормотал Несокрушим. – Мне действительно надо идти. И исчез с неуместной, почти предательской поспешностью. – Итак, старина Чарли Пил запал на тебя, да? – Не понимаю, с какой стати это должно вас интересовать, капитан Уиндем, – парировала она. – И не интересует, – согласился я. – Но если хочешь знать мое мнение, он же лет на пятнадцать старше тебя. Сколько ему, сорок? Кажется, я заметил тень улыбки на ее лице. – Он сказал, что тридцать пять. Чарли Пил даже больший лжец, чем я. – И ты ему поверила? Могу попросить Несокрушима проверить, если хочешь. – В этом нет необходимости, Сэм, – сказала она, потягивая виски. Пора перехватить инициативу. – Но зачем ты ходишь на свидания с таким занудой? Я видал трупы, которые были живей, чем он. Поговорил с ним жалких пять минут и прямо физически почувствовал, как старею. Продолжай встречаться с ним – и сама не заметишь, как превратишься в шестидесятилетнюю старуху. – То есть ты оказал мне услугу, запятнав мою репутацию, так? – Я же сказал, ничего такого я не делал… Но если хочешь… Она помолчала, затем приподняла свой стакан: – Не хочешь предложить мне еще? Я направился к шкафу. – Есть еще одна причина моего появления, – сказала она, пока я наполнял стакан. – И в чем она? – спросил я, не оборачиваясь. – Ади Сай. Я повернулся, изо всех сил изображая невозмутимость. – Что тебе о нем известно? – Я слышала, его застрелили сегодня. И что ты был рядом, когда это случилось. – Откуда ты знаешь? – Я вручил ей виски. – Да брось, Сэм. Ты думаешь, только Несокрушим в курсе того, что творится в городе? У меня есть связи в редакции «Стейтсмен». В завтрашнем номере напечатают портрет убийцы. – Так ты пришла убедиться, что я не пострадал? Я тронут. – Нет, – отрезала она. – Я пришла узнать, что произошло. Ади был моим другом. Мы познакомились в прошлом году. С тех пор я несколько раз встречалась с ним и членами его семьи. Принц был, возможно, другом Энни – это вовсе не то, что мне хотелось услышать. – Ты ведь знаешь, я не могу тебе ничего рассказать. – Можешь хотя бы сказать, когда будут похороны. – Зачем? – Потому что я хочу присутствовать. Я покачал головой. – Похороны будут не в Калькутте. Знаю лишь, что тело должны вернуть в Самбалпур как можно скорее. Она не стала задерживаться. Допила свой виски и ушла, чмокнув меня в щеку на прощанье. Я закрыл за ней дверь и медленно выдохнул. Пять Ночью я ворочался без сна, меня лихорадило. В голове все плыло в мутном тумане. Глаза слезились, из носа текло, но хуже всего постоянная пульсация в висках, нескончаемая барабанная дробь боли. Сторонний наблюдатель решил бы, что я слег с простудой, но посвященный сразу догадался бы, в чем дело. Это были первые симптомы опиумной абстиненции. Следует уточнить: у меня нет зависимости, попросту говоря, я не опиумный наркоман. В самом этом слове слышно злобное осуждение, и я никогда не примерял его на себя. Я употребляю в сугубо медицинских целях. Говорят, к опиуму, если соблюдать умеренность, трудно привыкнуть. Именно по этой причине я после войны остановил свой выбор на нем. И когда у меня впервые случилась ломка, я был потрясен. Справедливости ради, примерно за неделю симптомы утихли, голова прояснилась, и я смог вернуться к нормальной жизни. По этой причине, несмотря на неприятные последствия, я счел свое состояние управляемым. Я лежал и заставлял себя сосредоточиться. Проигрывал мысленно убийство Адира. Разбирал на части, препарировал. Изучал. Мог ли я или должен был что-то сделать иначе? Я ворочался с боку на бок, но сон не приходил. Я встал, натянул рубашку и направился к выходу. В темноте гостиной сидел Несокрушим. Он наверняка тоже прокручивал в голове это убийство. – Пойду прогуляюсь, – сказал я. Он виновато посмотрел на меня, но промолчал. Не то чтобы он был не в курсе моей ситуации – надо быть совсем уж бестолковым полицейским, чтобы целый год прожить бок о бок с человеком и не понять, что его пристрастие к полуночным прогулкам объясняется вовсе не любовью к физическим упражнениям, – но мы никогда не говорили об этом.