Абзац. Выравнивание по центру. 1 ноября, на закате. Сантьяго призвал на рабочий стол несколько лиц и назначил их всех получателями. Проги вверили приглашения паутине. Он улыбнулся. Его улыбки случались реже летних дождей и тоже предвещали небыструю, но серьезную перемену погоды. Жарко. Сантьяго нашел бутылку agua mineral в холодильнике. Плеснул воды на лоб, затылок, запястья. В кухню приплелась Чита – бледная, осунувшаяся, мертвее всякого истинного мертвеца, какого ему случалось увидеть. – Еда? – жалобно прошептала она. Сантьяго кивком указал на открытый холодильник. Читу настиг внезапный спазм, она рванулась к раковине, где ее вырвало. Сгустки расплавившегося вирткомба остались на плиточном полу, как маслянистые следы от проползшего ночью тропического слизня. Персоналка Сантьяго мелодично звякнула. Fiel[20][Fiel – верный (исп.).] Батисто доложил из сада: – Сеньор, сегуридадос взволнованы из-за уничтоженного мехадора. Подозревают инфекционное нарушение репликации. Мальчишки-рыцари, отправляющиеся на бой с легионами упырей, наряженные в тектопластиковые доспехи и шлемы с проекцией данных на внутреннюю сторону стекла. – И что же они собираются делать? – Я цитирую, сеньор: выжигать заразу. – Что ж, пусть поступают, как надо. Сантьяго чуть подождал и услышал резкий, пробирающий до костей грохот мощной теслерной очереди. Заросли кустарников полыхали в жарких лучах южного солнца. Зона пожара протянулась вдоль всего горизонта полосой черного дыма. Разведка с воздуха выявила группу пахицефалозавров в восьми километрах к юго-востоку: внешне они выглядели расслабленными, но сохраняли бдительность. Тринидад вообразила, как поднимаются головы с синими выростами на черепе, дергаются и раздуваются ноздри. Дым. Пламя. Кустарник горит! Две дурацкие мысли: пахицефалозавры появились на земле раньше, чем огонь. Любой огонь, с которым ей приходилось иметь дело, был плодом человеческих усилий, поэтому казался продуктом технологической эволюции. Как будто ничто не могло быть более первозданным, до-прометеевым. Вторая дурацкая мысль: пахи, значит, первозданные? Ну-ну… На каждой великолепной шкуре чуть ниже грудины красовалась маркировка: © Корпорада «Уолт Дисней». Второе, что дарует человечеству нанотех, – если цитировать PR-отдел «Диснея», который с радостными воплями попрыгал на постулате Уотсона про первое, – не что иное, как… динозавры! УЗРИТЕ могучего диплодока и брахиозавра! АХНИТЕ, когда настоящий птерозавр пролетит над вашей головой! ИЗУМИТЕСЬ невероятным стегозаврам, потрясающим анатозаврам, поразительным анкилозаврам! СОДРОГНИТЕСЬ В УЖАСЕ при звуке шагов жуткого тираннозавра, самого кошмарного хищника из всех, кого знавала эта планета! (Принимается оплата всеми основными типами валют и кредитных карт.) Реальность оказалась немного иной. ПОЛЮБУЙТЕСЬ прямо из своей уютной гостиной, как трицератопс уничтожит ваш сад. УДИРАЙТЕ В СТРАХЕ, когда в два часа ночи игуанодон вломится в ваше жилище. СГОРИТЕ В СВОЕМ АВТО, когда двенадцатитонный анатозавр пройдется по шоссе Шерман-Оукс в час пик и соберет машины высоченными грудами металлолома по обе стороны дороги. Суд перуанской особой экономической зоны, рассмотрев иск о возмещении ущерба, признал корпораду «Уолт Дисней» ответственной за предоставление ненадежного и опасного продукта, что подразумевало принятие мер против той самой ошибки в текторной репликации и программной мутации, которая дала динозаврам возможность независимо существовать за пределами контролируемых зон и самовоспроизводиться. Совокупные выплаты истцам, коих были тысячи, нанесли «Диснею» смертельный удар. Динь-Динь сложила крылышки и скончалась. Никто больше не верил в фей. Совсем другие крылатые существа рассекали воздух над трупом Диснейленда, восседали на карнизах из армированной стекловолокном пластмассы и зубчатых гребнях псевдо-Маттерхорна[21][Подразумевается аттракцион Matterhorn Bobsleds, чья форма основана на характерных очертаниях горы Маттерхорн – одной из самых трудных для восхождения вершин в Пеннинских Альпах.]. Большие ископаемые ящеры, найдя климат побережья и вооруженное сопротивление местных жителей неблагоприятными, мигрировали вдоль десятой федеральной автострады на юго-юго-восток – в высокий чапараль[22][Чапараль (от исп. chaparro – кермесовый дуб) – растительное сообщество из однородных и относительно невысоких кустарниковых зарослей.] южной Аризоны и северного Чиуауа. Остались, в основном, маленькие и живописно окрашенные. Их влекло к ярко освещенным местам, годным для фотосинтеза, они охотно питались полиэтиленом из мусорок, и довольно быстро для них нашлась экологическая ниша в прибрежной зоне. Со временем они даже стали вызывать у людей теплые чувства и превратились в предзнаменование чего-то хорошего, как аисты в Европе. От главного аттракциона в парке развлечений до паразитов и «Последнего сафари»[23][«Последнее сафари» (The Last Safari) – британский приключенческий фильм 1967 г. об охоте на слонов в Африке.]. Группа прилетела с жаркого, влажного побережья накануне: Томас, Бенни, Пилар и Севриано (старший охотник), Эдж, Альбукерке, Вайя, Белисарио и Тринидад, а также их мертвые слуги. Эстансия[24][Эстансия – крупное скотоводческое поместье в Аргентине и Чили.] привыкла к охотничьим отрядам, мертвый персонал был знаком со склонностью молодых и богатых к излишествам. Все поднялись до рассвета и выехали во тьму, которая медленно отступала, открывая истинные масштабы равнин. Ведомый мертвецами из эстансии конвертоплан опередил их, чтобы поджечь кустарник, – и полоса желтого огня теперь манила охотников через светлеющую пустошь прямиком к добыче. – В один прекрасный день какой-нибудь одержимый экологией придурок выбьет для них охраняемый статус, – сказал Белисарио. Тринидад притворялась, что любит этого мужчину, так как он притворялся, будто любит ее. – Охоту разрешили только потому, что местные землевладельцы все время жаловались на погубленные пастбища, а потом кто-то сообразил, что на разведении динозавров можно заработать больше, чем на разведении крупного рогатого скота. На стеклах темных очков вились струйки дыма, пока он осматривал горизонт. Прошло тридцать восемь дней, и период полураспада их романа истек. Но никакого рекорда по краткости; Тринидад удивлялась, что Белисарио удалось так надолго удержать ее внимание. Забавно, ведь он-то как раз все время смотрел на что-нибудь новенькое через свои сканирующие очки. Например, на женщину, которая соблазнительно прильнула к рулю охотничьего багги[25][Багги – небольшой автомобиль для езды по бездорожью.]. Ту самую, с бесконечными ногами. Она знала, что он смотрит. Глаза у нее тоже были симпатичные, и к тому же дорогие. Но плати, пока не треснешь, – взгляд все равно не поумнеет. Вайя Монтес. Ты хочешь сразиться со мной за него, Вайя Монтес с выточенными на заказ бедрами? Да, ведь ты из тех, кто борется за любовь, потому что думает, будто иного способа убедиться в ее подлинности не существует. Я когда-то была такой же и сейчас не стала мудрее, просто утомилась. Итак: Тринидад дарит его тебе, милая Вайя; Хосе-Мария Белисарио не стоит грязи в моих волосах, он просто еще одна памятная отметина на моей руке. Возьми его, и я зажгу за тебя свечу на алтаре Нуэстра Мадре, Царицы Ангелов, что под дубом в миссии, – полюби этого мужчину, как я не смогла. Я… что-то к нему чувствую, но это не любовь. Вот и все, на что она была способна с тех пор, как крышка резервуара Иисуса закрылась над останками Переса: что-то. Отчаянно желая раствориться в других людях, Тринидад взяла штурмом сложную социальную и сексуальную геометрию элиты-серристос[26][Вероятно, термин происходит от испанского глагола cerrar – «закрывать».], но после всех усилий обнаружила одно: отношения ломались, как истлевшие кости, потому что напитать их она могла лишь… чем-то. Она боролась, сражалась, не жалея сил и воли, она собрала два десятка бледных V-образных памятных шрамов на темно-коричневой коже предплечий: все это были мужчины, к которым Тринидад ничего не чувствовала, пытаясь превратить «что-то» в любовь. Но шрамы – слишком дорогая цена за «что-то». Конвертопланы прошли низко над кустарником, рокоча. Всколыхнулась пыль на сухой, как череп, земле и пепел от костров, в которых мертвые слуги что-то сжигали. – Угостить? Вайя Прекраснобедрая прищурилась на фигуру, заслонившую свет, и медленно узнала в ней Тринидад. – Я про мескаль. Угостить? – Фляга была из новоиспанского серебра, четырехсотлетняя, покрытая красивой патиной и приятно лежащая в руке. Обычно говорили, что такого теперь не делают. Только вот нынешняя экономика в городе с двадцатью двумя миллионами жителей, из которых половина были обездоленные мертвецы, вернула Эру Ремесла, возродила ее, воссоздала, словно выкопала из могилы, что вошло в привычку с наступлением Эпохи Воскресших. – Хороший. Бог-Ягуар бы одобрил. Вайя Монтес открутила крышечку фляги. – Насколько они далеко? Тринидад призвала на стекла очков данные с кружащегося наверху конвертоплана. – Примерно в шести километрах от нас, опережают пожар со скоростью около двадцати километров в час. Их шестнадцать. – Значит, осталось пятнадцать-двадцать минут. – Красавица Вайя тряхнула шевелюрой и запрокинула голову, глотая галлюциногенную жидкость. Вытерла рот тыльной стороной ладони, надула губы при виде красного размазанного пятна от помады и повозила рукой о штанину камуфляжных шорт. – Иисус, Иосиф и Мария… Мне надо привести лицо в порядок. Тринидад отошла к кромке маленького лагеря – туда, где были припаркованы багги и коротали время их мертвые водители, – позволила сканирующим очкам упасть с лица и повиснуть на шнурке. Линия выжженной растительности превратилась в прочерченную углем границу высокогорной равнины, но вид от этого не стал менее потрясающим: пейзаж простирался куда ни кинь взгляд, отражая изгиб планеты. Низкие утесы, обточенные еще палеозойскими реками, лежали позади лагеря, как будто пришпиливая его к выжженному солнцем ландшафту, где опаленный кустарник дожидался осенних муссонов; если бы не они, одиночество и агорафобия были бы всепоглощающими. Как и все охотники в отряде, Тринидад выросла под сенью высоких деревьев, во влажной жаре побережья, где не было горизонта, только деревья и дома, падающая вода и неторопливые, холодные тени мертвецов. То был пейзаж, в который можно завернуться, словно в одеяло. А этот край своей необъятностью обнажал душу, сдирая все покровы и проверяя на прочность. Что случится, если застрять тут в одиночку? Умрешь. Без надежды на воскрешение. Останутся от тебя чисто объеденные кости и ухмыляющийся череп. Настоящая смерть как она есть. Тринидад отпила из фляги – уровень мескаля понизился на три пальца. «Гори во мне; пусть от моих чувств не останется даже шлака». – Сеньора? Мертвой женщине на вид было лет двадцать пять, но, если бы она продолжала жить, ей бы перевалило за девяносто. Тринидад, дитя Поколения Зеро, не боялась мертвецов, в отличие от многих, кто родился до Эпохи Воскресших. – Да, Сула? – Вам письмо. Пришло через прогу багги. Что и следовало ожидать. Она никогда не бывала на жутких сборищах в честь Ночи мертвых в кафе «Конечная станция» и не собиралась туда ходить. Компания испустила дух; былые связи уже не воскресить. Тринидад даже не понимала, пробуждает ли этот факт тоску. Сула вручила ей открытку. «Сантьяго Колумбар приглашает Тринидад Малькопуэло…» Ветер высоких равнин трепал ее волосы, заставлял полы жакета колыхаться, а шнур от очков – петь, словно туго натянутая струна. Тринидад была наслышана о Сантьяго Колумбаре задолго до знакомства. Возьми нонконтратисто из долины или серристо с холма – любой из них не только слышал про него, но обязан одной из лучших ночей за всю жизнь кое-каким из его веществ. Когда Перес сообщил, что неподражаемый Сантьяго Колумбар в числе участников того же причудливого маленького сборища друзей, куда входит он сам, от перспективы познакомиться-поболтать-переспать с великим виртуалисто ее как будто ударило током. В тот раз тоже была Ночь мертвых. На жарких, пыльных улицах бесновался темный карнавал. Говорят, не стоит встречаться с писателем. Воображение Тринидад мгновенно перескочило от влажного прикосновения его губ к тыльной стороне ладони к массе его тела, навалившегося сверху: вот оно выдавливает воздух из легких, гнет ребра, ломает их, дробит ее таз, слепо совершая возвратно-поступательные движения; вот ее стройные темные ноги пытаются обхватить его могучий торс. Живая легенда оказалась слишком материальной, смертной, плотской. Сантьяго Колумбар пробудил в ней ужас. Она призналась в своих страхах Йау-Йау, пока они сидели у камина и слушали, как муссон стучит по черепице, и адвокатесса прошептала, что Сантьяго не гетеро- не гомо- и не бисексуален, а в каком-то смысле вообще не испытывает сексуального влечения. «Я даже не знаю, что его заводит, – сказала Йау-Йау. – Кроме самого себя. Получается, он аутосексуален». – Ответ будет, сеньора? Тринидад тряхнула головой: непрошенные эмоции странным образом лишили ее дара речи. Йау-Йау, Камагуэй, Туссен и да, Сантьяго; ни один из них не понимал. Тринидад не хотела отправляться в некровиль, потому что боялась встретить там Переса. Это был парадоксальный, обоюдоострый страх. Она боялась, что он по-прежнему ее любит даже после смерти, но одновременно – что любовь умерла вместе с ним; что она всего лишь тень по ту сторону полупрозрачной крышки резервуара Иисуса, и что где-то среди многоквартирных домов, трущоб и cabañas[27][Cabañas – хижины (исп.).] он отыскал новых, более странных возлюбленных. Ударная волна от последнего прохода конвертопланов рывком вернула ее к настоящему моменту, месту и внутрь самой себя. На фоне дыма появилась желтая завеса пыли: бегущие пахицефалозавры. Охотничий отряд приготовился. Мертвые водители встрепенулись. Моторы багги сперва взревели, а потом перешли на тихий, коварный гул. Разметчики добычи и съемщики шкур, нанятые в окрестных городках, побежали к грузовикам, которые следовали за охотниками. Нонконтратистос – бедные, как церковные мыши; новый низший слой общества, утративший все привилегии из-за экономики, основанной на труде воскрешенных. Мертвым и то лучше, твердили нонконтратистос, но не спешили проверить на собственной шкуре, насколько. Охотники зарядили пулеметы и проверили, как слушаются вертлюги. Защелкнулись ремни безопасности. Все надели бронированные шлемы и подсоединили интерфейсы к компьютерам-наводчикам. Внутри каждого забрала вспыхнули проверочные символы. – Я тут, Тринидад! – Привет, Тринидад! – Подстрелишь одного, Тринидад? – Всади в кого-нибудь иголку вместо меня, Тринидад!