В тот же день Туссен пошел к Сантьяго и одолжил денег на модификацию тела, чтобы стать настоящим águila. – Грезишь наяву, да? – Непристойная фамильярность прикосновения Хуэнь/Тешейры к руке заставила его резко очнуться. – Давай, мясо, у нас дела. Надо кое с кем повидаться. Насколько велики должны быть грехи отца, чтобы сын мог небрежно размышлять о его убийстве? Прога лифта неохотно приняла идентификационный код Туссена. – Отвези нас в отдел управления данными, – объявил Квебек. Лифт услышал, но не подчинился. – Для этого нужен код безопасности, – объяснил Туссен. – Пожалуйста, введи его. На центральной колонне из патинированного дерева услужливо выступила наборная панель с десятью кнопками. Туссен представил себе, как позеленевшие медные двери распахиваются на равнину из пестрящего слюдой гранита; вообразил угол, под которым лунный свет будет пробиваться сквозь стены из узорчатого стекла. Павлин откроет сотню глаз, ультрамариновый тектозавр лениво пошевелится на своем насесте. Отец проснется в спальне, удивленный и, возможно, испуганный, но спустится в кабинет, выглядя безупречным и готовым ко всему, как обычно. Чего он не мог вообразить, так это выражения лица Адама Теслера, когда тот поймет, кто привел к нему тихих убийц. Он набрал код. Ноль. Два. Три. Семь. Шесть. Семь. Одна цифра. Одна цифра отделяла предательство от спасения. Квебек поймал его за запястье, когда он опустил палец на последнюю шестерку. Хватка мертвеца была поразительно сильной. – Осторожнее, – сказал он. Туссен нажал «шесть». Мембрана над ними открылась, и платформа лифта поднялась в прозрачную шахту на боковой части шпиля. – Господи, он же мой отец, я не собираюсь стоять в стороне и смотреть, как вы его хладнокровно убиваете, – ровным голосом произнес Туссен. – Я же тебе сказал, что мы не собираемся его убивать, – ответил Квебек, глядя на неуклонно расширяющуюся панораму городских огней. Дождь стекал стометровыми слезами по внешней стороне защитной трубы. В полукилометре над полупрозрачным зеленым куполом атриума подъемная платформа резко остановилась. Созвездие мигающих огней висело в ночи; патрульный конвертоплан с оружием наготове парил на своих винтах в пространстве между тремя башнями. Туповатая прога лифта перекинулась идентификационными кодами с безликими охранниками. – Ой-ой, какие все сегодня нервные, – сказал Квебек. Он посмотрел на Хуэнь/Тешейру. – Вряд ли их можно за это упрекнуть. Контрольная колонна просигнализировала, что код Туссена принят. Конвертоплан устремился сквозь неутомимый дождь, посверкивая зелеными дюзами. Лифт продолжил подъем к нависающим тучам. В пятидесяти метрах от пентхауса он остановился и открыл мембранную дверь в стене шпиля. Скучающая молодая женщина за стойкой удивилась: в столь поздний час в компьютерном центре обычно бывали только сотрудники. Вслед за изумлением на ее лице отразилась подозрительность. – Ах, сеньор Теслер, – простите, но мне придется связаться со службой безопасности для проверки. – Даже если речь идет о сыне президента? – лукаво поинтересовалась Шипли, опершись локтями о стол и склонившись к рецепционистке. – Даже в этом случае, сеньора. Болезненный трепет парализовал Туссена, когда Шипли взяла ее лицо в ладони. – Нет! – закричал он, когда лицо Шипли превратилось в потоки серебристой тектоплазмы. Recepcionista сопротивлялась и булькала, пока вещество по имени Шипли вторгалось в ее глаза, уши, нос и рот. Руки отпустили ее лицо; большое, мускулистое тело рухнуло с открытым ртом и выпученными глазами. Recepcionista обошла стол, сняла с кочеры черную резиновую куртку с шипами и надела ее поверх делового костюма. – Что ж, неплохо, – сказала она своим и одновременно чужим голосом, потом указала большим пальцем на кочеру. – Выкинем? Вдруг ее кто-нибудь увидит. – Оттащи за стол. Когда ее найдут, будет уже слишком поздно что-то предпринимать. Биолюминесцентные маркеры провели их внутрь по коридорам, завитым спиралью. Несколько техников и бригада уборщиков, с которыми они столкнулись по пути, едва удостоили их взглядом. Здесь были только те, кто имел на это право. А если не имел, то это чья-то другая проблема. Вполне вероятно, что они не узнали наследника престола. Мертвецов тут не было. Только мусорное мясо, noncontratistos. «Теслер-Танос» была единственной из могущественных корпорад Тихоокеанского региона, которая не опиралась на армию законтрактованных мертвых. Ими руководил Дом смерти, темная левая рука Адама Теслера. Туссен так и не понял, было ли пренебрежение собственным творением актом крайнего презрения или несравненного великодушия. На небесах, конечно, все обстояло совсем иначе. Небеса были обителью мертвых: орбитальные фабрики «Теслер-Танос» держались на ночных вахтовиках – тех, кого зашанхаили[163][Зашанхаить – в эпоху парусного флота так называлась практика вербовки моряков, при которой кандидата сперва поили до беспамятства, затем давали контракт на подпись, а просыпался он уже на борту. Подобное особенно часто происходило в Шанхайском порту, отсюда и возникло соответствующее слово.] прямиком в paraiso[164][Paraiso – рай (исп.).]. Туссен всегда ценил монастырскую простоту компьютерного центра; строгая обстановка, намекающая на бесконечно сложное внутреннее устройство. Большие наклонные экраны на потолке, каждый – квадрат из маленьких изображений, пятьдесят на пятьдесят; настенные виртуализаторы, объявшие универсальные вирткомбы, как сомкнутые в лунном свете бутоны дневных цветов; внутреннее кольцо кресел, меняющих форму. Шлем частичной виртуальности с подачей аудио- и видеоданных через кабель, похожий на хребет, и открытая клешня перчатки-манипулятора на подлокотнике еще в юности вынуждали Туссена думать о том, что все это смахивает на компанию рыцарей-скелетов, сидящих вокруг гниющего круглого стола. Под единственным прожектором шевельнулась костлявая рука, качнулся череп. Немертвый скелет был жив. Моторы заурчали, поворачивая кресло лицом к двери. Сидевший в нем мужчина в старомодном костюме – такова была общепринятая форма одежды в высших эшелонах власти «Теслер-Танос» – отключил манипулятор и поднял забрало. Порфирио Казандзекес: один из ближайших советников отца Туссена. На шесть лет старше. Седее. Мудрее. Он был потрясен до глубины души. Советник поднялся из кресла. – Сеньор Теслер… – Шипли. – Голос Квебека рассек подводную, священную тишину, как акулий зуб. Охотники из глубоководья. – Легко нашла, легко потеряла, – сказала Шипли, снимая куртку. Пять шагов привели ее к старику. Он не мог знать, что случится. Он даже ничего не заподозрил. Он видел только рецепционистку, наемную работницу, с которой машинально флиртовал каждый день. – Ради всего святого, Шипли! – воскликнул Туссен. Тело секретарши рухнуло. Хуэнь/Тешейра засунул его в спящий вирткомб. Сеньор Порфирио Казандзекес не смотрел на Туссена и не разговаривал с ним. Шипли сбросила сюртук и надела чувственную шипастую резину Туссена. – Классные штанишки, – сказала она украденным голосом, ощупывая выглаженную стрелку. Пальцы наткнулись на выпуклость гениталий, и она хихикнула. – О-ля-ля! Свободные мертвецы заняли места в инфокреслах. Хуэнь/Тешейра пошевелил пальцами в манипуляторе и повернулся к экранам, расположенным слева. Цифры каскадом посыпались по его забралу; экраны один за другим погасли. Шипли подключилась; Квебек шевелил пальцами, приноравливаясь к виртуальности. Чувствуя себя соучастником преступления, Туссен занял кресло рядом с Квебеком. Здесь и сейчас ему не дождаться ответов на вопросы. На экранах появлялись города Земли, увиденные с высоты птичьего полета. Некровиль Ла Дефанс все еще тлел, наполняя дымом парижское утро. Периметры Москвы-12 и Санкт-Петербурга рухнули. Отступлению правительственных войск мешало паникующее, бегущее мясо. Забастовки рабочих парализовали большинство гиперполисов Западной Европы: Брюссель, Берлин, Барселона остались без энергоснабжения и превратились в черные дыры в планетарной информационной сети – оглохли, ослепли, онемели. Северная Африка. В Триполи ввели комендантский час, Касабланка-Рабат превратилась в поле боя, Большой Каир – в дымящийся морг. Африка к югу от Сахары представляла собой песчаную бурю информационного шума, прерываемую спорадическими галлюцинаторными откровениями о горящих автомобилях в центре Лагоса, искореженных трамваях, блокирующих проспекты Хартума. Величественные башни Нового Хараре горели. Фламандские фронтоны Претории закидали аэрозольными бомбами и разрисовали знаками V. – Трансатлантический регион? – спросил Квебек. Его команда разобралась. – Незначительные беспорядки в Центральных штатах, Пан-Атланте, агломерациях Миннеаполис/Сент-Пол, Монреаль и Финикс, – сообщила Шипли. В поле зрения Туссена замелькали фрагменты телевизионных новостей. – Частная и городская службы безопасности, похоже, справляются: если там кто и сражается, то мертвецы между собой. Гавана горела, Кохимар пылал, рушились и погибали красивые ратуши в испанском стиле. А в Трес-Вальес продолжали веселиться. Безумное и яркое зрелище: промокшие под дождем autodores собрались в недостроенном туннеле metropolitano вокруг своих обожаемых гоночных машин. – Мексика, центральная часть, El Sur выглядит почти так же, как и El Norte, – продолжила Шипли. – Спорадическое насилие, в основном внутренняя вражда; остальные просто задаются вопросом, что, черт возьми, происходит, и пытаются как-то выкручиваться. – «Теслер-Танос» перешла в режим чрезвычайной ситуации, – вмешался Хуэнь/Тешейра. – Он подразумевает необходимость убраться из уязвимых зон, обезопасить имущество и персонал, в районах сосредоточения войск объявить «желтую тревогу» и подготовить планы эвакуации, исследовать транснациональные рынки для укрепления корпоративных активов и скупить на биржах побольше золота и тихоокеанских долларов. Не слишком похоже на глобальное восстание мертвых. Туссен взвизгнул, когда внутренний экран его шлема побелел и погас. Сенсорное замыкание: свет был настолько ярким, что сделался слышен – превратился в пронзительный раскаленный добела вой. – Это что еще за хрень? – спросила Шипли. За двадцать один год в отцовском доме Туссен ни разу не слышал, чтобы Порфирио Казандзекес сквернословил. – Новостные сети заявляют о подбитой «хлопушке». На фоне плавно расширяющейся термоядерной туманности появился елейный репортер-конструкт неопределенного пола; громкость была слишком маленькая, чтобы расслышать, о чем говорит существо, но это явно был дурацкий треп про необходимость «хлеба и зрелищ». – Совершенно секретные данные военной разведки, отправленные орбитальным командованием Тихоокеанскому совету и корпорадам, подтверждают попадание во вражеский корабль, – доложила Шипли. Туссен услышал в ее голосе беспокойство, тревогу, заботу. Там, в космосе, на неуклюжих химерах изо льда и железа приближались их друзья, родные, возлюбленные. – Вероятность того, что это была подсадная утка, составляет девяносто два процента. Каждый раз, когда они запускают свои высококачественные интерферометрические радары, это все равно что написать «Пристрели меня» на заднице и высунуть ее из окна. – Мы уже можем увидеть, что происходит на орбите? – спросил Квебек. – Подключаемся, – сказал Хуэнь/Тешейра. – Они эвакуируют все гражданские подразделения. Переходим к прямому эфиру с орбитальной фабрики «Теслер-Танос» – «Параисо». Фигуры в скафандрах карабкались по туннелям, хватаясь за натянутые тросы; мигали идентификационные знаки, приближаясь со всевозможных сторон, устремляясь вверх, к подсвеченной зеленым пасти наружного шлюза. – Эвакуируют всех, кто не связан контрактом, – сказал Хуэнь/Тешейра, переключаясь на другую камеру: челноки отрывались от стыковочных конструкций в вихре ледяных кристаллов и космического мусора. И опять смена кадра: женщина в шлеме, лицо в невесомости раздулось и кажется еще более чужеродным, потому что перевернуто; она беззвучно кричит в объектив. Смена кадра: бодрый гавот для новостных хроник, пластиковые упаковки из-под напитков и спортивные повязки в заброшенной диспетчерской. Смена кадра: камера слежения за солнечной панелью демонстрирует россыпь звездочек, очень отчетливых на фоне погруженного в полутень изгиба корпуса. Их десятки, и они блестят, вращаясь вокруг орбитальной фабрики. Миленько. Ярко-зеленые звезды. Ярко-зеленые пятиконечные звезды. Причудливые и какие-то слишком уж яркие зеленые звезды. – Квебек, – Туссен услышал себя со стороны, – что это такое? – Тешейра, пожалуйста, останови, увеличь и отрегулируй. – Рискованно запускать под носом у «Теслер-Танос» ее же прогу улучшения изображений, – предупредил Хуэнь/Тешейра. – Сделай это, пожалуйста. Картинка застыла и увеличилась в двадцать раз. В освещенной части вращающейся фабрики тел было много, очень много: мужчины и женщины, одетые в зеленые робы, одинаково раскинувшие конечности, распятые в вакууме. Молодые. И, несмотря на мгновенно замерзшие струйки крови, вытекшей из глаз, ушей, ноздрей и ртов, красивые.