– И заняться сексом? Он показал ей то, что выросло на ладони. – Господи, Камагуэй… – Нуит, только не надо меня ненавидеть. – Я все понимаю, Камагуэй. Ты не можешь шокировать Нуит. Все знают, что смерть – великий афродизиак. Настоящие любовники всегда трахаются после похорон, Ты заплатил за меня, Камагуэй; ты спас мою задницу от noncontratistos, я твой галлоглас, помни об этом. Тут неподалеку есть одно местечко… Тридцать семь часов двенадцать минут. Вопль раздался снова, ближе. Сантьяго продрог, и дождь был тут ни при чем. Подобные дьявольские звуки не имели права на существование. – Стандартная схема рассредоточения – номер три, – приказала Миклантекутли. – Доложить о результатах в два часа. Анхель, ты с Дуарте. Позвони мне, когда будешь возле «Такорифико Суперика». Асунсьон, ты не против пойти одна? Ананси – со мной и Сантьяго. – Разве мы не поедем на байках? – спросил Сантьяго, видя, как ловкие руки Асунсьон вытаскивают тросы и привязывают мотоциклы к асфальту. – Это против правил, – отрезала Миклантекутли. Нечто в ночи опять закричало, и в ответ взревело второе такое же существо. К тому моменту мокрая от дождя улица опустела. Они побежали на восток через лабиринт новостроек. Те немногие, кто бродил по узким улочкам – в основном заблудившиеся carnivalistos и влюбленные, ищущие уединения в темных переулках, – обходили преследуемых стороной или прикасались кончиками пальцев к голове, губам, груди, животу, паху: пятикратное самоблагословение Укуромбе Фе. Миклантекутли вела, такая же неумолимая и неутомимая в роли жертвы, как и в роли преследовательницы. Сантьяго немного отстал; Ананси тоже, чтобы составить компанию и подразнить его. – Слишком быстрый темп, мясной мальчик? Слишком грязно, слишком потно, слишком физически? Слишком реально? Ты же не сжигаешь так много килоджоулей, трахая компьютер, верно? Тяжело дыша, Сантьяго повернулся к хулиганке с глазами панды, схватил ее за майку из эластичной сетки и вздернул на уровень глаз. Поднял. Подержал. Промолчал. – Даже не можешь сказать, что хотел бы со мной сделать? – огрызнулась она. – Querido, что бы ты ни придумал, я это уже испытала с другим – и мне было хорошо. – Извращенка драная… – выдохнул Сантьяго. Он швырнул Ананси на забрызганный дождем капот электрического пикапа. Мертвячка ухмыльнулась и поправила майку. – Лучше трахаться с чокнутой, чем со смертью, – сказала Миклантекутли, взмахом руки указывая на узкую улочку, забитую припаркованными грузовиками, развозящими товар из panadería. – Те нечестивые твари сюда ни за что не пролезут. Словно в ответ на ее слова, нечестивая тварь снова взревела. Каньон улицы фокусировал звук, усиливал его и направлял прямиком Сантьяго Колумбару в разум и душу. За первым призывом последовал второй, потом третий, четвертый и пятый. Охотники были впереди. – Матерь Божья, за нами гонится вся стая, – тихо сказал Ананси. – Их разведчики время зря не тратили, – Миклантекутли сплюнула. – Мы словно крысы в канализации. – Она посмотрела вверх, на падающий дождь. – Кажется, эти крыши соединяются между собой. Миклантекутли забралась на капот, а затем на крышу припаркованного грузовика. Нашла точку опоры на хлещущей водосточной трубе, вскарабкалась на нее, потом прыгнула и ухватилась за нижнюю ступеньку выдвижной пожарной лестницы. Лестница с грохотом ринулась вниз. Ананси помчалась к ней и к тому времени, когда Сантьяго вскарабкался на крышу грузовика, была уже на уровне третьего этажа. Узкий переулок содрогнулся от вопля древней твари, которую пробудили от смертельного сна, и вторая тварь ответила с другого конца. – Что это? – Сантьяго остановился на площадке пятого этажа, чтобы перевести дух. – Скоро узнаешь. Лицо Миклантекутли исказилось от свирепого ликования. «Ей это нравится, – подумал Сантьяго, следуя за Миклантекутли по крышам мимо самодельных спутниковых тарелок из проволочной сетки, воздуховодов и ржавых, унылых каруселей с мокрым бельем. – Нет никакой разницы между охотником и объектом охоты. Преследователь становится преследуемым: в этом вся тайна. И преследуемый – преследователем?» Он оказался на узком кирпичном парапете, за которым простирался головокружительный обрыв и – тридцатью метрами ниже – какая-то из улиц Святого Иоанна. Не смотри на дождь. Не следуй за каплями в пропасть, освещенную уличными фонарями. Миклантекутли побежала по самому краю, чтобы присоединиться к Ананси, которая махала им с изогнутого деревянного мостика – явно самодельного, – перекинутого между крышами. Она была великолепна, дика, беспечна, расчетлива, ужасна. Она с беспечной подсознательной легкостью обитала в том потустороннем месте, к которому Сантьяго стремился с тех пор, как на вечеринке по случаю шестнадцатилетия испытал мрачное откровение. Он понял, что другого способа попасть туда нет. Осознанность разрушала то, что он хотел испытать, поскольку оно базировалось на бессознательном ощущении своей телесной природы. Осознав, что обладаешь искомым, ты тянулся к нему, чтобы схватить и удержать, но терял. Животное знание. К нему нельзя прикасаться ни руками, ни разумом. Позади и внизу снова взревел охотник. В этом вопле безошибочно угадывались обертоны чистого разочарования. Они пробежали по мосту и очутились в зарослях марихуаны. Целый гектар зелья простирался вокруг центрального светового колодца cuadra. Некоторые кусты вымахали в человеческий рост, набравшись силы и мощи благодаря лос-анджелесскому солнцу, смогу, муссонам и удобрениям. Ранний урожай развесили на крюках, защищенных крышей из прозрачного пластикового листа, который просел от собравшейся дождевой воды. Охотники взревели в унисон. – Ублюдки все еще преследуют нас, – прошипела Миклантекутли. – Сантьяго, ты вперед. Ананси – направо. Я пойду налево. Хочу посмотреть, как они выглядят. Тому, кто высунет башку над краем крыши, соски оторву. С участка фасада, который достался Сантьяго, открывался вид на сеть широких улиц, где существо, способное издать такой вопль, продемонстрировало бы себя за километр. Он ничего не увидел. Но охотники были где-то рядом. Их выдавало отсутствие вездесущей некровильской ночной жизни. – Единственный путь вниз, кроме главной лестницы – веревочный подъемник, на котором возят собранную травку, – доложила Ананси. – Если только мы не хотим вернуться той же дорогой, какой пришли. Мило, Миклан. Умно. – С моей стороны прыгать некуда, слишком большое расстояние, – сказала Миклантекутли. Ананси и Сантьяго признались, что с их секторами дело обстоит не лучше. – М-да. Итак, мы здесь, на крыше, по уши в ганже. Ананси, раз уж ты выразила сомнение в моих лидерских качествах, скажи – что нам делать дальше? – Нет, Миклан. Только не я. Пошли его. Я не буду этого делать. Это самоубийство. – Потому я и не могу послать его, Ананси. И, увидев твою открытую враждебность по отношению к моему старому другу и коллеге-художнику, я не могу доверить тебе присматривать за ним, если сама уйду. Он мясо, не забывай – а мясо штука нежная. Ты быстра, хороша; ты сможешь удрать. Ты, вероятно, справишься. А если нет, то разве минус один не лучше, чем минус три? – Иди ты в жопу, Миклан. – Очень любезно с твоей стороны. Когда строптивая подручная Миклантекутли забралась на платформу подъемника, предводительница продолжила: – Ананси, некоторые люди с радостью ухватились бы за возможность выступить на столь необычной сцене, заплатив за участие в эксклюзивном концерте всего лишь болью. – Она нажала на кнопку и отправила Ананси вниз. Сантьяго наблюдал, как платформа медленно вращается на тросе, спускаясь под дождем: маятник Фуко, обремененный одной жизнью. – Конечно, кое-кто может не поверить, что на крыше была всего одна жертва, но именно такие не поддающиеся оценке мелочи и придают игре остроту. Ананси достигла земли. Она знала, что лучше не поднимать глаз и не махать рукой. Умчалась в лабиринт улиц к западу от cuadra уверенной, неутомимой трусцой охотника, словно волчица. – Хорошо, что твои друзья опоздали на наш туристический автобус, Сантьяго. – Миклантекутли прилегла на парапет, наблюдая за улицей. Дождь стекал с ее резиновой куртки; отлитые в вакууме лица как будто плакали. – Им бы не достало cojones попробовать такое перченое блюдо. Я так и не поняла, что ты в них нашел. Два стакана текилы, дорожка-другая белой дряни и быстрая бисексуальная возня под москитными сетками – это вы называли жизнью на всю катушку. Ты всегда был достоин большего. Не их. – Тебя, например? – Я была тронута, когда ты решил сделать наши отношения чем-то большим, чем просто интрижкой дилера и клиентки. Приятно знать, что я тебя все еще вдохновляю. Но мне любопытно: что сделало эту Ночь мертвых лучшей из всех Ночей мертвых? Ты проснулся утром и обнаружил, что тебя больше ничего не штырит? А я предупреждала, Сантьяго. Эти клоуны тебе не ровня: мы с тобой, Сантьяго, всегда были особенными. Всегда пытались заглянуть за грань. Рев вынудил Миклантекутли замолчать, и она не сказала что-нибудь еще из того, что Сантьяго не хотел слышать. Вслед за ревом послышался звук бегущих шагов. Ананси выскочила на открытый перекресток. На высоте двадцати метров Сантьяго почувствовал ее страх, сосредоточенность на побеге. От предчувствия скорой смерти каждая ее мышца завязалась тугим узлом. – Что бы ни случилось, – прошептала Миклантекутли, – ни слова, ни звука. Что бы ни случилось. Оглянувшись, Ананси шмыгнула за угол жилого дома. Черными тенями в листве Миклантекутли и Сантьяго последовали за ней. Ананси пыталась спрятаться в лабиринте на западной стороне. Бледный Всадник преградил ей путь к отступлению. – Господи Иисусе, – прошептал Сантьяго, забыв о наказе Миклантекутли. Та зашипела сквозь зубы; от восхищения, а не с упреком. Она подобралась так близко к краю, как только осмелилась, чтобы понаблюдать за представлением. Существо стояло на задних лапах, и было в нем три метра роста: массивное тело едва помещалось в переулке. Крючковатые стальные когти на коротких и мощных предплечьях высекали искры из железных конструкций, когда он протискивался между пожарными лестницами, тяжелые когтистые ступни оставляли борозды на дорожном покрытии. Голова – тяжелый топор из кости и кожи; ночное зрение существа было усилено двумя прожекторами, прикрепленными к черепу позади каждого глаза. Оно метнулось влево, вправо, вверх, вниз, вынюхивая, выслеживая. Заметив добычу, обнажило в ухмылке сотню стальных кинжалов. Всадник сидел в седле, которое, как показалось Сантьяго, выросло из плеч твари. Плоские кабели были прицеплены одним концом к черепу, другим – к модулю управления с джойстиком; охотница, гривастый ангел, чья камуфляжная кожа сливалась с зеленым ромбовидным узором на шкуре «скакуна», нажала на рычаг. Монстр сделал два шага к парализованной Ананси. – Карликовые аллозавры, – прошептала Миклантекутли с нескрываемым восхищением. – Раннемеловой вариант, который охотился на побережье Южной Виктории, когда Австралия и Антарктида были esposo и mujer[167][Esposo, mujer – муж и жена (исп.).] на Южном полюсе. Их привезли самолетом из Сиэтла в Ван-Колумбию в законсервированном виде и заплатили Дому смерти за выращивание. Для гринго у этих людей есть не только класс, но и деньги. Теперь понимаешь, почему мне пришлось играть с ними жестко? Бледная Всадница нажала какую-то кнопку на своем пульте управления. Тектозавр запрокинул голову и закричал в ночь. Лучи его прожекторов пронзали падающий дождь. Громоподобный рев вывел Ананси из ступора. Она повернулась и побежала. Аллозавр последовал за ней, преодолевая расстояние двухметровыми скачками. Наблюдатели побежали следом по крышам. Когда Ананси выскочила на открытый перекресток перед жилым комплексом, охотница остановилась. Преследующий аллозавр встал на дыбы и снова зарычал. Второй монстр вышел из переулка впереди Ананси. Третий, четвертый, пятый. Все пути к отступлению были перекрыты. – Она мертва, – прошептала Миклантекутли. – Она мертвое мясо. Сантьяго расслышал в ее голосе отвратительную тягучую ноту похоти. Ананси одиноко стояла на асфальте, освещенная лучами прожекторов. Бледная Всадница, загнавшая ее в угол, отстегнула длинное копье от седла. Аллозавр опустил башку, наклонился вперед. Бледная Всадница подняла орудие боя. Ее скакун дважды царапнул когтями асфальт и рванулся вперед. Ананси стояла непоколебимо. Жуткий звук рвущейся плоти и крик смертельной муки прозвучали одновременно. Копье попало в грудину и вышло из спины на целых полметра. Сила удара пронесла жертву на половину перекрестка, прежде чем Бледная Всадница отпустила копье и позволила Ананси упасть. Ее пальцы пытались ухватиться за гладкое влажное древко, пока сама она мучительно скользила по нему на мокрый бетон. Охотница развернула пугающе проворного скакуна на огромных когтистых лапах и выдернула копье. Пальцы Ананси медленно расслабились и разжались. Бледные Всадники закружились возле мертвячки. Не в силах отвести глаз от существа, лежащего на улице и смотрящего на падающий дождь, Сантьяго издал потрясенный булькающий вопль. Аллозавр поднял голову и направил парные лучи на бок cuadra. Миклантекутли стащила Сантьяго с парапета под мокрую коноплю. – Ничего не говори. Ничего не делай, – злобно прошипела она. – Понятия не имею, как эти твари нас выследили, но рисковать не будем. Надеюсь, бханг поможет нам спрятаться. – Она перекатилась на спину. – Конечно, мы не двинемся отсюда, пока я не удостоверюсь, что это безопасно. Она сняла левую перчатку и сунула безымянный палец в рот. – ¡Ay![168][¡Ay! – «ах!», «ох!» (Исп.).] Ананси! – прошептала она и аккуратно откусила последний сустав. Сердце Сантьяго бешено заколотилось. Миклантекутли заскулила от боли и выплюнула кусочек плоти в темноту. – Один ноль в вашу пользу, враги мои. Несколько секунд единственным звуком был тот, с которым капли падали на листву, затем сверхъестественные способности Миклантекутли к регенерации остановили кровотечение. Духовная наставница. Любовница. Мучительница. Муза. Всем этим Миклантекутли были для него. Всем этим он позволил ей быть для него. Воспоминания, похожие на молнии; словно галлюциногенные флешбэки. Их первая встреча в галерее «За проволокой» в Уилшире, где можно делать то, на что не осмеливаешься в мире мяса, потому что в некровиле не было закона, ограничивающего искусство. Сантьяго Колумбар: без трех дней двадцать, мучительно застенчивый в своей тщательно подобранной смартодежде среди людей, которым поклонялся. В нагрудном кармане его жилета из кожи тектозавра лежал диск с молекулярными схемами и прогнозными моделями «Новых миров», его первой оригинальной работы. Миклантекутли: virtualista вне закона. Достаточно взрослая, чтобы подарить Сантьяго половину хромосом, но благодаря телесным модификациям достаточно самоуверенная, чтобы носить только черный – под цвет кожи – вирткомб и клин из алюминия с заклепками, расположенный в стратегическом месте. Они встретились перед пластиковым пузырем, внутри которого мертвая женщина, окруженная собственными выпотрошенными кишками, ждала смерти. – «Новые миры?» – спросила Миклантекутли, проводя кончиками пальцев по кожаным ремешкам на его запястьях. – Иные миры, – уточнил Сантьяго. – Специально подобранный галлюциноген, изменяющий восприятие. Он перепрограммирует системы распознавания образов: знакомое становится чем-то необычным. Дерево может сделаться фонтаном жидкого гелия, облако – живым дирижаблем, человек – разумной хрустальной арфой. – Тебя, muchacho, сам Господь сюда послал, – сказала Миклантекутли, virtualista вне закона, уводя его подальше от толпы в прохладу садов, где шептались акустические скульптуры. Она поведала ему свою влажную мечту: вот если бы виртуальная реальность трахнула дизайнерский галлюциноген и породила жуткую, грандиозную химеру – виртуальность, создающую себя на основе галлюцинирующего разума, чтобы отправить галлюцинации, ставшие реальностью, в сенсорные каналы вирткомба. – Автономная петля обратной связи. Полное взаимодействие, но на абсолютно бессознательном уровне. Путешествие во внутренний космос, идеальный трип. Способный отправить в нокаут частные коллекции порнухи, а также погружения в «Страну Ван Гога», «Мир Босха» и Гилберт-и-Джорджевскую «Жизнь как искусство», все эти заправленные дерьмом гиперреальности, которые почему-то называют художественной виртуальностью. Это будет что-то спонтанное. С надписью «Здесь обитают драконы» над воротами. Такое, чтобы ты, снимая вирткомб, сам себя не узнал. Такое, откуда не захочется возвращаться. В ту ночь она забрала его с собой домой. Они не спали до самого рассветного небесного знака; она пила хлебную водку, он – воду из бутылок, и оба ослепляли друг друга новыми откровениями. На следующий день он бросил университет и переехал к ней. Чтобы купить дорогостоящее компьютерное время и дать Сантьяго возможность моделировать молекулы для проекта виртуальности, Миклантекутли запустила в производство пауков с «Новыми мирами». Поскольку Сантьяго всегда честно относился к своему искусству, он настоял на том, чтобы они протестировали прототип. Раздавили пауков и прокатились на велорикше по городу, который с их точки зрения превратился в иное измерение, мистическую симфонию, где вздымались звенящие стеклянные айсберги и росли неоновые деревья, скаты манта летали вокруг углеводородных рифов, паслись травоядные животные, при виде чужаков встававшие на дыбы, чтобы взорваться облаком одуванчикового пуха и пляшущих светящихся узоров, видимых только краем глаза. Той ночью они трахались в глицериновой постели Миклантекутли; два нежных кристаллических инопланетянина слились в экстазе под шепот и шелест стеклянных ресничек.