Глава 9 — Лечебницу для душевнобольных. Сумасшедших. Веравинские слова лились из меня легко и свободно. Хотя я уже не была в теле носительницы языка. Видимо, мое сознание усвоило язык раз и навсегда. Жаргонные слова — дурка, попаданцы — я легко образовывала по правилам веравинской морфологии. — Как ты попала на Веравин? Пожала плечами. — Сама хотела бы знать. Шла себе; шла… и вдруг бац — уже не на Земле, а здесь. И я уже не я, а Рианна Вальдер. Земля — так называется мой мир. Впечатлило ли Элгана мое признание — понять невозможно. Лицо мага оставалось бесстрастным. Ни единой черточки не дрогнуло. — А вы случайно не допрашивали ее? Может, это она как-то втянула меня в свой мир? И что с ней теперь будет? — Советую тебе беспокоиться, что будет с тобой. А чтобы беспокойства было меньше — отвечать на мои вопросы, а не задавать свои. — Слушаюсь и повинуюсь, о великий господин! — вновь не сдержала рвущегося из всех дыр сарказма. Чародейшество приподнял бровь. — Теперь вижу, что колючий юмор — твоя черта характера, а не леди Вальдер. — Не собираюсь этого скрывать. Тем более, вы и сами это узрите, милорд Элган. И еще не раз. Если не размажете меня по стенке немедленно. — Кем ты была в своем мире, Юлия Чередник? Надо же, даже мое имя повторил почти правильно. Лишь слегка растянул и краткое и ударную гласную: иууулииа. Но для веравинского это норма — как для финского. — Джазовой певицей. Померещилось ли, что Его Чародейшество вздрогнул? Наверняка. Этого железного дровосека фиг проймешь искусством. — Шасовой певицей? — повторил, коверкая. Поправлять не стала. Какая разница. Что за дело иномирному магу до джаза. Да и какая я джазовая. Большую часть времени мы с ребятами лабали по кабакам то, что требовали клиенты. А джаз играли лишь иногда, в редких ламповых местечках нашего города, где это было кому-то интересно. Так что я молча кивнула головой, ничего не объясняя. Следующая реплика чародея повергла меня в ступор. — Докажи. — Что доказать? — Что ты певица. Спой. — Где?! — Здесь. Сейчас. Я хочу слышать твое пение. У меня аж захолонуло в груди от возмущения. Спеть? Здесь и сейчас?! А почему не сплясать лезгинку? Не пройти кувырком вдоль всей обшарпанной комнаты? Кстати, что это за место вообще… Неужели личные апартаменты Его Чародейшества? Леон ведь приказал заселить его куда боже негоже… — В вашем мире не говорят — соловьи не поют в неволе? Усмехнулся. — Надо же. У нас говорят: серрай не поет в неволе. Маленькая птичка, очень красиво щебечет. Похоже, в чем-то наши миры не столь различаются. — Так чего вы от меня хотите? — Ты не соловей, Юлия. Ты человек. У тебя есть воля и разум. Соберись и выполни мой приказ. — Песня — это вдохновение! Это творчество! Нельзя творить по приказу! Конечно же, я лукавила. С моим кабацким опытом я могла петь где угодно при каких угодно обстоятельствах. Вдохновение… Ему находилось место в закоулках моего сердца… наших сердец, всех ребят нашей джаз-банды. А петь по нужде я могла и умела. Но сейчас я не желала уступать этому настырному инквизитору с ледяным беспощадным взглядом. Петь перед толпой гостей ресторана, за деньги — одно дело. А спеть ему одному, в его личных покоях… Попахивало интимностью, которая была совершенно лишней, неуместной в моей ситуации. Нет. Не стану. — Творчество? Или ты просто лжешь мне? Кто искусно спел на испытании — ты или Рианна? Не знаю, что на меня нашло. Нет, упрек во лжи оставил меня абсолютно равнодушной. Приписывание моего достижения Рианне — и подавно. Я бы ничуть не расстроилась, если бы мое мастерство и владение голосом приписали ей. Наверно, это было то самое вдохновение. Почему-то оно прорезалось в этот момент, когда я ничуть не ждала его. Просто вдруг, глядя в глаза Элгану, я запела. Голос сам рвался у меня из груди, без моего на то намерения. Моя боль звенела под его пальцами. Моя жизнь текла с его уст. Он ласково убивал меня песней… Ласково убивал меня песней. Чужак, незнакомец — Он поведал мне всю мою жизнь В своих словах. В своих стихах. Ласково убивал меня песней. Я стояла среди толпы… Раскрасневшись, дрожала неловко. Он как будто нашел мои письма — И зачел вслух перед толпой. Я молилась, чтобы он замолчал… Но он пел и пел — И моя боль звенела под его пальцами. Моя жизнь текла с его уст. Своими стихами он поведал всю мою жизнь. Ласково убивал меня песней. Он пел, будто наблюдал за мной В черный час моего отчаяния. И вдруг глянул сквозь меня — Будто меня и не было здесь. И снова пел и пел, Звонко и чисто. Моя боль звенела под его пальцами. Моя жизнь текла с его уст. Он ласково убивал меня песней… Ласково убивал меня песней.