Невероятно довольные собой, гости и старший сын с семьей, расходились уже в глубине густой декабрьской ночи. Счастливые. Еще и Влада по дороге встретили. Сил на доверительные беседы с мужем у меня после столь активного вечера не было, поэтому отправилась я спать, выдав Владу его ужин. Следующий день был полон рабочей суматохи, сессия надвигалась стремительно, посему, прибыв домой, я мечтала о тишине и покое. Не сложилось. Вместо дорогого супруга, распахнув дверь, я узрела того, кому лучше было бы мне на глаза не показываться. Потому что мой носик, как и у Фриды Бок с Фрейгатен – также хорош в любую погоду. Ну и кровь я пролить очень даже могу. – Привет, неласковая хозяюшка. Ужином-то хоть угостишь? – Ваша наглость, Степан Тимофеевич, не влезет в нашу дверь. Заржал весело: – Не волнуйся, мы с Владом договорились сегодня дела у вас обсудить, просто получилось чуть раньше приехать. – Какое счастье, – пробормотала, отходя в сторону и набирая мужа по сотовому. Занято. Да, естественно. Заглянув к Нику, который увлеченно рисовал детскую полосу препятствий для себя и схему ловушек во дворце принцесс, как требовали от него Айка и Селена, вернулась на кухню. Как не ко времени вылезла из глубин памяти Вера Павловна: «Гость – это важно. Званый или нет – приглашай к столу». Не к добру я ей вчера звонила, не к добру. Пока я в голове перебирала значимые для матери и абсолютно пустые для меня новости, что она вывалила вечером за получасовой монолог, Степан устроился за торцом стола так, будто решил здесь зимовать. Ну и дорогу мне из кухни перекрыл, зараза. И, конечно же, он не молчал: – Лежал я там, в одиночестве, Ритуля. Думал-думал, смотрел по сторонам. И понял, что ошибаешься ты, невозможная женщина! – И в чем же? – ну, зачем опять-то начинать? Ведь я была очень конкретна в своем посыле, ежки-плошки. Кормить я его одного не буду, а чаю с разными десертами можно и подать. Сердито загремела мисочками, чашками и подносом. Но Степан Тимофеевич женат никогда не был, и опыта распознавать эмоции женщины по тому, как звенит в ее руках посуда, не имел. А жаль. Сбежал бы в ужасе, потому как я натурально громыхала. А он вместо этого разливался речкой в половодье: – Знаю я, женщинам нужны эмоции, впечатления, переживания. Все это обеспечу тебе с горкой, – улыбнулся широко и насмешливо. Пресвятые Просветители, вот только дополнительных переживаний мне и не хватало на старости лет. Не успела я подумать: где же Агату эту черти носят, когда она нужна, или хотя бы Мадину с её наполеоновскими планами бы сюда, как на кухне появился спасатель. Младший. Никитос подошел совершенно бесшумно, а когда он оказался чётко за спиной Степана Тимофеевича, я изо всех сил жахнула об стол перед гостем металлическим подносом с кучей маленьких пиал для варения, мёда, орехов и цукатов. Естественно, непустых. На всю жизнь зрение и память запечатлели и сохранили для меня эпическую картину. Вот Никита взмахивает тяжелой дедовой шахматной доской, замирает в максимально высокой точке, и обрушивает дубовую семейную реликвию со всей силы на затылок Степана Тимофеевича. Доска дубовая трескается и разлетается в стороны, Степан валится на пол. Сын недоумевает. Я охреневаю. Занавес. Пока профессорское семейство Ланских-Коломенских опять забыло, что «нужно разговаривать с людьми», вот вам счастливые молодожены: Глава 62 Влад Да, мало я в последнее время бываю дома. Не к добру это, естественно, но пока изменить ситуацию нельзя. Мы с Изосимовичем приложили массу усилий, чтобы защитить мою семью от всей грязи досудебных разбирательств и моих жутко токсичных родственников. Возможно, перемудрили, не зря же Айкин отец, периодически появляющийся у следователя, оглядывал нас хитро, кивал каким-то своим мыслям и усмехался. Каждое столкновение с Ланскими было наполнено сплошными: «Ты должен – должен – должен, немедленно исправь… вечно от тебя одни проблемы… Ты нам обязан…» Все речи исключительно в таком духе. Нет, пусть моя Королева обижается, но пачкать ее в этом дерьме я не согласен. Слушаю долетающий отдельными фразами приговор. Понимаю, что «умышленное причинение тяжкого вреда здоровью» превратилось в «непредумышленное по неосторожности». И за это Дина и Анна получают всего по три года в колонии общего режима и могут еще и обжаловать его в Верховном суде. Кошу глазом: Владлен зол, скрипит зубами. Он готовился и рассчитывал на другой исход, но вышло так. Внимательно наблюдаю за теми, кто сыграл в моей жизни такую значимую отрицательную роль. Анна, бледная, с расширившимися от недоверия глазами, Дина в слезах, бормочущая что-то своему адвокату. Мать моя, страшная женщина, в истовом отрицании мотающая головой и Лев Владимирович, рычащий в сторону покидающих зал заседаний судьи и прокурора: – Как вы смеете? Моя дочь в тюрьму не сядет! А тут проходящий мимо них недовольный Владлен, желающий хоть как-то выразить своё несогласие со слишком мягким приговором, бросает ему: – Так, ваша и не сядет. Вы же знаете, что Владимир Львович вам сын, а вот Анну госпожа Ланская родила от кого-то другого. Изосимович с мордой кирпичом шествует дальше, как ни в чем не бывало, а Ланской впадает в ступор. Потом орет так же громко, как и до этого: – Ложь! Бред! Клевета! Ну, такой поклёп следаки не терпят: – Не надо песен. Я сам запрос составлял и с результатами ознакомился. Три независимые экспертизы сделали, так что я за свои слова отвечаю. В отличие от вас. А после я наблюдаю, как длань Господня являет себя миру. Мой биологический отец хватается сначала за горло, потом за сердце, а после валится на стоящий неподалёку стол. Женщина, что когда-то дала мне жизнь, а потом с огромным энтузиазмом семь лет превращала её в кошмар, всплескивает руками, зовёт на помощь, бросается к побледневшему и задыхающимся мужу. Прибывшая скорая предполагает инсульт. Я морально удовлетворен и с относительно спокойными нервами отбываю в Универ. Увы, и на работе у нас тоже вагон всего срочного накопился. Только успевай грести.