Я стараюсь не думать о сообщении, которое я оставила Финну на своем телефоне в сотый раз за последние четыре дня. Он наверняка уже нашел его. А это значит, что если он и нашел его, то этого было недостаточно, чтобы исправить то, что я сделала. Или он не смог связаться с Les Arnaqueuses, или — нет, что сделано, то сделано. Внизу стоит церковь, полная людей. Кто они? Разве это важно? Свадьба состоится, и несущественные детали этого не изменят. Я была выжившей задолго до того, как стала женщиной. Я и сейчас ею остаюсь. Борьба изменилась, но я так же сильна. Я долго смотрелась в зеркало, а затем спустилась в фойе церкви, где меня ждал отец. Его черные волосы были зачесаны назад, а глаза темные, как уголь. Он протянул мне локоть. "Ты прекрасно выглядишь, принцесса". Он называет меня принцессой, и в моей голове возникают болезненные образы ленивого утра, мягкого солнечного света и тепла тела Финна, обхватывающего мое. Я обнимаю его за плечи, но не притворяюсь, что улыбаюсь. Я выполню свой долг, но не стану притворяться, что моя тюрьма — это замок. Когда мы проходим через двойные двери в храм, начинает звучать органная музыка. Это песня, которая должна заставить ваше сердце расцветать от романтики и радости, а вместо этого мне кажется, что я возглавляю собственную похоронную процессию. Когда я вижу Уильяма в конце прохода, мои легкие отказывают. Такое ощущение, что мою голову держат под водой. Мой пульс учащается от сходства между ним и Хадсоном до головокружения. Мое тело кричит, чтобы я отступила, горло сжимается, как будто жестокие руки Хадсона все еще сжимают его. Отец сжимает мою руку в своей, пытаясь удержать мои шатающиеся ноги, пытаясь затащить меня в брак, которого я не хочу. Люди на скамьях — безликие размытые пятна. Я даже не узнаю священника. Ощущение такое, будто попадаешь на съемочную площадку, холодную, безличную, похожую на фарс. Единственные реальные вещи — это букеты белых роз в конце каждого ряда, но даже они ощущаются как часть обмана. Отец передает меня Уильяму, его руки такие же потные, как и мои. Его голубые глаза смотрят на меня с покорным холодом. Они могли бы быть красивыми, если бы мне не пришлось бороться за свою жизнь, глядя на такую же пару. Когда священник начинает церемонию, у меня в горле появляется кислый привкус, а его слова — лишь сухой гул. Когда пришло время обмениваться кольцами, носителя колец не было. Он достает их из кармана пальто, и моя рука немеет, когда он берет мою в свою. Холодная горечь скользит по моим плечам и спине. Священник начинает бормотать самые банальные, упрощенные клятвы, а Уильям повторяет его слова предложение за предложением. В этом нет ничего личного. Зачем беспокоиться, если все обещания, скрепляющие этот брак, записаны в контракте жаждущими власти бессердечными людьми. А не те двое, что стоят у алтаря. Удивительно, но моя рука не дрожит, а вот его — дрожит, когда он поднимает мою и надевает кольцо на кончик пальца. Может быть, моя рука не дрожит, потому что в этот короткий момент я не в этой церкви, а в лимузине с Финном, и он говорит мне, как гордится мной. Уильям начинает надевать кольцо на мой палец, и тут кто-то вскрикивает. Сначала я подумала, не я ли это, не сорвалась ли я наконец, но потом за мной последовали другие, и поднялась суматоха. Священника оттаскивают назад, к его горлу прижимается острое серебряное лезвие, а над его плечом появляется дикое, ухмыляющееся лицо Кэша Фокса. "Никому не двигаться, иначе отец получит VIP-встречу с тем богом, которого он так любит". Он смотрит на меня с лукавой улыбкой и быстро подмигивает. "Добрый день, миссис Фокс". Двойные двери в задней части храма распахиваются. "Мы уже дошли до части "говори сейчас или навсегда сохрани свой покой"? Потому что я заявляю протест на том основании, что Эуфемия Фокс уже замужем. За мной". 1. i feel everything — Amelia Moore | 2. Next — Shaker | Глава 23 Беги Финн Последние четыре дня были самыми длинными в моей жизни. 1 Моим легким пришлось заново учиться дышать в их отсутствие. Моя кровь должна была привыкнуть к постоянному кипению. И никогда еще моя ярость, моя жажда крови не ждала своего удовлетворения так долго. Два дня ушло на то, чтобы окончательно утвердить наши планы, а потом два дня я ничего не делал, только кипел, кипел и мечтал о том, как бы я хотел помучить всех, кто причастен к тому, чтобы эта свадьба состоялась. Узнать, что она выходит замуж, было все равно что попасть под картечь: пули оставили несколько следов в моих мышцах и плоти. Ожидание было мучительным, но это нужно было сделать. Дождаться свадьбы было лучшим способом добраться до Эффи и одновременно нанести удар губернатору. Я сидел на скамейке в парке напротив особняка губернатора уже большую часть часа. У Кэмпбеллов есть большое поместье в другом месте, но губернатор держит этот роскошный таунхаус в Джун-Харбор для городских дел. Я подпрыгиваю, когда вижу, как подъезжает первый черный бронированный автомобиль. Еще больше внедорожников с государственными номерами выстраиваются вокруг квартала. В моем нутре зарождается чувство глубокого удовлетворения, какое бывает только при идеальном выполнении плана. Пока Эффи где-то там готовится к свадьбе с его сыном, ее план по уничтожению губернатора идет полным ходом. Несмотря на то, что мысль о том, что она готовится к свадьбе, ощущается как сотня стрел в груди, я невероятно горжусь тем, что она начала с Les Arnaqueuses. Люди в тактическом снаряжении, выстроившиеся у дома, скоро выломают дверь, чтобы найти редкие, украденные шедевры из нашего тайника, который мы заложили сегодня рано утром. Команда тщательно продумала каждую деталь, чтобы исключить возможность того, что он ускользнет от обвинений или спрячет их под ковер. Они разгласили в прессе подробности возможного налета на давно потерянные предметы искусства и распространили информацию через полицейские источники, чтобы заставить ФБР обратить внимание на губернатора. Проходит всего несколько минут, прежде чем я вижу вдали новостные фургоны. От нетерпения мне хочется остаться подольше, но у меня свадьба и жена, которую нужно отвезти домой. Я бы с удовольствием посмотрел, как ФБР выставляет утраченные шедевры перед ордой новостных камер. Каждая секунда этого погрома будет транслироваться, народ будет требовать отчета и кричать о коррупции. Но как бы мне ни хотелось посмотреть, как на моих глазах разворачивается гибель губернатора Кэмпбелла, ничто не сравнится с моим желанием снова обнять Эффи. Я выхожу из парка и сажусь на мотоцикл, чтобы мчаться обратно к Кэшу. "Как все прошло?" спрашивает Хадис, когда я снимаю шлем в подземном гараже. "Спецназ и новости заполонили улицу. Все прошло по плану". Она улыбается, довольная, а я поворачиваюсь к своим братьям, которые грузят наших солдат во внедорожники. Роан раздает указания, распределяя людей по местам, а Лохлан пристегивает к поясу новые магазины с патронами. Я не решаюсь подойти к Кэшу, пока он не закончит целовать Харлоу на прощание, как если бы он собирался на войну. "Не забывайте направиться прямо к священнику. Он будет нашим лучшим рычагом давления. Лучано пожертвует в этой церкви практически всеми". Лицемерие мафии в вопросах религии всегда меня забавляло. Они относятся к священнослужителям как к живым святым, а потом разворачиваются и зарабатывают на жизнь грехом. "Я знаю, что она твоя девушка, но клянусь Богом, Финнеас, если ты еще хоть раз напомнишь мне о священнике, я вышибу твои гребаные мозги". Я закатил глаза. "Тогда не забывай об этом, мать твою". Я последним прибыл к церкви. Охранникам губернатора, стоящим у церкви, уже позвонили, так что никто не помешает мне подняться по ступенькам и войти внутрь. Теперь я в фойе, а объект всех моих мыслей, моих желаний, моей воли к жизни, черт возьми, находится за этими дверями, собираясь выйти замуж за незнакомца. Я вспыхиваю, как провод под напряжением, как только слышу первые крики — сигнал к движению. Обеими руками я распахиваю двери святилища и выхожу в коридор. Мои братья держат сына губернатора и священника под прицелом пистолетов и ножей. Эффи в белом выглядит душераздирающе прекрасной, ее глаза круглы и полны удивления. Неужели она не знала, что я приду за ней? "Мы уже дошли до части "говори сейчас или навсегда сохрани свой покой"? Потому что я возражаю на том основании, что Эуфемия Фокс уже замужем. За мной". Я проворно шагаю к алтарю, снимаю кожаные перчатки и бросаю их на скамьи с самодовольным безразличием к сидящим там людям. По команде Кэша все сидящие на скамьях опускаются на колени, прикрывая голову руками. Я впитываю ее с каждым шагом к алтарю. Ее каштановые волосы взметнулись вверх и упали с шеи. Ангельское тело, покрытое атласом и кружевами, которые мне не терпится сорвать с нее. Янтарные глаза горят дьявольским пламенем. Я дохожу до подножия алтаря и протягиваю ей руку. Она прикусывает губу, сдерживая шокированную улыбку. "Ты пришел…", — запинается она, кладет свою руку в мою, и впервые за несколько дней под моими ногами оказывается твердая почва. Она поднимает с земли свое платье и смотрит на меня с застенчивой улыбкой. Кажется, она готова убежать, но вместо этого я подхватываю ее на руки и несу по проходу прямо к выходу. Я так и не смог выйти из церкви с женой в первый раз, и хотя это не совсем то же самое, я испытываю ни с чем не сравнимое удовлетворение, держа ее на руках. У церкви припаркован лимузин, к заднему борту привязаны серпантин и банки, на окнах красуется надпись "Только что поженились". Альфи вытаскивает водителя вперед. "Ты хочешь умереть за эту машину? Ты знаешь, сколько людей, наверное, занимались сексом в этой штуке? Отвратительно. Ты должен благодарить нас за то, что мы забрали ее у тебя. А теперь, Господи Иисусе, вылезай из этой гребаной машины, пока я тебя не пристрелил!" Элфи видит, как мы спускаемся по ступенькам, и пожимает плечами. "Опа, время вышло". Он стреляет водителю в колено, а затем выталкивает его покалеченную фигуру из машины. Я открываю пассажирскую дверь, и Эффи запрыгивает внутрь. Я проскальзываю за ней и рявкаю на Элфи, чтобы он поднял перегородку. Мы отъезжаем, звеня консервными банками, как раз в тот момент, когда позади нас по дороге проносятся ряды полицейских машин с ревущими сиренами. Синий и красный свет их фар настолько ярок, что пробивается сквозь тонированные стекла лимузина и пляшет по испуганным чертам лица Эффи. " Твои братья", — задыхается она. "Они не придут за тобой". Я откинулся на спинку глубокого сиденья, не в силах отвести от нее взгляд. "Тогда кто?" "Сегодня утром ФБР обнаружило несколько картин Ван Гога и Ренуара в доме некоего Томаса Кэмпбелла", — я обхватываю рукой ее запястье, мои пальцы касаются ее пульса. " Ты нашел телефон". Ее глаза морщатся в уголках в нежной улыбке. "Нашел, и я люблю…" Я проглатываю все слова, когда Элфи жмет на тормоза, и мы летим вперед на заднем сиденье лимузина, а мои руки вырываются, чтобы поймать ее и притянуть к себе. "Эй, возвращайся в дом престарелых, если не знаешь, как переходить дорогу по зебре!" — кричит он. Она смотрит на меня, обнимая, с тяжелыми глазами. "Когда я рассказала отцу, я не знала…" "Это неважно". Я прервал ее. "Я хочу, чтобы ты знал…" "Я знаю все, что мне нужно знать, Эф. Я знаю, что причинил тебе боль, а ты дала мне второй, третий, чертов десятый шанс. Я знаю, что был наглым и жестоким, но ты никогда не отказывалась от меня". Ее нижняя губа дрожит, и я кладу на нее большой палец. Она целует подушечку моего большого пальца, и я беру ее на руки, возвращая туда, где ей самое место. Солнце садится, когда я начинаю будить Эффи, заснувшую у меня на коленях в нескольких милях от фермы Бартлетт. Солнце разбивает горизонт на яркие лучи цвета меди и ржавчины. Заходящее солнце заливает теплым светом черный скот на пастбищах вдоль дороги, окрашивая их спины в цвет виски. "Мы почти дома". Я глажу ее по волосам, снимая с головы фату, и в горле появляется кислый привкус, когда я понимаю, что она все еще полностью одета в свое свадебное платье. " Дома?" "Да, принцесса, дома". Она прижимается к моей руке, просыпаясь, и моя грудь сжимается от этого сладкого, бездумного движения. Я осторожно усаживаю ее, выбираюсь из-под нее и опускаюсь на колени на пол лимузина. Я поднимаю одну из ее ног на каблуке на свое бедро и расстегиваю пряжку на ее лодыжке, пока она моргает от сна. "Ты потрясающая невеста, но ни за что на свете я не приведу тебя в свой дом в чужом свадебном платье". Я снимаю второй каблук, подвешиваю его к ремешкам на лодыжках, затем опускаю его и достаю нож. Ее глаза расширяются, а затем темнеют, когда я щелкаю лезвием. Я зажимаю губу между зубами, и в животе у меня все бурлит от опасного желания, скрывающегося за ее взглядом. Я разрезаю подол ее атласного платья. Мои глаза впиваются в ее глаза, когда я начинаю разрывать разрез по центру, обнажая ее шелковистые бедра. Чем выше я поднимаюсь, тем тише дыхание, и мое тело отзывается резким пульсом. На полпути к лифу ткань захлопывается. Я поднимаю ее лодыжку на плечо и провожу губами по икрам и внутренней стороне бедер, пока не добираюсь до зацепа. Я поворачиваю лезвие и втыкаю его в половицу. Я смотрю на нее, зажав платье между зубами и разрывая его. Ее дыхание перехватывает в горле, а зрачки расширяются, когда я получаю неограниченный доступ к ее покрытой кружевами киске. Мое сердце бьется неровно, когда я вдыхаю ее освобождающий аромат, проводя носом по ее горячей сердцевине, чувствуя, как ее ноги дрожат по обе стороны от моей головы. Я задираю ткань, щипая ее кожу, и рычу: "Моя". " Твоя", — задыхаясь, соглашается она, когда я освобождаю свой нож из того места, где он застрял. Я хватаю верхнюю часть ее лифа, резко оттягиваю его от тела и разрезаю посередине, глядя ей прямо в глаза.