От этих мыслей на глаза, сами собой, навернулись слёзы. Я поспешно отвернулась, чтобы Брон не увидел, как я плачу от переживаний. — Ника, — я почувствовала ладонь Коршунова на своем плече, — не переживай так. Ты сделала правильно, что обратилась ко мне. Я нервно тяжело вздохнула и посмотрела на Брона. Коршунов отвел взгляд от дороги и ободряюще улыбнулся мне. Я видела, что силится успокоить меня, но у него не получалось. — Я боюсь, что он… Что Стас… — говорить было тяжело, мысли как будто вязли в каком-то болоте. — Я боюсь, что Стас мне этого не простит. Я проговорила это и почувствовала, как теплые слезы на щеках. — Глупости, — отрезал Брон. — Стас умный мужик… Немного угрюмый и твердолобый, местами, но умный и справедливый. Я с интересом посмотрела на Коршунова. Не ожидала от него таких лестных слов о Стасе. Мне казалось, он так же недолюбливает Корнилова, как и тот его. — В любом случае, — продолжил Брон, — мы уже это сделали, Алина и Рита будут в безопасности, пока мы не поймаем Гудзевича. — Да, — согласилась я. А про себя подумала, что Рита взяла с меня слово, что я не скажу Стасу, где они с Алиной. Чтобы потом, когда все закончится, они могли спокойно уехать. Я надолго, наверное, запомню наш с ней разговор перед их отъездом… — Простите, Маргарита, — проговорила я неловко, послед данного обещания, — но почему вы не думаете, что Стас попытается измениться? Может быть в этот раз… Самое ужасное, что я сама не верила, что Корнилов измениться или приложит какие-то усилия для этого. Стас живет своей работой, но я была на его стороне и не хотела, чтобы Рита вот так бросала его. Да, возможно, Стас не лучший муж и отец, но… он вот такого обращения точно не заслуживает! — Я предоставила ему множество шансов, — отвечала мне Рита. Её голос подрагивал от слез и сдерживаемого злого разочарования. — Я верила… Каждый раз, когда он говорил, что подумает, я… Я верила ему! Верила, что он одумается! Верила, что он поймёт… Он должен был понять! Хоть когда-то он должен был понять, что мы, я и… или хотя бы только наша дочь, должна быть ему дороже и важнее его работы… Вечных расследований, постоянных погонь за очередным убийцей. На кого он нас с дочерью променял? На всяких жестоких подонков, трупы и кровь? Всё это ему дороже семьи? Выходит, что так! — Рита вы же знаете, что это неправда! — я пыталась защитить Стаса. Жена Корнилова быстро вытерла показавшиеся на ресницах слёзы и, судорожно вздохнув, проговорила чуть севшим голосом: — Мы обе слишком долго верили ему… Алина верит до сих пор, а я… Я вижу, что ничего и никогда не измениться. Стас… знаешь, я даже не могу до конца винить его в этом. Он просто… Он такой, как он есть и этого не изменить. Я не в силах заставить его измениться ради нас с Алиной. Он не хочет этого, он не представляет своей жизни без своей драгоценной службы! Она старалась не плакать, силилась сдержать слёзы, но противоречивые чувства душили её с двух сторон, с ожесточением выворачивая душу наизнанку. Я видела, что Риту терзает боль и гнетет совесть. Она осознавала, какой удар наносит Стасу, но… я так же видела, что жена Стаса была доведена до отчаяния и безысходности. Все что она хотела — это, как-то изменить свою жизнь и жизнь своей дочери. Рита верила, что своим поступком спасает их обеих. И у меня не было сил и аргументов, чтобы переубедить её. Я чувствовала, знала, что должна убедить её! Я должна была сказать что-то, что заставит Риту передумать, но я понятия не имела что именно! И все, что я могла сделать, это пообещать Рите, что не скажу Стасу, где они. Я дала ей единственное обещание, да и то лживое. Через несколько минут Бронислав припарковал свою BMW E38 L7 неподалеку от центральных ворот монументального здания ГУ УВД Москвы. — Подождем его здесь или поднимемся в кабинет? — спросил Брон. Я выбрала подняться в кабинет. Почему-то ожидание в машине нервировало меня куда больше. Но, когда Бронислав открыл кабинет особой оперативно-следственной группы УГРО, я поняла, что лучше было остаться в машине. Эта обстановка кабинета… Карта с приколотыми фотографиями по одному из дел, застывшие в безмолвной пустоте столы Коли, Сени и Стаса… Сколько раз я приходила к Корнилову и сидела рядом с его столом, пересказывая свои очередные воспоминания? Сколько раз я помогала ему, а он, пусть и косвенно, спасал меня от моих же видений… От моих бесконечных нарастающих кошмаров, связанных с чьими-то страданиями, с кровавыми убийствами и пытками. Глазами жертвы, от лица убийцы или, что бывает чаще всего, со стороны, оставаясь бестелесным призраком, я наблюдала на какие мерзости способна толкнуть человека его темнейшая сторона сознания. Темнейшая и грязнейшая, наполненная лишь ненавистью, похотью, злобой и жаждой чужой боли, чужих страданий и убийства… Сколько я их видела? Десятки? А может увиденное мною количество перевалило и за сотню? Сколько раз за свою жизнь я просыпалась, с паническим криком, а проснувшись сотрясалась в тихих горьких рыданиях? Я оставалась наедине со своими пугающими и сводящими меня с ума видениями. Воспоминания убитых, растерзанных и замученных людей возвращались ко мне днём и ночью. Они подобно яду пропитывали и отравляли моё сознание, возвращая меня, вновь и вновь, к последним воспоминаниям своей жизни. Они мучили меня, истязали мою душу, лишая всякого покоя. Я плакала от бессилия, рыдала и молила их оставить меня… Но единственный, кто мог спасти меня, облегчить мои мучения, был Стас. Тот Стас, которого я сегодня, уже почти час, как, подло предала. — Хочешь, сделаю тебе чаю с мятой или мелиссой? — проговорил над ухом заботливый голос Бронислава. Его большие ладони легко и осторожно легли мне на плечи. Я застыла, испытывая смесь странных чувств. Со одной стороны мне было крайне неловко, когда Брон ко мне прикасался, а с другой, мне бы не хотелось, чтобы он убирал руки… — Ника? — повторил вопрос Коршунов. — Тебе сделать чай? Я тянула с ответом, я знала, что когда отвечу он уберёт руки. — Д-да… — наконец, ответила я, — если тебе не сложно… — Ради того, чтобы угодить тебе, Ника, можно преодолеть любые даже самые невыносимые сложности. Он сказал это в шутку, с легкой издевкой, но я ощутила сковывающее меня смущение. Я так и не поняла, почему иногда веду себя с ним нормально и чувствую себя вполне свободно, а иной раз меня мучает необъяснимая застенчивость. Просто, вдруг от случайного взгляда или прикосновения Коршунова, я становлюсь рассеянной, мне тяжело сосредоточится, тяжело соображать и какое-то стыдливое чувство, с привкусом легкой паники, начинает беспокойно ворочаться внутри меня. Я была очень благодарна Брону за чашку мятного чая. Удивительно, но на меня больше подействовал бархатистый успокаивающий аромат мяты и такое же утешающее тепло самой чашки, чем вкус напитка. Глядя на свое тусклое искаженное отражение в круглой зеленоватой поверхности чая, я раздумывала над тем, что и как говорить Стасу. Но придумать, все равно, ничего не успела, потому что дверь кабинета особой группы без стука открылась и вошел Корнилов. Он был в светлой, чуть мятой рубашке и джинсах со старым, давно изношенным, но любимым ремнем. Стас бросил встревоженный задумчивый взгляд на меня, неодобрительно посмотрел на Брона. — Что произошло? — отрывисто спросил он. Корнилов вошел в кабинет и, проигнорировав протянутую руку Коршунова, подошел ко мне. — Ника? А я вдруг, глядя в лучистые серо-серебряные глаза Стаса, ощутила, что мне не хватает сил и воздуха, чтобы сказать ему. Я так и замерла, чуть приоткрыв рот, с плаксивым испуганным видом, расстроенно глядя ему в лицо. Я должна была, я собиралась, но… не могла произнести и звука. — Ника, — Стас положил свою широкую ладонь мне на плечо, — что произошло? Ты опять что-то видела?! Ника!.. Стас встревожен и нетерпелив, хоть сдержан. — Товарищ подполковник, — вмешался Бронислав. — Я не с тобой говорю, — не оборачиваясь бросил ему Корнилов. — Возможно, сейчас, как раз следовало бы, — помедлив произнес Коршунов. Стас обернулся и смерил его убийственным взглядом. — Сядь, — велел он. Но Коршунов не сдвинулся с места. Я тихо плакала. Я не могла остановиться, слезы, как назло, обильно стекали по щекам. Я не могла говорить, могла только чувствовать. Стыд, боль, и горечь. — Прости меня, — прошептала я, глотая слёзы. Стас непонимающе взглянул на меня. — Простить?.. За что?! Ника, что происходит? Я замотала головой, не в состоянии хоть что-то произнести. — Прости… — повторяла слёзно и умоляюще, — прости меня… — Ника, — Стас бережно и ласково, шершавой подушечкой большого пальца смахнул слёзы с моих щек. Я, поддавшись, порыву чувства вины, схватила его ладонь и прижала к своей щеке. — Прости меня, — прошептала я дрожащим голосом. — Прости, пожалуйста… — Да что… — Товарищ подполковник, — голос Бронислава прозвучал резче и громче, — это касается вашей семьи. Я дернулась, вздрогнула, быстро посмотрела на Брона и тут же, испуганно, заглянула в лицо застывшему на месте Стасу. — Что? — после паузы, холодно и вкрадчиво переспросил Корнилов. — Что ты сказал? — Это касается вашей семьи…