Воха облегченно вздохнул, разговор перешел в привычную для него плоскость. — Зажигалку верни. — Боб проигнорировал протянутую ладонь друга. — Ок-ок! А вот хотя бы и сегодня. Тем более что воскресенье, и начальства в СИЗО нету. Как раз и пропетляю. Сразу же после этих слов, которые он только и ждал услышать, Боб двумя пальцами извлек зажигалку из кармана. Воха схватил ее на лету. Обстановка разрядилась. В голове Вохи мелькнула было шальная мысль, а не ударить ли им по пивку, но, наткнувшись взглядом на скелет разобранного байка, не решился ее озвучить. У Боба нарисовался срочный заказ, значит, ему надо работать, а то, пока приходил в себя после сотрясения, трудился вполсилы. К тому же пробить Чукчу он давно уже обещал. Еще до убийства Аллы. При воспоминании о дочери Татарского Воха помрачнел. — Ладно, пока! Друзья, молча, пожали друг другу руки. Выйдя из гаража, Воха первым делом без удовольствия закурил. Вся та история с похищением девушки случилась прошлой осенью. А сегодня ровно неделя, как на календаре значилась весна. Сколько же смертей он не сумел предупредить за это время? Вся эта их деятельность с Бобом… Воха задумался, подбирая определение нахлынувшему отчаянию. Будто пытаешься обогнать собственную тень. И что бы ты ни делал, она все равно всегда оказывается на полшага впереди. Воха затушил начатую сигарету о край железной бочки, с некоторых пор служившей Бобу урной, и потопал мимо гаражей к остановке по требованию. Желтая маршрутка мигнула фарами в начале улицы. Но Воха рано обрадовался. Мгновение спустя он понял: это она отъезжала. Теперь придется ждать. А за это время Чукчу на киче кто-нибудь посадит на пику. Воха сплюнул. Трижды. Чтобы не накликать. С неба посыпал снег с дождем. Оставшись один, Боб поднял покрышку. Провел по ней пальцем, оттирая пятно мазута. Секунду постоял, задумавшись. Как там сказал Воха? «Ладонь пурпурного песка». — Метод боевого цигун, согласно которому при нанесении удара ладонью по человеческому телу особых болевых ощущений не возникает, однако спустя несколько дней на месте удара проявляется отпечаток руки пурпурно-красного цвета. Фигурально выражаясь, так и действовал Портной. Боб подошел к стене: края прикрепленных к ней фотографий жертв слегка покоробились от влаги. Сырая выдалась зима. Боб включил радиатор. Нажал кнопку со значком вентилятора. Кончик фотографии Ивана Мостового дернулся от потока теплой струи воздуха. «Что ж мы имеем на сегодняшний день? В убийстве Мостового сознался мелкий наркот Чукча. Но срезанная с пиджака пуговица доказывала, что это дело рук Портного». Бобу этого было достаточно. Однако даже для Вохи, который верил Бобу безгранично, но был ментом и мыслил, как мент, — нет. Чукча оставался единственной живой ниточкой, ведущей к Портному, как бы его там ни звали на самом деле. Боб почти видел перед собой облик маньяка, почти осязал. Казалось, обернись — и вот он. Но когда Боб обернулся, увидел только собственное отражение на хромированной поверхности покрышки. Пора было браться за работу. И так половину утра потратил. А Калганов справится, у него Чукча расколется, и не таких колол. И тогда уже Боба ничто и никто не остановит. 3 Тамара резко села на постели. Рядом кто-то был! Спросонья она не сразу поняла, где находится. А придя в себя, снова повернулась на живот и зарылась лицом в подушку. Воскресенье. Можно себе позволить. Новак мелькнул в дверном проеме. Он был все еще в пижаме, атласные отвороты которой делали ее похожей на смокинг. В руке Виктор держал дымящуюся чашку с ароматным кофе. Тамара улыбнулась, наверняка это для нее. Сейчас посыплет корицей и зайдет. В подтверждение этой догадки Виктор мягко ступил на бежевый ковер в спальне. Тамара протянула руку и замерла: «Господи! Неужели все это действительно правда?» Окна в пол пропускали первые яркие в этом году лучи солнца. Начало марта было серым и снежным. А сегодня вот распогодилось. День обещал быть чудесным. Ей на мгновение показалось, что в этом тоже заслуга Вика (так она называла Виктора, когда они были вдвоем), что это он подогнал перемену погоды под их выходной. Если бы это оказалось правдой, она бы не удивилась. Температура кофе с молоком и карамельным сиропом позволяла пить его, не опасаясь обжечься. Вкусно. Фарфоровую чашечку из чайного сервиза классического английского стиля Виктор привез из Лондона неделю назад. В Букингемском дворце со стороны музея расположилась элитная сувенирная лавка, куда Виктор зашел за буклетом с репродукциями Рембрандта, а вместо них купил чашку с блюдцем. Точно из такой королева Елизавета каждое утро пьет свой любимый цейлонский чай. Так он и сказал, протягивая ей коробку с подарком на следующее утро после приезда. Тамара тогда еще спросила, а можно ли из нее пить кофе, а не чай? На что Виктор лишь утвердительно кивнул. «Королевам можно нарушать правила этикета, на то они и королевы». Тамара замечала за Виктором такие вот слабости. «Точно такую, как у Елизаветы». Она предпочла бы свою, обычную, из супермаркета, без предысторий, потому что теперь чувствует себя словно на втором месте после Елизаветы по значимости для него. Но, как сказал бы ее дорогой Воха Калганов, все это бабские заморочки. Просто детство у Виктора было советское. Бедное, как у большинства. Тамара поправила волосы и, взяв чашку, взглянула на свежевыбритого Виктора. Влажные после душа волосы были зачесаны назад, открывая высокий лоб. Глаза после практически бессонной ночи оставались на удивление ясными. Тамара вспомнила, как долго он гладил ее по голове, после того как она выдохлась. Она так и заснула, чувствуя мягкие волны тепла от его руки. Ей захотелось сказать ему, что он ее любимый, милый мальчик, но язык не повернулся. Ни ночью, ни сейчас. Вместо этого Тамара потянулась и наигранно зевнула: — Спасибо. Который час? Я проспала все на свете. — Начало десятого. Можешь расслабиться и подумать о планах на выходной день. — Пожалуй, ничего глобального. — Тамара отдала чашку Новаку и откинула одеяло. Виктор провел ладонью по ее гладкой лодыжке, тоже припоминая детали вчерашней ночи, и тихонько улыбнулся одними уголками губ. «А на коленке у нее шрам после падения с велосипеда». Этот шрам он любил, потому что, рассказывая о нем, Тамара впервые погрузила его в свое детство, в свое прошлое, и тогда он понял, вот оно, свершилось, она сдалась, она теперь принадлежит ему, Виктору Новаку. Тамара прервала его воспоминания: — Нужно бы съездить в клинику к Тимуру. Что говорит Сушко, когда там его выписывают? Виктор присел на край кровати. Тамара потерлась головой о его плечо, еще мгновение он любовался ее ногами, а потом нехотя ответил: — Вряд ли Сушко будет сегодня на месте — воскресенье, а насчет выписки могу и я тебе ответить — не скоро. Тамара слегка отстранилась: — Почему не скоро? Ведь курс лечения рассчитан на определенное время? Насколько я понимаю? А Тимур там уже второй месяц. Новак обнял Тамару и заправил выбившуюся прядь ей за ухо. — И будет находиться там столько, сколько нужно. — Кому нужно? — Нам. Твоя мама переживает, что Тимур испортит свадьбу. Я решил эту проблему: до свадьбы он останется в клинике. Тамара сняла руку Новака со своего плеча. — Все-то ты решаешь. А я тебя просила об этом? И при чем тут моя мама! — Там ему вполне комфортно. Как попечитель, я дал указание выполнять все капризы твоего кузена. В разумных пределах, конечно. И где-то даже спас его. — Спас? Новак поднялся с кровати и встал перед Тамарой. Глядя ей прямо в глаза, он словно подчеркнул возникшую между ними дистанцию. В его голосе послышались металлические нотки: — Именно. С его образом жизни, Тома, надо опасаться, чтоб не было как в том фильме, «Четыре свадьбы и одни похороны». Рано или поздно он нарвется на серьезные проблемы. Тамара накинула халат и встала. Теперь они стояли друг против друга. Это было так странно, что Тамара покрутила головой, разминая длинную шею. Волосы выбились из косы, придавая ее облику долю некоторого детского очарования. Без макияжа и одежды она выглядела моложе и трогательней. Внешне стараясь выглядеть холодным, Виктор продолжал разглядывать ее, пока Тамара не дотронулась до его руки и не смягчила тон: — Я в ванную. И вот что я тебе скажу: Тимур — член моей семьи. Скоро он станет и твоим родственником. Избавляться таким образом от родни, даже если она огорчает и утомляет, не мой метод. Пожалуйста, давай прямо сейчас поедем в клинику. И завтра пусть его выписывают. Телефон Новака был с вечера предусмотрительно переведен в виброрежим. Поэтому он не сразу заметил, как тот подрагивает на прикроватной тумбочке. Тамара остановилась на полпути: — Ты не возьмешь? Новак проследил за ее взглядом. — А-а! Сейчас! Тома, поверь, ты совершаешь ошибку. — Телефон не умолкал. Виктор посмотрел на дисплей. — Неизвестный абонент! Утром в воскресенье? — соединился. — Да, я. Слушаю. Что? Как давно? Понял. Нет. Не надо никуда звонить. Я скоро буду. Телефон отключился. Виктор перехватил встревоженный взгляд Тамары. — Поздно. Твой Тимур выписался сам. — То есть? — Сбежал. Час назад. Так что мы действительно прямо сейчас поедем в клинику! Так ты у нас ясновидящая Ванга? — Новак горько усмехнулся. Не так он представлял этот выходной. Тамара почувствовала укол совести. Она слишком много требует от Виктора. И много людей привела с собой в его жизнь. Родителей, Тимура, Бориса, Калганова. И со всеми ими постоянно происходит что-то из ряда вон выходящее. И ее мучает совесть. С Максом, который был полицейским и сам жил в зоне риска, ей было как-то спокойнее. Пока его не убили. А что, если это она приносит всем несчастья? Черная вдова!» — Тамара вздохнула. — Нет! Это ты предвидел беду, Вик! Только я не знаю ясновидящих мужчин. Сравнить не с кем. — Кейси. Эдгар Кейси. Американский медиум XX столетия. Нострадамус. Эндрю Джексон. Сведенборг… — Ты не перестаешь меня удивлять! — Тамара позволила себе перебить Новака. Она была уверена, он бы мог продолжать список имен дальше. Широта его интересов в который раз повергла ее в трепет. Теперь и ей захотелось остаться дома, вернуться в постель и провести выходной в объятиях этого необыкновенного мужчины. Но если сейчас не найти Тимура, свадьба может действительно обернуться похоронами. Тут Виктор был прав. Впрочем, как всегда. 4 В допросной СИЗО стоял спертый запах давно непроветриваемого помещения и явно чувствовался страх. Воха допрашивал Чукчу. Осунувшийся, с темными кругами под глазами, тот ерзал на стуле, то складывал трясущиеся руки между колен, то вытирал рукавом шмыгающий нос, то разминал поясницу, и все свои действия сопровождал покряхтыванием и ругательствами в адрес и родителей, и высших небесных сил. Воха с брезгливостью наблюдал за наркотом. Наконец его терпение лопнуло, он стукнул кулаком по столу: — Да сядь ты спокойно, наконец! Чукча поднял на Воху слезящиеся глаза. — Хреново мне, начальник! Ой, как хреново. Войди в положение… — Всю жизнь мечтал войти в твое положение. Думай, о чем говоришь, придурок. Или тебе помочь? Стукнуть башкой о стол, глядишь, мозги на место встанут! — Чукча удрученно кивнул и опять шмыгнул носом. Воха положил нога на ногу. — Понял? Давай вещай! Чукча собрался с силами: — Мне Мостовой бабло торчал. Не много, но оно мое, бабло-то. Вовремя не отдал. А мне на дозу не хватало. Понимаешь? Мне бы хоть трабадольчика? А? Начальник? — Терпение, Чукча! Будет тебе северное сияние. И гонки на оленях. Если инфа того стоит. Чукча снова кивнул. В его узких глазах затеплилась надежда. Он уставился на Воху, всем своим видом выражая готовность к сотрудничеству. Тот продолжил: — Это я в деле читал. Только там ты признавался в убийстве. А теперь не знаешь — убил или нет. Что поменялось? Чукча зажал в кулаке мокрый нос. — Я вот это… Как его… Ну, подумал-подумал… Нет, не мог я его зарезать, точно не мог. — Но в квартире-то был и ноут взял.