Однажды я шел окраиной города. День был по-весеннему теплый. Лениво падали на землю редкие снежинки и тут же таяли. На тротуарах поблескивала вода-снежница. Дышалось легко, и я не торопился. Впереди, посреди улицы, копошилась стайка воробьев. Вдруг неожиданно появилась серая ворона. Она прямо с лета спикировала на воробьев. Те шарахнулись в сторону. Но было поздно — один, менее проворный воробышек, оказался в клюве нахальной птицы. Однако то ли ворона слабо держала его, то ли он уже пришел в себя, выскользнул из крепкого клюва и пустился наутек. Изрядно помятый и взъерошенный, он уже не летел, а неровными скачками и как-то боком удалялся в сторону от дороги. Ворона не хотела упускать лакомой добычи. В несколько взмахов крыла она догнала свою жертву. Послышался слабый писк — и бедняга снова оказался в клюве. Ошеломленный такой дерзостью вороны, я с криком бросился на помощь воробью. Ворона выпустила его, но улетать не торопилась. Села метрах в двадцати и уставилась на то место, где неподвижным комочком лежал воробей. Спустя минуту-две тот встрепенулся, медленно поскакал к забору и там затих. Я замахал на ворону-хищницу руками. Она нехотя поднялась с дороги и улетела восвояси не солоно хлебавши. Мать-и-мачеха Весна постепенно набирала силу. Солнце с каждым днем пригревало все ласковее, посылая на землю все больше тепла. Голубело небо. На оттаявших пригорках, на южных склонах канав, вдоль дорог расцветают на коротких, зеленовато-серых стеблях желтые корзиночки цветов, похожих на одуванчик, только поменьше размером. Это мать-и-мачеха, весеннее растение. Оно необычно: имеет длинное ветвящееся корневище, стебли цветка покрыты мелкими чешуйчатыми листочками. Когда отцветает, вырастают широкие зубчатые листья. Верхняя сторона их ярко-зеленая, блестящая, на ощупь холодная. Это «мачеха». Нижняя — белая, густо опушенная, теплая и мягкая. Это «мать». Растение лекарственное. Но как верно дали ему название в народе! Точнее, пожалуй, не скажешь. И каждый раз, когда только-только сойдет снег и зазолотятся шапочки мать-и-мачехи, невольно остановишься полюбоваться первыми нежными цветами: «Ишь, выскочили, точно солнышки!» Как обманулась норка От камского берега до озера Казак — подать рукой, не более километра. Озеро это продолговатое, километра на три в длину, а шириной до двухсот метров. По обоим берегам его раскинулись густые кустарники, кое-где тянутся ввысь молодые тополя и вязы, да у самой воды желтеет камыш. В первый же день приезда сюда, немного отдохнув с дороги, мы, трое казанских охотников, отправились на вечернюю «сидку». На плоскодонке переправились на противоположный берег озера. Вначале осмотрелись, выбрали подходящее место, затем каждый соорудил себе из сухого камыша и веток скрадок с отверстиями для стрельбы. Двое из нас метрах в двадцати от скрадков расставили деревянные чучела различных уток, а третий наш товарищ высадил на воду и подсадную утку. Пролетной дичи в это время было еще очень мало, и ни один шальной селезень за весь вечер так и не подсел к чучелам. К вечеру подул порывистый северный ветер. Высокое небо скрылось за пеленой облаков, свет сразу потускнел. Задолго до темноты не стало слышно голосов певчих птиц. Становилось все холоднее и холоднее, быстро надвигались сумерки. Все предвещало резкое изменение погоды. Действительно, на другой день рано поутру, еще до восхода солнца, подойдя к озеру, мы были крайне удивлены: все озеро покрылось блестящей корочкой льда. Все оно светилось и отливало синевой. Забравшись в скрадки и поеживаясь от холода, мы стали терпеливо ждать, когда поднимется весеннее солнце и своими теплыми лучами растопит образовавшуюся тонкую ледяную корочку. Наши чучела, оставленные в озере с вечера, неподвижно замерли в ледяной глади. Едва взошло солнце, как на искрящейся поверхности молодого льда появился темный комочек. Наблюдая за ним из своего скрадка, я разглядел, что это был небольшой темно-коричневый зверек с длинным, гибким телом. Зверек этот легкими, грациозными прыжками направлялся к моим деревянным чучелам. Вот до них осталось двадцать, десять, три и, наконец, один метр. Я, затаив дыхание, ждал, что же произойдет дальше. И не поверил своим глазам: зверек с ходу ухватил одно из деревянных чучел за шею зубами и поволок от берега. Мои дальнейшие наблюдения неожиданно прервал выстрел соседа. Зверек молниеносно бросил деревяшку-чучело и исчез с поверхности льда. Ошибиться было невозможно — зверек был норкой, которая ведет полуводный образ жизни. Крепко все-таки обманулся этот хищник, приняв обыкновенную деревяшку за живую утку. На тяге Лес поредел, впереди открылась поляна. Посредине ее виднелось несколько старых обомшелых пней, толстая поваленная осина. По краям росли молодые березки, клены, виднелись крепкие дубки. Вдоль поляны проходила малозаметная дорога, кое-где на ней еще лежал снег. — Ну вот и пришли, — сказал мне охотник Саша. — Из года в год мы с братом здесь охотимся и всегда тут «тянут» вальдшнепы. — Он глядит вокруг, прищурившись, потом добавляет: — Сейчас самый разгар. Снега в лесу еще порядочно, погода стоит подходящая, а это верный признак хорошей тяги. Мы присели передохнуть на сухую осину, наметили места для предстоящей охоты и полчаса спустя отправились в разные стороны… И вот я с ружьем в руках у края вырубки. Рядом бежит говорливый ручеек, монотонно булькает вода. А птицы, не умолкая, все звенят и звенят, славят наступившую весну. «Фи-липп, фи-липп, при-ди, при-ди, чай пить, чай пить» — это напевы певчего дрозда. «Пинь-пинь-пинь-р-р-р-ю-ю-у, пинь-пинь-пинь-р-р-р-ю-ю-у!» — задорные посвисты зяблика. Где-то неподалеку барабанит дятел… Медленно уходит апрельский солнечный день. Солнце опускается к горизонту, через частокол чернолесья видится багровое зарево заката. Вскоре и оно исчезает. Смолкают почти все птицы. Только неугомонные певчие дрозды еще подают свой звучный голос. Слышу выстрел Юры. Еще. Я же пока весь в ожидании и напряжении. Никакой дичи нет. Может, думаю, место выбрали неудачное. Но тут я уловил что-то похожее на глухое хоркание. Звук нарастал. И вот уже знакомое: «хорх, хорх, хорх». Вальдшнеп. Он летит прямо на меня, низко опустив голову с длинным клювом и спокойно работая полусогнутыми крыльями. В полете он выглядит куда крупнее, чем на самом деле. Обыкновенная сова, не более. Не успел я выстрелить, как внезапно с земли круто устремляется вверх еще один вальдшнеп, и они вместе продолжают спокойно лететь парой… Я невольно опускаю ружье: нельзя разрушать птичью любовь. Пускай себе живут, украшая лес. Еще пролетают одна за другой несколько птиц, но у меня уже не поднимаются руки. Стало темно. Загорелись первые звездочки. Верхушки деревьев потеряли очертания. Я сошел с места и направился к осине. — Ты что же это, дядя Коля, не стрелял? — спросил Юра. — Я хорошо видел: на тебя налетели два вальдшнепа. Проглядел, что ли? Я объяснил, что к вальдшнепу-самцу подлетела, по всей вероятности, самка и у меня не поднялась рука расстроить вальдшнепиную «свадьбу». Пусть одним выводком будет больше на земле. Лесной деликатес Серая лента шоссе Казань — Зеленый Дол то взбегает на пригорок, то опускается вниз или ровно стелется перед нами. Как в калейдоскопе, проплывают темный сосновый лес, светлые березняки, обширные совхозные поля. Вот и поселок Айша. Мы с Виктором Колесовым — моим давним товарищем, грибником — сходим с автобуса и по полевой дороге спешим в знакомое Айшинское лесничество. Через полчаса ходьбы уже на опушке леса. Сворачиваем в березнячок и начинаем искать самые ранние грибы. Среди стройных зеленокосых берез встречаются осины, липы, клены, изредка в белой кипени — невысокая черемуха. В лесу настоящий концерт. Звонко заливается зяблик, поют синицы, дрозды, славки, раздается гулкий голос кукушки, слышится томное воркование лесных голубей. Идти по лесу легко, мягко, влажная земля, устланная прошлогодними листьями и мелкими веточками, податлива и глушит шаги. Воздух как будто хмельной пахнет прелью, оттаявшей землей, пробудившимся лесом. — Вот он, красавчик! — слышу голос Виктора и спешу к нему. На ладони он держит большой и крепкий гриб. Ножка у него цилиндрическая, кремовая, а шляпка буровато-коричневого цвета, морщинистая, напоминающая наперсток. Я во все глаза смотрю на этот стройный, словно подпаленный, чудо-гриб: действительно красив, ничего не скажешь. И пахнет хорошо, настоящим грибным духом. Обернулся — сморчки тут повсюду. Словно заостренные колышки торчат из невысокой и редкой травы. Корзины наши быстро наполнились, и, отдохнув, мы пошли обратно. У деревни повстречали одного из жителей. Пожилой мужчина удивленно посмотрел на наши полные, присыпанные травой корзины: — Да какие могут быть сейчас грибы? Мы показали наши трофеи. А вечером всей семьей ели отменное грибное блюдо. Сморчки и строчки — грибы съедобные: в западных странах считаются даже деликатесом. По питательности они превосходят многие овощи. Выберите время и с корзинкой в руках отправляйтесь в весенний лес по сморчки и строчки. Не пожалеете.