Галка хочет тут же дать ему по голове, как «колобку», но она этого не делает. Во-первых, нехорошо бить главного редактора, примерного мужа и отца двух очаровательных девочек, по наиболее уязвимому месту, а во-вторых, он не виноват, у него к Галке ничего личного, только бизнес, сроки, ответственность, и, как у всех, не самое понимающее начальство. Вернее, владельцы издательства. А что нужно Галке? Ей это все по барабану, ей нравится писать. Нравится работать до одури. Нравится заново, по-другому проживать жизнь, нравится по-другому описывать события. Кто знает, может, это и есть то самое программирование своей судьбы? Тут главное не навредить, хотя это тоже категория философская – вред или польза видны не сразу, а много позже, с большого, так сказать, временного расстояния. Нравится падать ночью в холодную постель и тут же отключаться. Но… Но ей не нравятся сны, приходящие ну уж очень часто после того, как на тумбочке поселился обновленный «колобок». Или нравятся? Все зависит от сна. Она хочет их видеть, и… не хочет. Они сводят ее с ума в прямом смысле, зато как сводят… Вот если бы была таблетка, гарантирующая полное отсутствие сновидений, думает Галка в минуты меланхолии. Проглотила, водичкой запила, глаза закрыла, и все: ты в черной дыре, в которой, если верить Ленке, ничего, кроме понятной физикам черной материи, нет. Но это несбыточная мечта, такая же несбыточная, как главная мечта Галкиной жизни. Нет, неправда, это уже не мечта, а печальное воспоминание о ней. Печальное воспоминание о встрече, которой, возможно, никогда не будет, а Галка, глупышка, бережно хранит его и боится – прошло много лет, очень много. Они живут в одном городе, но за без малого двадцать лет ни разу не встретились, не столкнулись. Кто-то сказал: он расширил бизнес и уехал то ли в другой город, то ли за границу, но приезжает. Может, оно и так – табличка с названием его фирмы висит на том же месте, и сайт работает, и его фото на сайте… Допустим, они встретились, и что? А ничего! Привет! Привет… Как дела? Отлично… Ну пока… Пока… Вот и все. Да, так и будет. И не скажет она то, что уже много раз говорила ему во сне, шептала устами героинь. Не услышит его слова из своих грез. Все будет много прозаичнее. Нет, все будет ужасно, потому что, уходя, он снова уведет с собой ее душу. Ненадолго, на день-два или неделю, но уведет. Душа вернется, несчастная, бескрылая, и Галка еще много дней будет недоумевать, что же произошло, почему ноги не слушаются и почему все так? Почему?! Такое бывает в минуты меланхолии. Когда же меланхолия отступает, Галка только и мечтает уснуть… и видеть сны. Ее накрывает розовато-сопливое настроение, и там, где у ангелов растут крылышки, начинает чесаться. Чешется, конечно, не только там, и Галка с двойным, а то и тройным рвением тягает блины в тренажерном зале, бежит к косметологу за инъекциями молодости – почему бы и нет? И как только сходят следы от уколов, массирует уже провисающий подбородок, взбивает яйца с медом и всякими маслами и втирает, втирает в лицо… И так до… В общем, до приступа меланхолии. Лицо, нужно отдать ему должное, молодеет, но… глаза те же, грустные… А что у нас сегодня? Сегодня что-то среднее, и Галка еще не знает, куда отклонится стрелка барометра настроения. Прекрасная погода, совсем не осенняя – октябрь вообще удивил, два дня назад еще короткий рукав носили, а вчера подул свежий ветерок с запахом далекого дождя и напомнил, что пришла осень, и пришла давно. Осень – это хорошо для кожи лица. Тьфу, надо же, как приелись те давние статьи! Листва на клене за окном – красоты необыкновенной. Вот что: надо сбегать в спортклуб и решить вопрос с будильником. Обязательно. Она метнулась в спальню, схватила «колобка» – сам виноват, окончательно разбудил давно и крепко уснувшую любовь. Уснувшую в надежде на пробуждение, как спящая красавица во хрустальном гробу. Эх, лучше б этой любви вообще не было! Хотя… если подумать… откуда без нее черпать сюжеты для романов? То-то! Галя вынула из ящика пакет и завернула в него будильник. – Извини, но с меня хватит! – Она вышла в коридор. – Не обижайся, но я оставлю тебя возле мусорника, кто-то обязательно подберет, и заживешь припеваючи… тьфу, позванивая в другом доме… Она положила пакет на столик возле входной двери, вернулась в кухню, взяла чашку с кофе, над которым клубился едва заметный пар, мечтательно зажмурилась, как в рекламе, и отхлебнула. Хм… Горячее дерьмо. Ох, не такой кофе они пили, разбуженные звоном, тогда желанным и многообещающим – они заводили «колобка» первого поколения, в другом исполнении, более кондового, на полтора часа раньше, чтобы насладиться друг другом. Пили быстро, обжигаясь, боясь потерять даже доли секунды, потому что знали цену мгновениям… Обжигающее дыхание… объятия… его влажная горячая кожа. Обжигающие ладони. Струйки пота между лопаток. Стоны. Его запах… Она открыла глаза. Это Юра приучил ее к кофе, но не к такому. Она скривилась и поставила чашку на блюдце. Надо запить водой, а то во рту будто… Ой, не привередничай, кофе тут ни при чем, тебя просто опять накрывает меланхолия. Галка распахнула дверь холодильника и наугад взяла один из тетрапаков с соком. – Нет, это уже слишком! Из всех соков ей попался томатный! «Томатный сок» – шептал Юра, проводя языком по ее подмышке. Она выпила сок, сполоснула стакан, а внутри уже закипала злоба на себя, на Юру, на весь мир… Но тут же из воздуха соткались буковки и, покачиваясь на уровне глаз, сложились в два предложения: «Угомонись. А то день насмарку!» Да, все правильно – раскопки в глубинах памяти предвещают не что иное, как проклятущую меланхолию. И сожалеть слишком поздно. И Галка угомонилась, но в голове уже роились мысли… И зачем память так с ней играет? Словно настырный диггер спускается в заброшенную шахту ее прошлого. Да здравствует приступ меланхолии! Ведь в другие дни перед глазами то и дело маячит транспарант «Поздно бывает только на кладбище!» с ухмыляющимся черепом после восклицательного знака. Почему бы памяти не внять голосу разума? Зачем тревожить уставшее сердце? Причем и наяву, и во сне, когда Галка еще не соображает, что к чему и где она. Так получилось, что в самом начале игр памяти – сны тогда редко ее посещали – спала очень мало, часов пять, особенно в конце квартала, а тут годовой отчет. Она тогда бухгалтером работала – филологи в пору расцвета бизнеса на руинах самой счастливой страны в мире никому не были нужны. Так вот, тело спало, а разум продолжал создавать не бухгалтерские проводки и налоговые накладные, а ее жизнь. Создавать по-новому, по-другому, будто огромным ластиком вытирая все плохое. Галка была в шоке от всего этого, но память словно жила своей жизнью: как только Галя падала в объятия Морфея, услужливая не там, где надо, память вытаскивала из своих недр забытое, добавляла незабытое, крутила все это, вертела и преподносила счастливице в виде снов. Почему счастливице, спросите вы? Цветные сны. В них всегда были хеппи-энд и ощущения исключительно приятные. Они, должно быть, хранили Галкину душу. По крайней мере, в этих снах она ликовала… Интересные получались сюжеты, занимательные. Бывало, уже за чашечкой не всегда мерзкого кофе, разложив все по полочкам, Галка с грустью осознавала, что таким вот образом сердце мстит ее голове за то, что та не дает ему покоя. Именно мстит, а интуиция сюда даже не заглядывала, потому как заглядывать некуда, да и незачем, все давно ушло, уплыло. Это ей тоже интуиция подсказала: мол, не напрягайся… А вообще ее интуиция с детства ведет себя довольно разумно – на пустое не сильно распыляется. В детстве нашептывала, какой урок выучить, а на какой забить. Однажды «посоветовала» в трамвае у окна не садиться, и в это окно камнем запустили. А про самый жуткий случай, когда она, уже студентка, хотела перейти дорогу на зеленый сигнал светофора, уже ступила на зебру – и вдруг все ее тело будто панцирь сковал… ой, лучше и не вспоминать. Если бы «панциря» не было, она б уже взирала на землю с облаков, или откуда там взирают? А дело было в «рафике», он выскочил из-за угла и пронесся мимо Галки на такой скорости, что волна горячего воздуха едва не сбила ее с ног. М-да… Разное бывало, и на это разное у Галки существует одно объяснение – ее прадед по материнской линии, расстрелянный большевиками в тридцать восьмом году, был самым что ни на есть настоящим мольфаром из Космача, а в этом карпатском селе до сих пор мольфары живут. Первое время сны нравились, и, вечером забравшись в постель, она «программировала» себя на то, что хотела бы увидеть еще и еще: знакомство с Юркой – уж очень необычное оно было… Первое свидание, уже в Харькове, – зашли в кафе, просидели до полуночи. На следующий день утром он позвонил, спросил, что она делает вечером. В ту же секунду забыла, что договаривалась с подругой пройтись по магазинам. Они встретились и поехали в парк. Поужинали. А дальше… «Объятие… Нежное, как ветер, настойчивое, неожиданное, шокирующее, как весенняя гроза…» В итоге Галка «допрограммировалась» – сколько раз она просыпалась, разбитая вдребезги этими снами! Сколько раз желание видеть их и не видеть разрывало ее сердце! И таки разорвало надвое – одна половинка упрямо приказывала снам не приходить. И что же они делали? Ухмылялись и не менее упрямо топали к другой половинке, ждущей их с нетерпением. Хорошо, что в психушку не попала, а еще лучше, что не наступило раздвоение личности, а сработал присущий ей рационализм – из всего извлекать пользу. В общем, глубокой зимней ночью она проснулась, бросилась к столу и записала сон. Вернулась в постель и отключилась, едва голова коснулась подушки. Что она утром помнила? Что в эту ночь ей было очень хорошо, что душа млела от счастья и что она все записала. Она покосилась на стол, и по телу пробежала волна обжигающего предвкушения – сейчас она встанет и прочтет… Волна докатилась до сердца, кончиков пальцев, рта. Подушечки пальцев закололо, сердце неистово забилось, губы приоткрылись, с них готов был сорваться сладкий стон, но сорвался крик ужаса. Волна отхлынула – и Галка вскочила с дивана как ошпаренная. С полминуты она стояла неподвижно, уставившись на стол, а перед глазами плясали сначала водяные пузыри и черные «мушки», а потом всплыло жирное шестизначное число из двадцать третьего счета, а в его хвосте гуськом два слова: «дебет» и «кредит». И еще всплыла картина маслом: она склонилась над столом и в толстой амбарной книге пишет между строк, на полях, в общем, там, где есть место, а книга эта не что иное, как годовой бухгалтерский отчет, с которым она сегодня должна отправиться поездом в Киев в министерство. В горле пересохло, как в пустыне Гоби или Сахаре, Галка глотнула и вспомнила, как выводила размашистым почерком слова с одной-единственной мыслью – записать, пока память удерживает идиллические картинки и пока душа парит, захлебываясь от счастья. На негнущихся ногах она подошла к столу и обомлела – так и есть, два экземпляра отчета лежат аккуратной стопочкой сбоку, а один по центру. Она открыла его и аж присела – ни на первой, там, где печати и подписи главбуха и ректора, ни на двух следующих страницах не было живого места. Но ситуация поправимая – отчет не на камне вырезан, за час можно распечатать испорченные страницы, подписать, заново переплести и успеть на скоростной поезд, отходящий с вокзала в четверть второго. Или, если не успеет, поменять билет на вечерний. Она вырвала испорченные листки, спрятала их в письменный стол и поехала на работу. А там тихий, раздраженно-вкрадчивый вопрос главбуха «вы сошли с ума?» в ответ на ее признание: мол, захотелось почитать, уж очень интересный отчет, и нечаянно разлила соус – что-то перевернул в душе Галки. Она молча взяла со стола чистый лист и под прицелом двух злобных глазищ, жирно подведенных черным, твердой рукой написала заявление об уходе по собственному желанию. Со словами «вы правы, я сошла с ума» она положила заявление главбуху на стол. – Деньги за билеты я верну, – бросила она и покинула кабинет. Постояла в коридоре, с удивлением ощутила прилив сил и неуемно-идиотской радости и позвонила Ленке. Подружка поддержала и вопрос типа «как дальше жить собираешься?» не задала, а предложила вечером обмыть это важное событие. Событие обмыли, напившись до неприличия. В министерство поехала «сидящая» на основных средствах, а Галю уволили за несоответствие занимаемой должности, но еще две недели она отрабатывала. Заначки не было, помощи ждать неоткуда, и Галка занялась поиском работы. Понимая, что на зарплату препода филологии не проживешь, разве что репетиторством заняться, но это не ее, она точно знает – ну не любит учительствовать, не любит бубнить одно и тоже, для очистки совести прошерстила вакансии по специальности и убедилась, что диплом университета можно засунуть в одно место. Зарплаты не хватило бы даже на пропитание, а ей еще долг отдавать. Бухгалтерский стаж на тот момент был невелик, всего полтора года – эту нехитрую, близкую к логике и далекую от математики и физики специальность она освоила сразу после ареста отчима, чей долг упал на ее плечи. Галя почесала затылок, побродила по комнате и взяла телефон. Первый, кому она позвонила, был Жорик, однокурсник, работавший почти по специальности: имел свой издательский бизнес. Он печатал упаковки, коробки, этикетки, папки, поэтические сборники, прозу, монографии, районные газеты и вестники всяких вузов, а также автобиографии выдающихся горожан в шикарных переплетах, иногда в коже и даже тисненые золотом. Позвонила исключительно с целью предложить себя бухгалтером, а он с радостью сказал, что возьмет ее к себе, но бухгалтер у него есть, а вот редактор нужен. Причем удаленный. Галка чуть со стула не упала – это ж какая экономия на обуви, одежде и транспортных расходах! Жорик огласил размер зарплаты. Теперь настало самое время грохнуться со стула – препод столько и во сне не видит, а на работу каждый день к восьми тридцати, будь добр… ножками… Галкина интуиция подсказывала, точнее, она прямо в ухо орала, что это как раз то, что нужно. Ну как тут не прислушаться? Это было время полного блаженства. Начиналось все с того, что ранним утром, когда дворники еще не шуршали метлами или не скрипели лопатами для уборки снега, она просыпалась, завтракала, и… и если видела сон, то записывала его, а если не видела, то записывала все, что приходило в голову. В девять она заглядывала в почту – Жорик мог прислать срочную работу. До пяти она честно работала на Жорика – редактор из нее пока был никакой, многое забылось, и работала она медленно. В пять она быстренько перекусывала, и снова за компьютер, и так до полуночи. Все чаще она забывала поужинать, а есть в полночь – это ж прямой путь к шестидесятому размеру, поэтому ложилась голодная. Похудела, в глазах появился лихорадочный блеск. Кажется, я превращаюсь в «трудоголичку», подумала она и поделилась этой невеселой мыслью с Ленкой. – Может, походить на курсы самопознания? – неуверенно сказала «трудоголичка». – Еще не хватало финансировать разных шарлатанов! – взвилась Ленка. – Ты мне скажи – тебе сейчас как? Нормально? – Да, очень даже, – кивнула Галка. – Тогда заведи будильник, чтобы время ужина обозначить, и посмотришь, как оно будет. А курсы – это для идиотов. А о чем ты пишешь? Галка рассказала. – Отлично, продолжай в том же духе, – подружка помолчала и добавила, – на языке астрологов это называется программированием Вселенной на свое счастье. Или несчастье. Черт их знает, что они мелют… Галя не отходила от компа часами, до жгучей боли в плечах, не могла дня прожить без того, чтобы не писать. Ей казалось, что впереди, вон там, в размытом будущем, ее что-то ждет и уже ручкой машет – привет! привет!.. А оказалось, вот что ждало в обозримом будущем – очень скоро она волшебным образом успокоилась и перестала расстраиваться из-за прошлого. И еще она перестала расстраиваться из-за того, что от довольно высокой зарплаты ей ничего не перепадает. А также из-за того, что родной брат с нею почти не общается – звонит редко, а приезжает еще реже, хотя они живут в двух остановках метро друг от друга. Лена говорит: мол, сама пойди к нему в гости. Ходила. Посидели, вина выпили. Особой радости от общения не получила. Наверное, потому, что она почти на десять лет старше. Если считать по школе, то другое поколение. Хорошо, что он маме деньги посылает, а то вообще впору удавиться. Да, от зарплаты ничего не оставалось – в галопирующей инфляции она таяла как снег в лучах яркого солнца. А чтобы отдать долг, Галка должна была покупать триста долларов в месяц, а доллар, ясное дело, все время рос. Это при том, что кредитор, коллега Вадима, отсрочил долг на полтора года. Может, он еще отсрочил бы, но язык не поворачивался просить его об этом. После такого тяжелого морального удара по семье, когда многие от них отвернулись, ей не хотелось терять последних надежных людей. То, что оставалось, пожирала коммуналка, и в итоге Гале оставались «вши». Вот эти «вши» она проедала и еще умудрялась купить обновку и недорогой крем для лица – не превращаться же в тридцать с небольшим хвостиком в старуху-оборванку! Мама с тетей Зиной привозили из села продукты – тогда огород тети Зины еще был настоящим украинским огородом, с кукурузкой, подсолнухом, картошечкой, огурчиками и тыквой, а не европейской лужайкой. Время, когда продукты не только в холодильнике, а и в шкафах закончились, не заставило себя ждать, и на сильно голодный желудок Галка обнаружила, что ей нравится написанное – редактор она или нет?! Она удовлетворенно хмыкнула – неужели она раскопала-таки в себе писательский талант, о котором говорила еще учительница литературы? Прищурившись на экран компьютера, она дала себе слово довести текст до ума. Пока доводила, мама с тетей Зиной умчались в льготный санаторий по неожиданно подвернувшимся путевкам от сельского головы, так что о дарах сада-огорода можно было тихо мечтать. Ленка не только одолжила необходимую сумму, но и приволокла торбу с продуктами. – Сдается мне, ты действительно сошла с ума, – сказала подружка таким тоном, что Галка бросилась ее обнимать. – Да, сошла! – Она чмокнула Ленку в пухлую щеку, радуясь родственной душе. Мама тоже родственная душа, но Галка ни ее, ни тетку не поставила в известность о писательских завихрениях в голове. Пусть они спокойно живут, пусть мама набирается сил, ей надо Вадима дождаться. – И что будем делать? – Ленка сдвинула густые нещипаные брови, придававшие ее лицу детскую наивность. – Сначала раздевайся, – Галя помогла ей стащить дождевик с плеч, метнулась в ванну, стряхнула и повесила на веревку. Быстренько вернулась в коридор – Ленка еще пыхтела, как паровоз, наклонилась и вытащила тапки из гардеробной, потому как подружке наклоняться сложно, уж очень она полненькая, да и давление скачет. Пока Ленка приводила себя в порядок, Галя перетащила торбу в кухню. – Ты там ничего не трогай, а то прольешь. – Подружка вошла в кухню, быстро закатала рукава вязаной кофты, такая же кофта есть у Гали, подарок тети Зои – вязание тоже входило в японский курс, – и распахнула дверь холодильника. Пару секунд она разглядывала пластиковую тарелку с жалкими остатками соевого соуса, покрутила носом, захлопнула дверь и нежным материнским голосом поинтересовалась, когда та ела последний раз. – Вчера, – Галка прикусила ноготь указательного пальца и скосила глаза, – вечером… Нет, – подняла глаза к потолку, – ночью тоже ела… доела мюсли. Ленка тяжко вздохнула и опустилась на табуретку: – Галинка, ну, что ты делаешь? Зачем вот так с собой, а? Ты же отлично знаешь, чем это может закончиться. Галка отлично знала, о чем говорит Лена – стоит ей перетрудиться или понервничать, как температура раз – и подскакивает. Еще герпес может обсыпать губы, почки могут заныть и дефект суставной сумки крестцового позвонка может заявить о себе нестерпимой болью. Но не об этом она сейчас думала, не это главное – главное, среди голода и безденежья ей хорошо! Она посмотрела на подружку и скорчила смешную рожицу – скосила глаза к переносице, надула щеки, а нижнюю челюсть задвинула назад. Рожицы они еще в школе корчили, когда тройки получали или нагоняй. Чтоб приободриться. – Галочка, – подружка положила руку поверх ее руки, – пожалуйста, не нужно, так нельзя. Ты просто не выдержишь. – Да я не такое выдерживала, – Галя растянула рот в улыбке. – Ага… знаем… Кстати, улыбка у тебя какая-то кривая, – фыркнула Ленка и отвернулась к кофеварке, – кофий у тебя есть? – Есть, – Галя недовольно скривилась – она уже столько его напилась, что пару дней ни видеть, ни нюхать не могла. Но по-прежнему пила – жить-то надо. Лена снова смерила подружку вопросительно-недовольным взглядом и поджала губы. – Ты давно на себя в зеркало смотрела? Галя отрицательно мотнула головой: – Не хочу я никуда смотреть, – она сотворила на лице невинное выражение, – не ругай меня. Понимаешь, я не знаю, что это, но, когда пишу, я будто ловлю что-то ускользающее, что-то очень дорогое, настоящее. То, что не удержала… Впервые за эти годы я счастлива, честное слово. Я не помню, когда вот так себя чувствовала, – она запнулась и остановила на подружке немигающий взгляд. – Понимаешь, у меня такое ощущение, что вот-вот все встанет на свои места, все прояснится. Лена прищурилась. – Что прояснится? – Не знаю, – Галка пожала плечами, – но скоро узнаю. Скоро я во всем разберусь, нужно только записывать. – Записывать? – Лена вытаращилась на подружку. – Что записывать? Подходящие слова никак на ум не приходили. – Ну… – в желудке образовалась пустота, и стало немножко не по себе, потому как Ленка смотрела на нее как никогда пристально, будто высматривала в ней что-то подозрительное. – Ну… это… я тебе говорила. Я это… сны записываю, – она шумно глотнула. – Благодаря этому я учусь на все смотреть под другим углом, – Галя запнулась и уставилась на подругу, как кот, нагло нашкодивший прямо перед носом хозяйки. Ленка скосила взгляд и почесала взъерошенный затылок: – Под другим углом, говоришь? – она наклонилась к торбе. – Борщ с салом и чесноком будешь? С того дня пошло-поехало… Чтобы освоить довольно хитрое искусство доведения текста до ума, Галка упражнялась на статьях о том, как сохранить молодость и красоту, и чтоб это были не нудные статейки, а веселые и остроумные. Дело плевое – ройся в книжках, в Интернете, добавляй собственный опыт, болтовню с подружками и строчи себе… Получилось тридцать связанных между собой статеек. Галка перечитала, насмеялась вдоволь, подправила и две статьи отослала в женский интернет-журнал, особенно не веря в успех, а наутро едва не потеряла дар речи: в ящике лежал ответ с предложением о сотрудничестве и стоимостью тысячи знаков. Мол, коль цена устраивает, давайте, пишите, мы рубрику сделаем. Стоимость такая, что перестанешь себя уважать – в два раза меньше, чем расценки на работе, но согласилась – руку набить страсть как хотелось, и лишние деньги не мешали. Вернее, лишних денег не бывает. – А ты Андрею скажи, пусть часть долга на себя возьмет, – взывала к справедливости Ленка, – в долге этом, как ни крути, он виноват. Галя с подругой соглашалась, но говорить об этом с братом, да еще в таком ключе, не станет. Никогда не станет. Спасибо, что он маме помогает, могло быть гораздо хуже – уж слишком глубоко в нем засела обида на маму, обида за то, что она не спросила у него, тогда семилетнего, хочет ли он покидать папочку, а молча посадила их с Галкой в такси и увезла. Разное было – слезы из-за немногочисленных игрушек, ссоры в подростковом возрасте из-за отсутствия брендовой одежды и карманных денег. Упреки, что к восемнадцати годам ему не купят автомобиль – раз родители развелись, то папа от своего давнего обещания отказался. М-да… Такой вот у них с Галкой папа. Свинское, иначе не скажешь, поведение брата сильно расстраивало Галку, хотелось наорать на него, все высказать, но мама твердила «не обижайся на Андрюшу, он не виноват», и Галка стискивала зубы. Иногда она внушала себе, что он действительно не виноват, а виновата кровь отца, человека мрачного и недоброго, к тому же Андрей родился недоношенным, много раз в больницах лежал, операцию на щитовидке сделали, узелки удалили. Из-за щитовидки его настроение менялось по часам, он плохо себя чувствовал, но, извините, уже двадцатилетний и почти двухметровый парень в состоянии контролировать себя и не устаивать скандалы, как последняя истеричка. Кстати, в жилах Галки течет такая же кровь, но она истерик не устраивает. Правда, родилась доношенной. – Если не будет хватать денег, возьму на квартиру студентку, – отвечала Галка, – или двух. – Квартиранты тебе все поломают и загадят. Бросай свою редактуру и давай к нам в цех, у нас высокие заработки, – предлагала Лена, – у нас половина баб с высшим образованием. – Нет, – Галка мотала головой, – я не могу упустить все это… – она делала рукой неопределенный жест. – Что все это?! – кипятилась подруга. – Знаешь, пока ты будешь упражняться в литературных изысках, потеряешь бухгалтерские навыки. Тогда вернись к бухгалтерии! – Нет, – упрямо твердила Галка. – Слушай, так нельзя! – Ленкины щеки тряслись от возмущения. – Ты понимаешь, что сидишь за компом по двадцать часов в сутки, а?