– Говоришь, Тувумба? – Тувумба. Эндрю узнал, что все убийства – его рук дело. Возможно, ему рассказал об этом страдающий от несчастной любви Отто Рехтнагель, когда Тувумба его бросил. Возможно, Эндрю взял с него слово ничего не сообщать полиции, чтобы не участвовать в поимке преступника. Но, думаю, Отто готов был расколоться. Понятное дело, он опасался за свою жизнь, потому что понял: Тувумбе ни к чему живой экс-любовник, который может выдать его, когда ему вздумается. Тувумба знал, что Отто общается со мной и что игра может кончиться в любую минуту. Тогда он решил убить его во время представления. Они и раньше гастролировали с похожей программой, так что Тувумба знал, когда лучше действовать. – А почему не убить Отто у него дома? У него же были ключи. – Я и сам над этим голову ломаю. – Харри умолк. Маккормак помахал рукой: – Харри, не бойся, высказывай свое предположение. Вреда от этого не будет. – Тщеславие. – Тщеславие? – Тувумба не только психопат, он еще и фанфарон. Нельзя недооценивать тщеславие. Убийства на сексуальной почве были продиктованы одержимостью, но это убийство он собирался совершить по необходимости. Руки у него были развязаны, мания не вынуждала его следовать какому-то образцу. Появилась возможность совершить эффектное убийство, которое увенчало бы его жизнь. Можно сказать, это ему удалось – «убийство клоуна» будут вспоминать, когда про убитых девушек уже забудут. – Хорошо. И когда Эндрю узнал, что ты собираешься арестовать Отто, то сбежал из больницы, чтобы нас остановить? – Думаю, он поехал прямо к Отто, чтобы поговорить с ним, подготовить к аресту, сказать, как важно ему молчать о Тувумбе, чтобы ни Отто, ни Эндрю не оказались причастны к этому делу. Успокоить его, сказать, что Тувумбу все равно схватят, как Эндрю и планировал, надо только немного подождать. И чтобы я подождал. Но что-то пошло не так. Не знаю что, но не сомневаюсь, что Эндрю Кенсингтона в итоге убил Тувумба. – Почему ты так уверен? – Интуиция. Здравый смысл. И одна маленькая деталь. – Какая? – Когда я навещал Эндрю, он сказал, что на следующий день к нему придет Тувумба. – И? – В больнице Сент-Этьен посетителей записывают при входе. Юн позвонил в больницу, и они проверили, кто звонил или приходил к Эндрю после меня. – Говори яснее, Харри. – Если бы что-то случилось, Тувумба позвонил бы Эндрю в больницу и оставил сообщение. А раз он этого не сделал, то никак не мог узнать об отсутствии Эндрю, не доходя до регистратуры. Но тогда бы его отметили в книге посетителей. Значит… – Значит, он сам убил его накануне вечером. Харри развел руками: – Зачем ему идти к тому, кого уже нет, сэр? Воскресенье было долгим. Оно показалось Харри долгим с самого утра. Все собрались в комнате для совещаний и наперебой старались показать свою сообразительность. – Итак, ты звонишь ему на мобильный, – сказал Уодкинс. – И проверяешь, дома ли он. Харри покачал головой: – Он осторожен и прячет Биргитту в другом месте. – Может, у него дома мы найдем какую-нибудь подсказку? – предположил Лебье. – Нет! – отрезал Харри. – Если он узнает, что мы побывали у него дома, то поймет, что я проболтался, и тогда Биргитте конец. – Ну, для этого он должен сначала прийти домой, а мы уже будем наготове и схватим его, – не сдавался Лебье. – А что, если он и это предусмотрел и сумеет убить Биргитту, не присутствуя при этом? – ответил Харри. – Вдруг она лежит где-нибудь связанная, а Тувумба не скажет нам где? – Харри обвел товарищей взглядом. – Например, он установил бомбу, которая взорвется через определенное время. – Стоп! – Уодкинс хлопнул по столу. – Не надо все превращать в сюжет для комикса! Как это насильник вдруг превратится во взрывника? Время идет, и можно просто протирать штаны. Но я думаю, неплохо бы заглянуть к Тувумбе домой. И поставить там хорошую мышеловку. – Он не такой дурак! – сказал Харри. – Вы понимаете, что так мы ставим жизнь Биргитты под угрозу? Уодкинс покачал головой: – Не хотел говорить этого, Хоули, но, боюсь, твое отношение к похищенной мешает тебе сейчас мыслить трезво. Давай сделаем так, как сказал я. Лучи вечернего солнца пробивались сквозь деревья на Виктория-стрит. На спинке соседней скамейки сидела птица кукабурра и прочищала горло перед вечерним концертом. – Ты, наверное, думаешь, странно, как это люди могут сегодня ходить и улыбаться, – говорил Джозеф. – Что вот они возвращаются с пляжа, из зоопарка или от бабушки в Воллонгонге и думают только о воскресном ужине в кругу семьи. Ты, наверное, воспринимаешь как личное оскорбление то, что в листве играет солнце, когда тебе хочется видеть мир в руинах и слезах. Харри, друг мой, что я могу тебе сказать? Ты заблуждаешься. Воскресный обед ждет, и так и должно быть. Харри сощурил глаза на солнце. – Может, она хочет есть, может, ей больно. Но хуже всего – думать, как ей, должно быть, страшно. – Если она это выдержит, то станет хорошей женой. – Джозеф свистнул кукабурре. Харри вопросительно посмотрел на него. Джозеф утверждал, что воскресенье у него выходной, и сейчас был трезвым. – Раньше у аборигенов, прежде чем выйти замуж, женщина должна была выдержать три испытания, – объяснил Джозеф. – Первое – терпеть голод. Два дня она должна была провести на охоте или в дороге без еды. Потом ее сразу же усаживали перед костром, на котором жарилось сочное мясо кенгуру или еще что-нибудь вкусное. Надо было удержаться и не набрасываться на еду, а поесть чуть-чуть, чтобы и другим осталось. – Когда я рос, у нас было заведено что-то вроде этого, – заметил Харри. – Называлось столовым этикетом. Но думаю, сейчас такого нет. – Второе испытание – терпеть боль. – Джозеф оживленно жестикулировал. – Молодой женщине иглами прокалывали нос, щеки и кое-где тело. – И что? Сейчас девчонки за это еще и платят, – сказал Харри. – Помолчи. А когда гас костер, на угли клали ветки, и она на них ложилась. Но самое сложное испытание – третье. – Страх? – You bet[106]. После захода солнца племя собиралось у костра, и старейшины рассказывали молодой женщине ужасные истории про призраков и мульдарпе – дьявола дьяволов. Волосы от них вставали дыбом, по крайней мере от некоторых. Потом ее отправляли спать в безлюдное место или к могилам предков. А под покровом ночи старейшины подкрадывались к ней, вымазав лица белой глиной и надев деревянные маски… – По-моему, это уж слишком. – …и очень громко кричали. Извини, Харри, но слушать ты не умеешь. Вид у Джозефа был раздраженный. Харри потер лоб. – Знаю, – сказал он после паузы. – Прости, Джозеф. Я пришел сюда, только чтобы подумать вслух и посмотреть, не оставил ли он следов, по которым я мог бы ее найти. Но похоже, мне опять не повезло, а ты – единственный, с кем я могу быть откровенным. Тебе, наверное, кажется, что я циничный, бесчувственный мерзавец. – Мне кажется, ты думаешь, будто должен сразиться с целым миром, – ответил Джозеф. – Но если все время держать стойку, руки слишком устанут, чтобы бить. Харри через силу улыбнулся: – Ты уверен, что у тебя не было старшего брата? Джозеф рассмеялся: – Я говорил, что у моей матери уже ничего не спросишь, но, думаю, если бы был, она бы мне сказала. – Просто ты разговариваешь совсем как он. Будто вы братья. – Ты уже говорил, Харри. Может, тебе нужно поспать? Когда Харри вошел в гостиницу «Спрингфилд-Лодж», Джо расцвел в улыбке: – Прекрасный вечер, мистер Хоули, не правда ли? Кстати, вы отлично выглядите. А у меня для вас посылка. – Он достал серый сверток с черными буквами: «Харри Хоули». – От кого? – удивился Харри. – Не знаю. Ее привез таксист пару часов назад. Войдя в номер, Харри положил сверток на кровать и, развернув его, увидел коробку. Он уже догадывался, от кого эта посылка, а содержимое коробки развеяло последние сомнения: шесть пластиковых трубок с белыми наклейками. На одной из них Харри прочел дату убийства Ингер Холтер и надпись: «pubic hair»[107]. Нетрудно было догадаться, что в остальных – кровь, волоски, частицы кожи и так далее. Через полчаса Харри очнулся от телефонного звонка. – Получил посылочку, Харри? Я подумал, тебе захочется получить ее поскорее.