Мои глаза превращаются в две щелочки и только я открываю рот, чтобы высказать ему все, что я думаю, как одна его рука сжимает мою задницу так сильно, что меня снова пронзает боль, в то время, как другая запутывается в моих волосах и зажимает их в кулаке так, что это заставляет меня взвизгнуть. Приблизив свое нахмуренное лицо к моему так близко, что мы оказываемся почти носом к носу, я наконец замечаю. Вызов. Он ждет, хватит ли у меня смелости что-то сказать. Хоть что-нибудь. Одним своим взглядом он заставляет меня это понять. Мой мозг аплодирует моей глупости, явно не впечатленный. Вот то, о чем он предупреждал меня до этого. Вот условия, на которые я согласилась. Удерживая его взгляд чуть дольше секунды, я опускаю глаза вниз и смотрю на его горло, признавая поражение. То, что он делает далее, приводит меня в замешательство. Наклонившись вперед, он прижимается губами к моей макушке, а потом нежно целует мои волосы и шепчет: — Я знал, что ты совершенна. Я, черт возьми, знал это. Моя нагота вдруг заставляет меня почувствовать себя уязвимой. Я поднимаю руки и останавливаю их между нашими телами, стараясь прикрыть ими грудь. Твитч целует меня в голову еще раз. — Ты замерзла? Я качаю головой, предпочитая быть честной. Он, в конце концов, социопат. Я хотела бы завоевать его доверие. Он снова спрашивает хриплым приглушенным голосом: — Ты чувствуешь себя неловко? Я тут же закивала головой. Сжав мои ягодицы еще раз, он прикасается губами к раковине моего уха. — Хорошо. Привыкай. Я собираюсь делать с тобой очень нехорошие вещи. И таким вот образом, все тепло и безопасность, которые я чувствовала до этого, вылетели в окно. В моей голове бьется всего один вопрос: «во что я себя втянула?» Лицо Алексы становится испуганным. Ей следует быть напуганной. Если бы я не знал эту женщину так хорошо, я бы отшлепал ее по попе за то, что она впустила незнакомца в свой дом. В этом и есть весь смысл. Я не незнакомец. И хотя она этого еще не поняла, но она чувствует то же, что и я, когда мы вместе. Возвращение домой. Какая жалость, потому что даже если я знаю ее, это не означает, что я буду мягок с ней. Совсем наоборот. Мне нужно наказать её. Тебе нужна она. Только она. И ничего больше. Не обращая внимания на голос разума, я смотрю на свою жертву. Это из-за нее я стал таким. Это всё её вина. И она заплатит за это. Мне давно следовало понять, что к чему. Мне часто в жизни приходилось иметь дело с плохими людьми. Я знакома с этим взглядом, что появился на лице Твитча. И хотя я не представляю, к чему все это приведёт, мне известно только одно… Для меня это закончится плохо. Но, как оказывается, я жажду быть наказанной потому, что не собираюсь останавливать то, что здесь происходит. Мой разум не в состоянии сконцентрироваться ни на одной мысли. Если я попрошу его сейчас остановиться, остановится ли он? Желание попробовать что-то новенькое, слишком сильно, чтобы я могла остановиться. — Остановись, Твитч. Пожалуйста, хватит. Его рука на моей заднице замирает. Лицо искажается от ярости, глаза сужаются. — Клянусь тебе, Лекси… — он замолкает, и я понимаю, что совершила огромную ошибку. Я буду за это наказана. Его губы кривятся, и всё, о чём я могла в тот момент думать, это о том, что я влипла. — О, Лекси, — говорит он. — Что ты делаешь, детка? Ты думаешь, я шутил, когда говорил, что не остановлюсь? Ты испытываешь меня, малышка? Честность. Будь честной. Иногда, мне хотелось бы иметь специальную кнопку обратной перемотки для моего рта. Я пытаюсь исправить то, что натворила: — Прости. Мне просто нужно было знать наверняка. Он гладит мою спину рукой вверх и вниз, и я начинаю расслабляться. Я не могу раскусить этого парня. Он то холодный, то горячий. Он совершенно непредсказуем. И это выбивает меня из колеи. Все еще полностью одетый, с торчащим членом, он продолжает водить рукой по моей спине и объясняет: — Я же предупреждал тебя, что это не проверка, Алекса, — наклонившись вперед, он шепчет мне на ушко: — Все, что тебе нужно делать — это быть хорошей… то есть, подчиниться. Это звучит достаточно просто. Теоретически. Верно? Нет. Не верно. Ни капельки. После того, как я вырвалась из такого дома, где провела свое детство, теперь держусь за свою свободу обеими руками. Потому что зачастую, это все, что у меня есть в наличии. И так спокойнее жить, зная, что у тебя есть выбор. Так что, несмотря на то, что я понимаю Твитча и его потребность доминировать, я не уверена, что смогу так легко ему подчиниться. Хотя мне надо подчиниться человеку, которому я доверяю… Ты доверяешь ему. Ты не знаешь почему… но доверяешь. Внезапно на меня обрушивается волна стыда. Не могу поверить, что я во все это ввязалась. Притихнув, я избегаю его глаз. — Не делай мне больно, Твитч, — умоляю я, — пожалуйста, не причиняй мне боль. Рука, которая гладила спину, останавливается, лишив меня таким образом, того небольшого чувства комфорта, что я испытывала. — Раздень меня, детка, — требует он охрипшим голосом. Мое сердце выпрыгивает из груди. Это, правда, со мной происходит. Я, правда, собираюсь позволить ему делать со мной разные вещи. Плохие вещи. Я сжигаю все мосты, взявшись за край его футболки и аккуратно сняв ее с него через голову. Она падает на пол с глухим звуком, и я опускаю большие пальцы моих рук за край пояса его джинсов. Подняв глаза, я в упор смотрю на него. Он никак не реагирует. Его лицо — непроницаемая маска. Медленно тяну его джинсы вниз, они застревают вокруг лодыжек. Черт. Я забыла про обувь. Надеясь, что не облажалась в тридцать восьмой раз за этот вечер, я смотрю вверх на него широко открытыми глазами. Он молча дает мне понять, что все в порядке, когда одаривает легкой улыбкой. Опустившись на колени у его ног, я развязываю шнурки и снимаю его обувь и носки, прежде чем полностью освобождаю его от джинсов. Итак. Это было неловко. По крайней мере, для меня. Он протягивает мне руку, я берусь за нее, и он помогает мне встать. Затем он делает то, чего я совсем не ожидала. Он тянет меня вперед, берет меня за руки и оборачивает их вокруг своей талии. Своими руками он обнимает мое тело. И так мы стоим, голые, тесно прижавшись друг к другу. Я хочу услышать его сердцебиение. Мне необходимо удостовериться, что оно у него есть. Сердце, в смысле. Повернув голову в сторону, я прислоняюсь лбом к его груди, закрываю глаза и глубоко вздыхаю, сжимая его за талию. Как только я подумала, что мне, оказывается, не о чем было волноваться, его руки с силой сжимают меня. Очень сильно. Чересчур сильно. Я зажата и чувствую, что меня словно поймали в капкан, поэтому напрягаюсь. — Не сопротивляйся, — мягко говорит он. — Я могу и себе, и тебе доставить удовольствие. Я молча соглашаюсь, но у моего тела другие планы. Я начинаю извиваться в его руках, и он ухмыляется. — Или сопротивляйся. Без разницы. Я не хочу причинять тебе боль, но я это сделаю, если понадобится, Алекса. Это твой выбор. Я продолжаю вырываться и шиплю через стиснутые зубы: — Нет выбора. У меня нет выбора. Я не могу даже пошевелиться, чтобы сделать гребаный выбор! — совершенно очевидно, что я в панике. Чересчур сильно стиснув меня в своих объятиях, он приказывает: — Посмотри на меня. А я не хочу, я возмущена. И раздражена. Я не желаю, чтобы у меня отбирали право выбора. Я не хочу быть слабой.