Он даже не вздрагивает и вообще никак не реагирует на неприятную процедуру, его зрачки только лишь немного расширяются, когда я обрабатываю его ободранные костяшки пальцев. Мне не нравится мысль, что ему больно по моей вине, поэтому я наклоняюсь и слегка дую на его рану. Он сильно сжимает мое колено, и я поднимаю на него глаза. Челюсть плотно стиснута, глаза прикрыты, он выглядит рассерженным. — Думаю, что теперь тебе лучше, — тихо говорю я. Выражение его лица смягчается от моего приглушенного голоса, и он говорит тоном, не терпящим возражений: — Идти спать. Утром будешь чувствовать себя, как будто по тебе каток проехался. Прими «Ибупрофен». Я даже не успеваю ничего ответить, прежде чем он встает, и крепко, но в то же самое время, бережно обнимает за плечо и тянет на себя. Обнимая рукой мою талию, он ведет меня в мою комнату, откидывает одеяло на кровати и помогает мне в неё лечь. Я расслабляюсь. Неуместность его присутствия вызывает некоторое беспокойство, но все же я чувствую себя защищённой. И в безопасности. В данный момент я ничего не боюсь. Я опускаю голову на подушку, и он накрывает меня одеялом, перед тем, как развернуться и уйти. В голове начинает шуметь, а сердце бешено стучит. Что, если ты больше никогда не увидишь его? В тот самый момент, как я собираюсь окликнуть его, он останавливается у двери и поворачивается. Выглядя немного растерянным, он всматривается в мое лицо. Я сажусь на кровати, моя грудь вздымается. Он пристально меня рассматривает, как будто видит впервые и затем спрашивает: — Тебе нужна моя помощь, чтобы уснуть? — Да, — отвечаю я, не раздумывая. Он моргает. Его брови нахмурены. Затем он уходит. Чувствуя себя брошенной, я ничего не могу поделать с чувством горького разочарования, что наполняет меня. Я смиряюсь с тем, что всё, что со мной происходит, предназначено мне судьбой и этого не изменить. Со всеми своими проблемами я всегда справлялась сама. И сейчас мне тоже никто не нужен. Тебе никто не нужен. Просто было бы замечательно иметь хоть кого-то рядом. Пусть даже ненадолго. Выбросив все мысли из головы, я закрываю глаза и опускаю голову на подушку. Сознание обволакивает угнетающая темнота. Всё, что я ощущаю в данный момент — это сковывающий страх. Я не чувствую свое собственное тело. Всё вокруг кажется таким тусклым и неполноценным. Зажмурив глаза так сильно, что мне становится больно, я слышу то отвратительное учащённое дыхание и я закусываю губу, чтобы остановить готовый вырваться стон. Накрыв уши ладонями, я тяжело дышу, вдыхая тот тошнотворный запах. Мне сдавливает переносицу. Я чувствую боль. Ненавижу его за то, что он оставил меня. Еще больше ненавижу себя за то, что желаю, чтобы он остался. Из уголков глаз катятся слезы, увлажняя мою подушку. Я сильнее зажимаю свои уши, безнадёжно пытаясь стереть сегодняшний вечер из своих мыслей. Подобные вещи не происходят с такими людьми, как я. Возможно, в моей прежней жизни, но не теперь. Не уверена, что я должна чувствовать после всего этого, но я ощущаю злость. И грусть. И боль. Все одновременно. Мне следовало бы давно уже привыкнуть к этому. Утешать саму себя, я имею ввиду. Я мысленно возвращаюсь обратно в свое детство, и сворачиваюсь калачиком на кровати в позе эмбриона, слегка раскачиваясь. Мне хочется чем-нибудь заглушить свои мысли. Поднимаюсь и подхожу к своему CD-плееру, нажимаю на кнопку воспроизведения, потом падаю обратно на кровать и снова сворачиваюсь калачиком. Я слушаю Гая Себастьяна, который поет о боевых шрамах, которые никогда не исчезнут. Держа глаза открытыми, из-за страха увидеть все то, что мне не хотелось бы, если закрою их, я смотрю в пустоту своей комнаты, слезы текут из моих глаз. Скрип двери заставляет меня прислушаться. Затем следует приглушенный звук шагов. Мое тело покрывается мурашками. Кто-то опускается на кровать. Сердце от страха готово выпрыгнуть из груди. Потом… ничего. Широко раскрыв глаза, я жду атаки. Нападения. Чего-нибудь. Повернувшись, в тусклом освещении комнаты я вижу его капюшон. И все мое напряжение испаряется. Он не ушёл. Радость затопляет мой измученный разум. Свернувшись калачиком, наблюдаю за ним и затем шепчу: — Ты не ушел. Но он ничего не отвечает мне. Лёжа поверх покрывала, он натягивает капюшон ниже на своё лицо, затем кладёт руки за голову. — Спи, Лекси, — выдохнув, говорит он. Чувствуя себя в безопасности и защищённой, я закрываю глаза и позволяю сну завладеть мной, чтобы оказаться в более привлекательном месте, чем сегодняшний день. Глава 4 Завтра. Я просыпаюсь, и мои глаза резко распахиваются. Я чувствую разочарование. Твитч ушел. Я подавляю желание состроить недовольную гримасу. Вместо этого я улыбаюсь. Его нет здесь сейчас. Но он остался. Я делаю все возможное, чтобы замазать царапины и синяки, что я получила прошлым вечером, но Чарли всматривается в мое лицо на секунду дольше, чем следует, и я паникую. Я тут же неестественно смеюсь и объясняю, что у меня была неприятная встреча с кирпичной стеной. Чарли прищуривается, но потом улыбается и качает головой, как бы говоря: "ну ты даешь!". Я умудряюсь с головой погрузиться в работу и даже не замечаю, как настает время обеда. Не желая оставаться в офисе наедине со своими нерадостными мыслями, я решаю, что лучше всего будет провести этот ясный и солнечный день в парке. Мне не очень-то хочется есть. Мой желудок все еще болезненно сжимается, когда я думаю о том, что чуть не произошло прошлым вечером. Захожу в местное кафе, я покупаю кекс и апельсиновый сок, затем направляюсь в парк на противоположной стороне улицы. Сбрасываю свои туфли и сажусь прямо на мягкую траву, вытягивая ноги перед собой. Поднимаю лицо, подставляю его под теплые лучи солнца и блаженно вздыхаю. Я снова чувствую себя расслабленной. А потом что-то возвращает меня с небес на землю. Мое тело напрягается от знакомого ощущения. Ощущения того, что за мной наблюдают. Я хмурюсь. Под палящими солнечными лучами невозможно покрыться гусиной кожей, но у меня это получается. Внезапно, чувство удовлетворения накрывает меня с головой. Приоткрыв один глаз, я поворачиваюсь и гляжу на противоположную сторону улицы, как будто у меня автоматическое самонаведение на него. Вот он. Фигура в капюшоне, руки в карманах, удаляется от меня. Приятное тепло растекается по всему моему телу. Он здесь. Наблюдает за мной. Защищает меня. Мне так подсказывает моя интуиция. Я знаю, мне следовало бы реагировать на все это совсем по-другому. Я должна бы заволноваться. Или даже испугаться. Но я не боюсь. В нем есть что-то, что успокаивает меня. И где-то в глубине души я знаю, что мне нечего бояться. Твитч защитит меня. Как и раньше. Входная дверь моей квартиры открывается, и я слышу знакомые голоса. — Алекса, детка, мы здесь! — кричит Николь Палмер, настоящая австралийка, моя безбашенная лучшая подруга. — Где ты? — спрашивает она. — В душе, буду через минуту, — кричу я в ответ. — Не торопись, дорогая. Мы просто откроем немного шипучки и развалимся на диване. Это Дэвид Ален — мой лучший друг. Он высокий, рослый и красивый, абсолютно милый, и это так печально для большей части женского населения Сиднея, так как он стопроцентный гомосексуалист.