30 Она берется за дверную ручку, и внезапно ее одолевают сомнения. Может, зря она связалась с этой бандурой? Вдруг они подумают, будто она хочет подольститься, снискать популярность, подкупив их новой кофеваркой. Несколько секунд Карен медлит, задумчиво стоя на лестничной площадке. Пожалуй, они правы. Может, это и правда подкуп? Отчаянная попытка привлечь группу на свою сторону. Хорошо хоть Эвальда Йоханнисена нет, напоминает она себе и выпрямляется. Уже сама мысль о язвительных комментариях, какие он бы наверняка отпустил, вызывает у нее недовольную гримасу. Остальные, вероятно, поддержали бы его. — Черт! — говорит она во весь голос, так что лестница гудит эхом. Кроме того, за бандуру придется платить; через тридцать дней кислых мин еще прибавится. Через двадцать девять, поправляет она себя, открывая дверь. Аромат кофе ударяет в лицо еще прежде, чем она переступает порог. Дверь комнаты совещаний в дальнем конце коридора приоткрыта, оттуда долетают негромкие голоса. Она быстро проходит через пустой офис к своему столу, выуживает папку из верхнего ящика. Потом решительным, даже чуть сердитым шагом идет к комнате совещаний и распахивает дверь. Черти неблагодарные, думает она. Немного погодя она с горящими щеками садится на свое место, меж тем как спонтанные аплодисменты затихают, а к ней подвигают блюдо с булочками. — Отлично придумано, Эйкен, — говорит Карл. — Только, по-моему, ты наверняка заработаешь неприятности. — Всему свое время, — отвечает Карен с кривой усмешкой, вонзая зубы в большущую булку с корицей. — Начнем? — Она слизывает с пальца сахарную пудру. Коротко изложив, что узнала от мужиков в “Зайце и вороне”, она подытоживает: — Итак, можно, пожалуй, сделать вывод, что Сюзанна Смеед со многими была в ссоре и отнюдь не считалась в округе приятной особой. То же говорят начальство и коллеги по работе. — И дочь, — добавляет Карл Бьёркен. — Юнас, вероятно, тоже не очень-то хорошо о ней отзывался? — Да, так и есть. До сих пор никто не отзывался о ней, мягко говоря, позитивно. Вопрос больше в другом: сумела ли она разъярить кого-то настолько, что он убил ее. Может, Сюзанна шантажом занималась? Она, конечно, зловредная и неприятная, это известно, но из тех ли, кто вынюхивает, собирает компромат? Как думаете? Все молчат, видимо, размышляют. — Нет, она скорее непримиримая, — говорит Астрид Нильсен. — По крайней мере, судя по отзывам ее начальницы и коллег, с которыми беседовали мы с Йоханнисеном. Сюзанна Смеед, пожалуй, из тех, кто подмечает чужие ошибки и охотно их комментирует. Ну и отчасти сплетница. — Корнелис и Астрид, вам надо сегодня еще раз наведаться в “Сульгорден” и выкопать там все, что можно. Сама я встречусь с Венке Хеллевик. Это сестра Юнаса, одна из немногих подруг, какие, похоже, были у Сюзанны, — добавляет она, подняв голову и увидев вопросительные взгляды коллег. — Пожалуй, тогда у нас будет о ней более детальное представление. Но мне надо взять с собой кого-нибудь. Карл, найдешь время? Он кивает, и Карен опять оборачивается к Корнелису Лоотсу: — Есть что-нибудь от криминалистов? И что ты сам выяснил? — Утром я говорил с Ларсеном; ДНК и пальчики анализируются, результат, вероятно, будет уже сегодня. Ну, то есть помимо тех, что идентифицированы как отпечатки Юнаса Смееда, — смущенно добавляет он. — Ответов от банка Сюзанны и от круизного судна пока нет. — Кстати, как там дела? Есть подвижки? — Мы разослали запросы по всем пассажирам, то есть во все скандинавские страны, США, Нидерланды и Италию. А также в Германию, один из датчан оказался немецким подданным, — говорит Корнелис, справившись в своих бумагах. — И? — Пока что нет никаких сообщений о серьезных преступлениях, ну, которые караются тюремными сроками свыше года. Сроки, понятно, разнятся от страны к стране, но если взять вообще всех, кого наказывали лишением свободы, то таких двое. А именно… — Корнелис полистал свои бумаги. — Шведский бизнесмен, Эрик Бьёрнлунд, отсидевший восемнадцать месяцев за промышленный шпионаж, и американец, Бретт Клоуз, отсидевший шесть лет за убийство. Но когда мы копнули поглубже, выяснилось, что речь идет о совершённом в пьяном виде наезде, в результате которого погибла трехлетняя девочка. Так или иначе, сейчас Бретту Клоузу семьдесят два года, а тот случай имел место в середине семидесятых. С тех пор он ведет безупречную жизнь и, по словам шефа судовой службы безопасности, и он сам, и его жена — люди глубоко религиозные. Епископальная церковь, так он вроде сказал. — Ну, нам случалось видеть богобоязненных людей, совершавших жуткие преступления, — замечает Карен. — Вспомни пастора с Ноорё, который убил жену и четверых детей, чтобы спасти их от будущих прегрешений. Но я понимаю, что ты имеешь в виду, с Бреттом Клоузом можно и повременить. Еще что-нибудь? — Нет, пока все, но мы еще не закончили, и от итальянцев вообще нет ответа. Я позвоню им еще раз после совещания. Карен вздыхает. Надежда выявить что-нибудь полезное через круизное судно изначально была невелика, а теперь и вовсе почти растаяла. Пока поступят сведения от всех стран, Лоотс и Нильсен могут, пожалуй, сосредоточиться на другом. Только вот на чем. Первые двадцать четыре часа расследования — критический срок; статистика раскрытий с каждым часом резко уменьшается. Но минуло уже без малого трое суток, а у них нет вообще никаких версий насчет преступника или хотя бы явного мотива. Согласно статистике, восемьдесят процентов тяжких преступлений со смертельным исходом раскрываются в течение первых трех дней. Однако независимо от того, является ли случившееся с Сюзанной Смеед преднамеренным убийством или убийством по неосторожности, вероятность, что это расследование войдет в те самые восемьдесят процентов, все меньше и меньше. Все поочередно отчитываются, хотя ничего существенного при этом не обнаруживается, затем некоторое время, как обычно, строят предположения о возможном ходе преступления и возможном мотиве, а также распределяют задачи, после чего Карен закрывает совещание, но просит Карла Бьёркена остаться. Объясняет, что сейчас ей предстоит еще одно дело, поэтому поездка к Венке Хеллевик состоится попозже, и они договариваются встретиться на парковке в час дня. Двадцать минут спустя она входит в дверь-вертушку гостиницы “Взморье”. 31 Карен смотрит на молодого портье и молча вздыхает. Трульс Исаксен, вполне заурядный парень лет двадцати пяти, глядит на нее с выражением надлежащей учтивости и затаенного превосходства, типичного для обслуживающего персонала его возрастной группы. Темные волосы аккуратно собраны в скромный хвостик, а маленькие вертикальные прорези в мочках ушей выдают, что вне службы он обычно вставляет в них какие-то украшения. Как только Карен представляется и излагает свое дело, улыбка с его лица исчезает, и вскинутые брови опускаются до более-менее нормального уровня. Должность, понятно, требует определенной вежливости по отношению к постояльцам, но никто не говорил, что он обязан лизать задницу полицейским. Они сидят в маленькой буфетной позади стойки портье, и Трульс, сперва налив кофе себе, спрашивает, не хочет ли и она. Она не хочет. Уминая пончики с шоколадной начинкой, он достает пачку сигарет и нетерпеливо вертит ее в руке. Явно рассчитывает, что разговор кончится быстро и можно будет выйти на задний дворик и устроить себе заслуженный перекур. Карен размышляет, не составить ли ему компанию и не продолжить ли разговор на воздухе. Пожалуй, она бы так и сделала, если б настроение у нее было получше или Трульс Исаксен оказался посимпатичнее. Словом, она как бы не замечает пачку сигарет, которую он теперь положил перед собой на стол и принялся сосредоточенно щелкать красной пластмассовой зажигалкой — огонек то вспыхивает, то гаснет. И вот начинается разговор; Карен задает вопросы, не раздражаясь, держа себя в руках, а Трульс Исаксен отвечает все более коротко и равнодушно. С каждым его “ведь” настроение у нее падает. Нет, он понятия не имеет, в котором часу утром в воскресенье ушел постоялец из 507-го; номер ведь был оплачен заранее, а ключи ведь можно было положить на стойку когда угодно. Гостиница ведь не шпионит за постояльцами. Нет, он ведь не сидит на месте каждую секунду смены, имеет ведь право поесть и сходить в туалет. И у него ведь есть право на короткие перекуры, когда в холле все спокойно. Вдобавок ведь есть колокольчик, в случае чего всегда можно позвонить. Да, наверно, постояльца в номер 507 зарегистрировал он, ведь в полдвенадцатого ночи других дежурных не было. Нет, он его не запомнил. А что тут странного, ведь аккурат на Устричный нередко снимают на ночь номера; вот и ночью в субботу было этак человек пять случайных постояльцев. Ясно ведь, зачем их сюда несет. — Похотливые мужики да какая-нибудь девица, которая стоит у лифтов, чтоб не маячить, — говорит Трульс Исаксен с пресыщенно опытным видом. — В обычные выходные такое тоже бывает, но на Устричный хуже всего, уйма пьяных, сексуально озабоченных пожилых мужиков. В глубине души Карен замирает от неловкости, услышав из уст парня меткое описание. Внешне она ничем свои мысли не выдает; полицейский обязан держать лицо, и в ходе множества допросов это умение отработано до автоматизма. Но от следующей реплики Трульса Исаксена она невольно вздрагивает. — А вас-то тут, случайно, не было? Вроде бы лицо знакомое. Молодой портье внезапно оживился, и Карен недоверчиво присматривается к нему. Возможно ли, чтобы этот парень, который ничего не видел и не слышал, не помнит ни своих постояльцев, ни времени и, наверно, полсмены проспал, вдруг узнал именно ее? Ишь, глядит на нее с нежданным и совершенно нежеланным интересом. — Разве не вы ушли отсюда в воскресенье ни свет ни заря? Часов в семь? Я аккурат вернулся из буфетной и видел, как вы прошмыгнули за дверь… Карен глядит на него, подняв брови, и, возможно, он толкует это как удивление или неудовольствие: неужто он по дурости путает полицию с постояльцами? Да плевать он хотел на них на всех. Так или иначе, интерес в глазах Трульса Исаксена опять гаснет, с глубоким вздохом он откидывается на стуле, будто неожиданное воспоминание начисто лишило его сил. Следующие слова портье дарят ей толику облегчения: — Нет, вряд ли это были вы. Вообще-то она выглядела как обычная поддатая дамочка, а не как полицейская. Хотя чем-то на вас похожа. No offence[5], стало быть. Карен кашляет и натянуто улыбается. — Еще один вопрос — и можете идти на перекур, — говорит она, кивая на сигареты. — Значит, невозможно точно установить, когда постоялец покинул гостиницу, если номер оплачен заранее и портье не зарегистрировал, в котором часу вернули ключи? Камер слежения у вас нет? — Только на парковке. Если он был на машине… Трульс Исаксен явно жалеет о своих словах, едва они слетают с губ. Того гляди, потребуют, чтобы он показал, где хранятся записи? Нет уж, черта с два. Пусть начальник отдувается. — Увы, он был без машины, — говорит Карен. — Во всяком случае здесь, в гостинице. Она встает, протягивает руку. — Спасибо, что уделили мне время. Одной рукой Трульс Исаксен пожимает руку Карен, а другой выуживает желанную сигарету. Отворачивается и быстрым шагом спешит из буфетной в коридор, видимо, ведущий к двери на задний дворик. Проводить Карен к выходу у него и в мыслях нет. Она смотрит ему вслед. Дверь во двор открыта, и на маленькой, выложенной плиткой площадке она замечает женщину с сигаретой. На ней тонкий голубой халат и ортопедические сандалии, и, по всей видимости, она мерзнет, потому что вроде как обнимает себя руками, чтобы согреться. Дверь захлопывается, Карен поворачивается к парадной двери. Но тут за спиной слышится голос Трульса Исаксена: — Постойте… Дверь на задний двор опять открылась: он стоит на пороге, с наслаждением выпускает облачко дыма и машет Карен рукой, приглашая подойти. — Я подумал, может, Росита что-нибудь знает. — Росита? — Она убиралась здесь утром в воскресенье. Он отступает в сторону, и Карен видит ту женщину в голубом халате. 32 Через полчаса Карен получила всю информацию, какую только могла пожелать, и даже больше. Росита Альварес четко отчиталась о своей ежедневной работе, она, мол, всегда в точности записывает все по каждому номеру, где убиралась, особенно отклонения от обычной рутины, как, например, украденные полотенца или необходимость дополнительной уборки. Карен внимательно слушает, не торопит ее. — Народ блюет, — сердито говорит Росита. — И не всегда в унитаз. Бывает, и на пол, но нипочем за собой не подотрут. Один всю ванну изгадил, ну, тогда я пошла к кастелянше и сказала, что мне требуется дополнительное время. Нам отводят всего четверть часа на номер, если это съезжающие.