— Да никто в это не верил. Простите, что я разволновалась, но фактически это выглядело… как вторжение, она словно бы сознательно втерлась в мою семью. — Значит, вы не думаете, что они с Юнасом искренне полюбили друг друга? Венке Хеллевик снова чуть пожимает плечами и вздыхает: — Юнаса, конечно, тянуло к ней, но вряд ли он думал о женитьбе, его вынудила ситуация. А что касается Сюзанны, я готова согласиться с отцом: в первую очередь ее привлекали деньги и положение семейства Смеед. Возможно, она действительно была влюблена в Юнаса, но душевной близости между ними не было никогда. Ни искры глубокого чувства, ни спонтанных поцелуев, ни влюбленных взглядов. И все же она странным образом казалась довольной. Не упускала случая упомянуть, что мы с ней породнимся. — А после их женитьбы. Как бы вы охарактеризовали их брак? — Думаю, первые два года прошли относительно мирно, в особенности благодаря малютке Сигрид, которую оба, разумеется, любили. Но когда Юнас бросил юриспруденцию и вернулся в полицию, начался сущий ад. Папа рассвирепел, Сюзанна билась в истерике, Юнас уперся и никого не слушал. Это действовало на всех нас, чуть не рассорило семью. Все безвозвратно изменилось. Конечно, мы виделись по большим праздникам и дням рождения, но вообще Юнас и Сюзанна жили в изоляции от остальной семьи. Папа лишил их поддержки, и они были вынуждены съехать из шикарной квартиры на Фрейгате. Однажды я навестила их трешку в Одинсвалле и застала совершенно другую Сюзанну. — Другую? — переспросила Карен. — Обозленную, разочарованную. В ней это и раньше замечалось, но теперь словно бы полностью завладело ею и отняло всякую надежду, такой я никогда Сюзанну не видела. Мне прямо жалко ее стало. Юнас, честно говоря, вел себя как сущий мерзавец. Я понимаю, он хотел идти своим путем, не плясать под папину дудку, но ведь он ни с кем не считался, ни с кем не советовался, даже с женой. По иронии, стало ясно, что они с папой два сапога пара, абсолютно беззастенчивые, готовые идти по трупам, лишь бы настоять на своем. Когда полчаса спустя Карл и Карен опять сидят в машине, оба погружены в свои мысли. В конце концов Карл нарушает молчание: — Тебе не кажется… В смысле, насколько мы можем быть уверены, что, когда убили Сюзанну, шеф действительно спал дома на диване? — Не вполне. — Что ты имеешь в виду? Карен набирает побольше воздуху, медленно выдыхает. — Ладно, только пусть это останется между нами. После Устричного фестиваля Юнас ночевал во “Взморье”. Карл так резко поворачивает голову, что машину слегка заносит. — Какого черта, Эйкен, почему ты сразу-то не сказала? Ты же сообщила группе, что он пошел домой. — Я прекрасно помню, что говорила, и ты прав. Он пошел домой, но только утром. — Ты нам соврала. — Я сказала не всю правду, но напрямую не врала. — Вон как, не напрямую. Мило с твоей стороны… в самом деле. Голос коллеги полон сарказма; Карен быстро смотрит на него. Карл не отрывает взгляда от дороги, но стиснутые челюсти выдают, что он злится. — Послушай, Карл. Я не хотела при всех рассказывать, что шеф провел ночь в гостинице, с женщиной. Но я проверила, когда именно он ушел из “Взморья”. У него было максимум сорок пять минут, чтобы дойти до ратуши, забрать с парковки машину, доехать до Лангевика и убить Сюзанну. Насколько это правдоподобно, как думаешь? — Не особенно. Оба молчат, меж тем как автомобиль одолевает еще несколько километров. И снова молчание нарушает Карл: — Однако возможно. 35 Карен стоит у окна, смотрит на парковку через дорогу. Раскидистые кроны деревьев Голландского парка качаются на ветру, и все больше желтых листьев слетает на упавшие наземь каштаны. Уже почти семь, стемнело, но в свете уличных фонарей видно, что тротуар мокрый от дождя. — Быть не может, — бормочет Карен, наклонясь ближе к окну. В тот же миг на стекло падает маленькая белая снежинка, быстро тает и стекает вниз. Нет, это не обман зрения, дождь со снегом. В начале октября. Как минимум на месяц раньше обычного, даже по доггерландским меркам. Чуть правее на парковке виднеется ее “рейнджер”, и она думает, что пора ставить машину в гараж под управлением. Садиться в выстуженный автомобиль очень скоро станет неприятнее, чем спускаться в унылый гараж с мигающими лампами дневного света. Да и парковка там для сотрудников бесплатная. Поздновато уже, думает она, надо ехать домой, пока погода совсем не испортилась. Но так и стоит у окна. Скользкая дорога привлекает ее так же мало, как и темный безмолвный дом. Лучше бы посидеть в ближайшем баре, в тепле, среди незнакомых людей, слушать гул голосов, хмелеть. Остаться в городе, завтра пораньше прийти на работу. Или, что более правдоподобно, проспать лишний часок. Вообще-то ехать домой необязательно, думает она. Кухонное окошко приоткрыто, сухого корма и воды хватит, одну ночь кот прекрасно обойдется без нее. В тот же миг она думает, что в такую погоду оставлять окно открытым не стоит и, по правде говоря, надо поехать домой и установить эту окаянную кошачью дверку. Подавив укол нечистой совести, она достает мобильник. Вызывает один из тех номеров, с какими общается чаще всего. В ответившем голосе звучит неподдельная радость: — Привет, солнышко! Стало быть, ты жива? — Такое ощущение, что почти нет. Ты в городе? — Увы. Сижу в машине, подъезжаю к дому. А ты где? — Пока на работе, но как раз собираюсь заканчивать и надеялась на компанию. — Могла бы объявиться чуть пораньше, — говорит Марике. — Я не в силах возвращаться в город в такую погоду. По радио сулят ледяной дождь. В октябре, с ума сойти! — Тогда мне тем более неохота ехать домой. Можно я заночую в мастерской? — Конечно, ключи у тебя есть. Там тепло и уютно; печи работали со вчерашнего дня, я отключила их перед самым отъездом. Что будет в субботу? Секунду-другую Карен роется в памяти, наконец вспоминает. В минуту слабости она пригласила к себе кое-кого из друзей, чтобы отметить последний свой день рождения по эту сторону пятидесятилетия. — Черт, напрочь забыла. — Забыла? — Думала совершенно о другом. Ты ведь читала газеты? — Только культурные страницы, ты же знаешь. Но если честно, то даже я знаю, что в Лангевике убили какую-то бедняжку. Ты над этим работаешь? — Не просто работаю, руковожу расследованием. Марике присвистнула. — Класс. Тогда в субботу мы услышим кучу интересных подробностей. Карен чуть медлит с ответом: — По правде говоря, не знаю, успею ли подготовиться. Да и праздновать в общем-то нечего. Зато на будущий год… — Тогда смотри на это как на поминки. Ты обещала угостить мидиями. — Выпивши была. Обещанное на Устричный не в счет. — Кстати, Коре сказал, ты кого-то подцепила, когда я ушла домой. Кто это был? — Никто. Ничего не вышло. Очень уж быстро и резко, чтобы звучать убедительно. — Вон как. — Во всяком случае, сейчас я не в силах говорить об этом. — Значит, обычный мерзавец. Ты никогда не думала переспать с человеком, который тебе действительно нравится? Карен не успевает ответить, потому что Марике продолжает: — Ну, мне пора сворачивать, так что я закругляюсь. Поговорим в другой раз. Но если ты правда передумала насчет субботы, обязательно позвони Эйрику и Коре; они ждут этого дня, я знаю. Карен быстро прикидывает: мидии можно сварить с закрытыми глазами, вино она успеет купить после работы. Если не случится ничего из ряда вон выходящего, можно и отпраздновать. К тому же ей не помешает развеяться в компании. — Нет, ты права, конечно же приезжайте. Только вот прибраться я не успею, а тебе придется захватить из города вкусного хлеба, в Лангевике больше нет приличной пекарни. А если меня вдруг вызовут на работу, вы и без меня справитесь. Сорок девять, думает она, закончив разговор. Надо же, когда успела?