Ровно четыре секунды за столом царит молчание. Кто-то звонил Сюзанне за два дня до ее убийства. Четыре секунды тишины — и Корнелис Лоотс опять откашливается. — С помощью “АО Тел” удалось также установить, откуда прошел звонок, и, судя по всему, звонивший находился в районе одной из вышек в центре Копенгагена. — Н-да, тогда это наверняка не Диса Бринкманн. Она улетела в Испанию… — Карен справляется в своих записях, — как раз двадцать седьмого. Вряд ли у нее было время махнуть в Копенгаген в тот же день, когда она улетела в Бильбао. Астрид Нильсен молча тыкалась в свой телефон. Теперь она одной рукой тянется к графину с водой, а другой выковыривает из блистера таблетку от головной боли. Вид у нее и правда усталый, думает Карен, пододвигая графин поближе к Астрид. Надо бы, пожалуй, поговорить с ней, спросить, как она себя чувствует. Астрид незаметно сует в рот таблетку, запивает двумя глотками воды и говорит: — Она вполне могла успеть. На поезде из Мальмё до Копенгагена всего полчаса. А из копенгагенского Каструпа рейсов куда больше, чем из Мальмё. Дисе было намного удобнее вылететь в Бильбао оттуда. — Если она вообще в Испании, — сказал Карл. — Может, она вместо Бильбао двинула сюда. У нас есть все списки пассажиров за двадцать седьмое? Вдруг среди пассажиров самолета из Каструпа в Дункер обнаружится Диса Бринкманн? Корнелис кивает и встает. — Пойду проверю прямо сейчас. В мгновение ока комната для совещаний наполняется тем, чего Карен не ощущала уже несколько дней. Надеждой. Может быть, наконец-то найдена ниточка, за которую стоит потянуть. Восемнадцать минут спустя, когда Корнелис Лоотс возвращается, надежда тает. — Двадцать седьмого ни на одном рейсе в Дункер Диса Бринкманн не числится, — сообщает он, чуть ли не с виноватым видом. — Она могла приехать и раньше, надо проверить еще несколько дней. — Боюсь, в этом нет смысла, — говорит Корнелис Лоотс. — По информации “САС”, некая Диса Бринкманн действительно вылетела из Мальмё в Бильбао двадцать седьмого сентября рейсом девять сорок. Снова повисает молчание. — Значит, ко времени того звонка старушенция точно была на пути в Испанию, — глухо говорит Карл, облекая в слова то, о чем думали все. Ладно, стало быть, не Диса Бринкманн. Но кто же тогда? 42 Карен сворачивает с шоссе к торговому центру “Грено”. Почти полседьмого, но в “Теме” все еще длиннущие очереди. Уже который год вечерами в пятницу толчея в магазинах настолько невыносима, что все больше людей ездят за покупками на выходные по четвергам. А теперь вот и в четверг не протолкнешься, закупки сдвигаются на вечер среды. Если так пойдет дальше, мрачно думает Карен, глядя на свой квиток из алкогольного отдела, мы станем запасаться на выходные еще вечером в воскресенье. Но что касается закупок спиртного, доггерландцы чрезвычайно дисциплинированны и организованны. В отделе деликатесов покупателям еще дозволено подумать, выбирая между паштетами и ветчиной, в рыбном вообще предусмотрен тщательный отбор и выбраковка, то есть покупка требует времени. В отделе же спиртного каждый знает, что ему нужно, быстро и четко излагает свой заказ, проводит карточку, берет квиток и через несколько минут забирает бутылки в окошке выдачи. Своего рода конвейер, очередь движется быстро. Кое-что из вина и пива можно приобрести в “быстрой покупке”, но там ассортимент невелик, более крупные закупки делают в супермаркетах “Тема” или “Фрейя”. Карен предстоит крупная закупка. Еда в субботу будет самая непритязательная, но хотя бы напитков должно быть вдоволь. И вообще, пора пополнить запасы. Двадцать минут спустя она везет тарахтящую тележку по неровному асфальту парковки. Загрузив в машину два ящика вина, большущую упаковку пива, две бутылки джина, бутылку виски и сумку с луком, чесноком, сливочным маслом и сливками, она откусывает солидный кусок шоколадки, прихваченной на выходе, и с пустой тележкой направляется обратно к магазину. Мидии она успеет купить в порту в пятницу, Марике обещала привезти из города свежий хлеб, но какой-нибудь десерт, наверно, все-таки предложить надо. Почему она раньше-то не подумала? Возвращаться в магазин и снова стоять в очереди неохота. Молодой парень в красном комбинезоне “Темы” отцепил длинную вереницу тележек и толкает их ко входу. Яблочный пирог, думает Карен, дома полно яблок, вот и отлично. — Эй, не прихватишь еще тележку? Парень останавливается, оборачивается, но задержка явно его не радует. Со вздохом он забирает у Карен тележку, прицепляет ее к остальным. Чтобы длинный “поезд” снова пришел в движение, ему приходится здорово поднатужиться, Карен провожает взглядом его склоненную вперед фигуру, а в голове кружат мысли о субботе. Классический пирог с корицей или, может, французский перевертыш… Внезапно она замирает. А секундой позже достает из кармана куртки мобильник, торопливо ищет нужный номер. Юнас Смеед отвечает после пятого сигнала: — Привет, Эйкен, что у тебя на сей раз? Слова безукоризненно дружелюбны, но, судя по тону, он отнюдь не рад ее звонку. Она оставляет его тон без внимания и, не здороваясь, сразу переходит к делу: — Тот малый, с которым ты, по твоим словам, столкнулся утром в воскресенье. Ну, тот, что просил сигарету. Можешь что-нибудь еще сказать о нем? — Смирись, это пустой номер. Я же сказал: не помню. Знаешь, сколько алкашей болтается тут, в городе? Я слыхал от Хёугена, что вы топчетесь на месте, но неужели у тебя в самом деле нет ничего получше? — Ты правда ничего не помнишь? — настаивает она. — Ну вспомни хоть что-нибудь. Попытайся. — В смысле, кроме вони пота и перегара? Карен, милая, ты недостаточно хорошенькая, чтобы быть такой дурехой. Он издает смешок, явно довольный своей двойной наглостью, а она борется с желанием оборвать разговор. Ведь так просто плюнуть на это дело. Но она пытается еще раз, и не ради Юнаса. — Ты говорил, что столкнулся с ним на набережной. Может, видел, откуда он шел? — Да почем я знаю. Он торчал в конце улицы, на самом верху съезда к берегу. Собственно, к чему ты клонишь? В голосе Юнаса что-то изменилось; в наигранном равнодушии сквозит едва заметное любопытство. Прежде чем задать вопрос, она медлит, не хочет ничего подсказывать. Соломинка такая тонкая. — Ну, например, у него что-нибудь с собой было? Досадливый вздох выдает, что слабая искра интереса вмиг погасла. — Да черт его знает. Кажется, у него была такая большая магазинная тележка, они часто воруют их в супермаркетах, но я понятия не имею, что он туда напихал. Нет, серьезно, Эйкен… Все, больше ни слова, она прекращает разговор. 43 Спиннхусгате с виду безлюдна, когда Карен медленно огибает Ратушный парк и едет вверх по Валгаллагате в сторону многоэтажного гаража за старым рыбозасолочным заводом. Она чуть наклонилась вперед и внимательно смотрит в боковые окна и лобовое стекло, по которому каждые четыре секунды, сметая мелкие дождинки, с монотонным шорохом скользят дворники. Поравнявшись с гаражом, на задворках крытого рынка она замечает то, что искала. Быстро тормозит, перегибается через пассажирское сиденье и опускает боковое стекло. Женщина — она как раз собирается поднырнуть под желтый шлагбаум у выезда — замирает, услыхав звук тормозов, и поспешно оборачивается. Инстинктивно выпячивает грудь и губы. Но, разглядев, кто за рулем, прекращает спектакль. — Привет, Гро, — окликает Карен, — залезай погреться, а? Хочу спросить тебя кое о чем. Гро Аске секунду медлит, потом, в сапогах на высоком каблуке, семенит к краю тротуара. С кривой улыбкой, обнажая дырку в верхнем ряду зубов, наклоняется к машине: — Черт, ты прямо как клиент. Крашеные светлые волосы, темные у корней, намокли от дождя, короткая жакетка из белого искусственного меха явно не годится для такой погоды. — Может, найдется чего глотнуть? — с надеждой спрашивает Гро Аске, усаживаясь на сиденье и согревая дыханием замерзшие руки. — Озябла очень. По крайней мере, ей хватило ума оставить миниюбку дома, думает Карен, глядя на джинсы, плотно обтягивающие тощие бедра Гро Аске. — Извини, — говорит она и, доставая из кармана куртки недавно купленную пачку, добавляет: — Но сигаретой угостить могу. Знала бы ты, что у меня тут есть, думает она, вспомнив о ящиках с вином, пивом и виски в багажнике. В следующий миг ее аж передернуло: Гро Аске затягивается сигаретой и, закашлявшись, чертыхается, а в груди у нее все хрипит. Карен видела Гро на улицах уже лет десять, но только сейчас, глядя на нее вблизи, впервые осознает, до какой степени истощена эта женщина — худущая, с запавшими глазами и землисто-серой кожей. А ведь ей, наверно, и тридцати нет, думает Карен, стараясь не выдать своих тягостных ощущений. — Не пора ли тебе завязать с этим делом? — говорит она. — В смысле, с куревом? — саркастически усмехается Гро. — Ты знаешь, о чем я. — А что тогда делать? — Откуда я знаю, ну, хотя бы просыпаться без страха. Не превращаться в дерьмо. Может, получить разрешение видеться с дочкой. По-моему, в “Линдвалле” тебя сразу же примут, если ты обратишься за помощью. — Знаю. Вообще-то каждое утро об этом думаю, как только первый раз ширнусь, а вечером опять на улице, и все по новой. Да ты сама знаешь… Знаю? — думает Карен. Что она, собственно, знает об этих женщинах и молоденьких девчонках в непомерно коротких юбках, с посиневшими от холода ногами, что наклоняются к опущенным окнам автомобилей? Что она знает о неспящих матерях, которым все время представляются холоднющие наркоманские притоны и которые в глубине души страшатся последнего сообщения о передозе? Что она вообще знает о том, насколько высоки барьеры для тех, кто хочет выбраться из трясины? Может, ее неспособность навести порядок в собственной жизни не так уж отличается от неспособности Гро, как она себе воображает? Карен решает перейти прямо к делу: