— Я сказала, что связь возможна, — говорит Карен, — но на самом деле это не столь уж очевидно. И даже если так, преступник пока что не установлен и тем более не взят под стражу. — Верно, однако теперь, когда с большой вероятностью известно, как все произошло, вы можете сосредоточиться на этой версии. Вряд ли потребуется много времени, чтобы установить его личность. Конечно, вы и впредь получите доступ к дополнительным ресурсам, когда придет время брать преступника. Или если вы вдруг отыщете другого возможного преступника, но тогда вам придется запросить поддержку. Приоритет есть приоритет, — говорит Хёуген, подчеркивая каждый слог. Разумеется, она все понимает. Ресурсы невелики, и вполне правильно отдать приоритет изнасилованиям, особенно ввиду серьезного риска, что преступник совершит новое нападение. Сказать по правде, она бы много дала, чтобы отвязаться от семейки Смеед, злостных преступлений и краденых мотоциклов и заняться поимкой мерзавца, который бесчинствует в Мурбеке. И Бьёркен, и Карен присутствуют на первом совещании по поводу изнасилований. Весь отдел всегда должен быть в курсе самых серьезных расследований. Пусть на начальном этапе ничто на это не указывает, не исключено, что обнаружатся связи с другими делами или что лица, опрошенные по одному делу, оказывается, располагают информацией по другому. В криминальных кругах передача внутренней информации действует намного эффективнее, чем полицейская электронная система, а главное — быстрее. И полиции не раз удавалось воспользоваться этим в своих интересах. Новость потрясла всех. Пока Кнут Брудаль излагает подробности, в комнате царит мертвая тишина. В обоих случаях орудием преступления была разбитая бутылка; жертвам порезали лицо и грудь, а затем злодей вбил разбитые бутылки им в промежность. Окровавленные осколки 350-граммовой бутылки “Гротс олд стоун селекшн” валялись на том месте, где собачник, выгуливавший в воскресенье около четырех утра своего питомца, случайно наткнулся на обезумевшую от ужаса Сандрину Бру, которая топталась там вся в крови. Сейчас она в больнице “Тюстед”, в тяжелом состоянии, но живая. Второй жертве, Луа Марклунд, не посчастливилось. В воскресенье, в половине восьмого утра, один из жильцов дома 122 по Карпвег и его восьмилетний сын, вооружившись спиннингами, спустились на лифте в подвал. Хотели взять велосипеды и напоследок в этом году съездить к Черному озеру порыбачить. Согласно предварительным выводам судмедэксперта, когда потрясенный отец позвонил по 112, минуло уже более шести часов, с тех пор как кто-то вбил Луа в промежность и провернул разбитую бутылку из-под “Будвейзера”. Когда приехала скорая, девушка, несмотря на огромную потерю крови, была еще жива. Но до “Тюстеда” ее живой не довезли. — Сперма? — тихо спрашивает кто-то. Кнут Брудаль отрицательно качает головой: — Пока что вообще неясно, совершал ли преступник изнасилование. Многое указывает на то, что он удовольствовался бутылками. Извращенец. А к тому же импотент, я так считаю. Карен обводит взглядом бывших членов своей группы, меж тем как чудовищные подробности мало-помалу полностью проникают в сознание. Точно так же было, когда все впервые увидели фотографии Сюзанны Смеед, — сперва в комнате царит оцепенелое молчание. Потом настрой меняется, словно что-то медленно поднимается, встряхивается и глухо ворчит. Охотничий инстинкт вновь проснулся, только жертва другая, и взгляды направлены в другую сторону, на другую добычу. Будем надеяться, что это расследование пойдет куда быстрее, чем ее собственное. 54 Карен хватает мышку, останавливает просмотр. Откидывается на спинку кресла, зажмуривает глаза. Под закрытыми веками продолжают мелькать кадры — словно бы неиссякаемый поток всевозможных автомобилей, которые в одном окошке въезжают на борт, а в другом выезжают. Автомобильный паром Ноорё — Турсвик с 6.00 до 23.50 ходит каждые десять минут, а после полуночи — каждые двадцать минут. Желтый паром грузно пыхтит через пролив независимо от того, есть пассажиры или нет. Критические голоса постоянно растущего числа людей, желающих налоговых послаблений, неоднократно предлагали, чтобы паром ходил по требованию, хотя бы ночью, однако наталкивались на громкие протесты, и до сих пор обитателям Ноорё удавалось отразить эту угрозу. Однако хотя количество ночных пассажиров парома едва ли мотивирует движение с двадцатиминутным интервалом, поток автомобилей в другое время суток порой весьма и весьма бурный. Большие и маленькие автомобили, светлые и темные — записи черно-белые, вечная серая шкала. Преобладают “вольво”, а также “БМВ”, “форды” и кроссоверы всех моделей. 78-й рейсовый автобус следует на пароме раз в полчаса, легковушки, фургоны, два трактора, фуры с логотипом равенбюской скотобойни, служебные машины с персоналом “Ноор-Ойл” из глубоководной северной гавани, усталыми мужчинами и женщинами, закончившими трехнедельную вахту на одной из нефтяных платформ, велосипеды, мопеды, квадроцикл. И несколько мотоциклов. К сожалению, “хонды” модели “CRF 1000L Africa Twin” среди них нет. Для сравнения у нее на столе лежит фотография такого мотоцикла. Взгляд Карен регистрирует всех, кто приезжает паромом в гавань Ноорё, а через несколько секунд ускоренной перемотки — тех, кто отбывает в Турсвик. На пароме две камеры слежения, направленные каждая в свою сторону. На экране оба изображения демонстрируются параллельно, и взгляд следит то за погрузкой, то за разгрузкой. Уже после двух просмотров, проморгав один мопед, она поняла, что придется внимательно следить за обеими записями. Мотоцикл тоже могут с легкостью заслонить фуры, грузовики или рейсовый автобус. Кража со взломом произошла на Ноорё между 7.30 утра вторника 17 сентября и 16.45 пятницы 20 сентября. Трое суток с половиной, сотни паромных рейсов, когда молодой человек на краденом мотоцикле мог быть зафиксирован одной из двух бортовых камер слежения. Она открывает глаза, бросает взгляд вбок. Карл Бьёркен за соседним столом только что отложил телефон, жмет на кнопку шариковой ручки и с усталым видом что-то вычеркивает на бумаге. Должно быть, очередной полицейский участок, который ни о чем сообщить не может, думает Карен. — Поменяемся? — спрашивает она. — Я больше не в силах просматривать эту хренотень. — А чего ты жалуешься, — криво усмехается Карл Бьёркен, — подумаешь, всего-то сотня рейсов за день. — Сто двадцать два, — уныло уточняет Карен. — Много успела просмотреть? — Только что закончила с рейсом девять сорок восемнадцатого сентября. Тоже никакого “Africa Twin”. Вообще ни одного мотоцикла с тех пор, как в семь двадцать на борт заехал “Кавасаки”. А у тебя как? — Ну как ты думаешь? Если я вдруг что-то найду, утаивать не стану. Но вообще-то я собирался потихоньку слинять домой; Арне и Фруде температурят, а малышка Сара отказывается спать в своей кроватке. Ингрид грозит разводом, если я не явлюсь домой к шести. “И детей я с собой не возьму”, — передразнивает жену Карл. — Да уж, тогда лучше поторопиться, — улыбается Карен. — Кстати, ты вроде скоро идешь в отпуск по уходу? — С первого ноября. Нет-нет, охота на куниц тут ни при чем. Значит, Карл исчезнет уже примерно через месяц. Так-так, думает она, лишний повод для Смееда не брать его в свою команду. — Да мы наверняка покончим с этим делом куда раньше, — говорит Карл, выключая компьютер. — А в случае чего тебе в помощь назначат Йоханнисена. И в итоге он впрямь заработает инфаркт. — Или инфаркт заработаю я. Просмотрю еще последние рейсы за среду, а потом тоже двину домой, — говорит она и потягивается. Двадцать четыре минуты спустя, когда Карл Бьёркен открывает дверь двухквартирного дома в Санде, где его встречает рев троих ребятишек, Карен замирает перед экраном и тотчас выпрямляется. Быстро прокручивает запись на несколько секунд назад, просматривает еще раз. — Ну вот, — медленно произносит она. — Вот, значит, каков ты с виду. 55 Когда Карен входит, Сигрид сидит за кухонным столом. Перед нею на столе кот дошибает остатки из тарелки, где, судя по всему, был йогурт с мюсли. Интересно, в каком шкафу она их отыскала, думает Карен, я уже сколько лет не ем мюсли. В голове тотчас мелькают картины прерванного завтрака Сюзанны Смеед. Она поспешно отгоняет неприятное ощущение. — Ну-ну, ты уже на ногах. Как самочувствие? Сигрид смотрит на нее и вроде бы улыбается. Карен даже вздрагивает от такого преображения, ведь она впервые видит Сигрид не фырчащей, как кошка, и не ослабевшей от температуры. Девушка все еще бледна, и в глазах болезненный блеск, но лихорадочные пятна на щеках пропали, а волосы собраны в конский хвост. — Спасибо, лучше. Ничего, что я?.. — Она кивает на тарелку. — Ты имеешь в виду йогурт или Руфуса? Спокойно, — с улыбкой добавляет Карен, — он делает, что хочет, даже когда я дома. Она ставит сумку с продуктами на мойку и краешком глаза видит, как Сигрид бережно опускает Руфуса на пол. — Я прихватила из города кой-какую индийскую еду. Конечно, все остыло, но можно разогреть в микроволновке. Ты сыта или не прочь закусить по-настоящему? Карен берет с сушилки тарелку, осторожно вынимает из сумки алюминиевые контейнеры. — Вряд ли я осилю. Но все равно спасибо, — отвечает Сигрид. Некоторое время она сидит молча, наблюдает, как Карен выкладывает на тарелку порцию карри-масала и ставит в микроволновку. — Вообще-то мне, наверно, пора домой, — говорит она, вставая. — Или, по крайней мере, вернуться в мамашин дом. Карен замирает, положив руку на завод таймера. — Почему? Ты, безусловно, останешься здесь, пока не поправишься. Кстати, ты мерила температуру? — Полчаса назад. Тридцать восемь и шесть. — Послушай меня, Сигрид. Не знаю, что ты подхватила, но совершенно ясно: это какая-то острая респираторная зараза. Сама видишь, — добавляет она и умолкает, меж тем как Сигрид сгибается пополам в очередном приступе хриплого кашля. — Словом, никуда я тебя не отпущу, пока ты совсем не выздоровеешь. Как с работой, ты им позвонила? — Утром послала эсэмэску. — А твоему парню, Сэму? — Бывшему парню, — поправляет Сигрид. — Стало быть, вы по-прежнему в ссоре. Ладно, тогда не пойму, отчего тебе так не терпится уехать отсюда. Микроволновка звякает, Карен вынимает тарелку. — Точно не будешь? — Она кивает на тарелку. — Точно. Карен открывает дверцу кладовки, достает бутылку. — Вина я тебе не дам, хотя сама думаю выпить бокальчик. — Мне уже восемнадцать. — Отлично, тогда получишь бокал, когда выздоровеешь. Ну как, остаешься? На сей раз на бледном лице Сигрид, вне всякого сомнения, проступает улыбка. Через час она уснула на диване, укрывшись пледом. Не захотела подняться наверх и лечь в постель, видимо, предпочла остаться в обществе Карен, которая после ужина устроилась в кресле с кроссвордом. Сейчас слышно только поскрипывание дивана, да временами Сигрид кашляет во сне. Карен опускает журнал на колени, смотрит на девушку.