Сомневаться не приходится, осень мертвой хваткой вцепилась в Доггерландские острова. Ветер воет во весь голос, куражится, возвещает, что скоро разгуляется не на шутку. Морось и пролитье сменились резкими шквалами, налетающими с запада и предупреждающими, что зима не за горами. Метеорологи тоже предупредили: в ближайшие сутки в прибрежных районах ожидается шторм. Когда Карен сворачивает с шоссе к Лангевику, ненастье бушует уже в полную силу. Дождь заливает лобовое стекло, дворники не успевают смахивать воду. Она едет медленно, наклонясь вперед и прищурив глаза, и, когда ветер ударяет в бок, мгновенно выравнивает машину поворотом руля. Если ночью температура упадет ниже нуля, завтра будет сущий ад, думает она, чувствуя, как колеса скользят по глине, стекающей с крутых склонов. Вообще-то надо бы ехать прямо домой, пока дороги не стали вконец непроезжими. Сигрид полегчало, хотя до выздоровления еще далеко. С другой стороны, короткий визит к Харальду Стеену вряд ли займет больше получаса. Конечно, придется выпить кофе, посвятить некоторое время учтивой болтовне и лишь потом перейти к делу. Обольщаться, конечно, не стоит, в последнее время Стеен при встречах выказывал явные симптомы маразма. Правда, на предыдущем допросе он в конце концов выдал правильную информацию — Ангела Новак подтвердила все, что он рассказал, — но понадобилась уйма времени, пока он вспомнил, что случилось утром того же дня. А теперь она попросит его вернуться аж на сорок лет назад. Хочешь не хочешь, в глубине души она уже стала соглашаться, что изложенные Карлом версии вполне могут соответствовать действительности, хотя кой-какие детали пока плохо вписываются в общую картину. В ворохе совпадений начали проступать контуры взаимосвязи. Бесспорно, случались и более странные вещи, чем серия краж со взломом, совершенных одним и тем же преступником, который по неведомой причине перешел от взлома к попытке поджога, а затем к убийству. Возможно, непреднамеренному. Так или иначе, фрагмента пазла, только что полученного из Грундера, от Гранта Хогана, хватило, чтобы убедить и начальника полиции, и прокурора, что теперь надлежит бросить все ресурсы на поимку мотоциклиста. Хёуген, чующий возможности быстро закрыть расследование, наверняка бы сразу отстранил ее, если б знал, куда она направляется и зачем. Очередной порыв ветра толкает машину, колеса скользят в глиняной жиже. Все-таки надо было ехать прямо домой, думает она, сворачивая к дому Харальда Стеена. — Угощайся, девочка, выпечка, ясное дело, не домашняя, но уж чем богаты, тем и рады. Они сидят на кухне Харальда Стеена, и Карен, ощутив легкий укол совести, позволяет себе угоститься кофе из термоса и одной из двух булочек, которые Ангела Новак выложила на тарелку и прикрыла пленкой — Харальду на ужин. — Она вроде бы неплохо о тебе заботится, — говорит Карен, откусывая кусочек мягкой булочки. — Ну, пожалуй что так. Да ведь ей за это и платят. Хорошо платят, ежели сравнить с тем, сколько в свое время зарабатывал я. Четыреста двадцать марок сорок шиллингов в месяц — вот на эти деньги мы с женой и жили. — Она давно у тебя работает? Ангела, я имею в виду. — Ну, не больше года. Или от силы два. А все это окаянное сердце, доктора говорят, не может оно качать кровь, как положено, вот у меня и кружится голова. Не то бы я сам отлично справлялся, хотя Харри мне теперь вовсе не доверяет. Он и настоял, чтоб ко мне приставили эту бабенку. Договорился с социальным ведомством, не спросясь у меня. Карен думает, что скорей всего до сына Харальда Стеена дошли разговоры об эксцессах, раз-другой случавшихся с его отцом. Она пробует новую стратегию: — Стало быть, у тебя вроде как собственная экономка, Харальд. И ты это бесспорно заслужил. Я бы и сама не отказалась, чтобы за мной дома маленько поухаживали. Льстивые слова она сопровождает самой обворожительной улыбкой. Надо хорошенько поднять старикану настроение. — Вон как ты говоришь? Экономка… Харальд Стеен прячет довольную усмешку за кофейной чашкой и задумчиво прихлебывает кофе, осмысливая новую точку зрения. Явно воспрянув духом, он наконец решительно, со звоном отставляет чашку на блюдце. — Ну что ж, выкладывай, зачем пришла, полис-менша, ведь не затем же, чтобы просто выпить кофейку, а? “Полисменша”. Карен передергивает плечами, стряхивая с себя это слово, и наклоняется к сумке, поставленной на пол. Надежды мало, так что лучше поскорее с этим покончить. — Вообще-то я хотела кое о чем тебя спросить. Подумала, что если кто и способен мне помочь, так это ты. Вряд ли в Лангевике происходили события, о которых тебе неизвестно? Карен быстро смотрит на фото, которое достала из сумки. 1970 год, улыбающиеся молодые женщины и мужчины на каменных ступеньках и дети, играющие в траве. Перевернув фото, она кладет его на стол перед Харальдом Стееном. — Не помнишь, кто здесь на снимке, а, Харальд? Она терпеливо наблюдает, как он медленно тянется за очечником, расправляет дужки, надевает очки. Не берет фотографию в руки, наклоняется и изучает ее, нахмурив брови. Секундой позже он смеется. Сухим безрадостным смешком. Потом глубоко вздыхает. — Боже милостивый, где ты ее взяла? — В фотоальбоме Сюзанны. Насколько я понимаю, люди на фото жили в коммуне, которую организовали здесь ее родители. Проблема в том, что в альбоме не указаны фамилии, только имена. Я написала их на обороте. Не переворачивая снимок и даже не беря его со стола, Харальд Стеен продолжает молча его рассматривать. Надежда Карен тает, она смотрит на его лицо, в котором не читается ни тени узнавания. Почти пятьдесят лет минуло, думает она, он, должно быть, не помнит и что ел нынче на завтрак. Харальд Стеен поспешно отодвигает от себя снимок, снимает очки, откидывается на спинку стула. — А какой тебе прок от фамилий, позволь спросить? — Может, и никакого, — искренне отвечает она. — Я просто пытаюсь составить себе картину Сюзанниной жизни и подумала, вдруг есть хотя бы маленькая вероятность, что она поддерживала связь с кем-нибудь из тех, кто жил здесь в ту пору. Может, с кем-нибудь из детей. Харальд Стеен хмыкает. — Вряд ли, она ведь даже с родной дочерью связь не поддерживала. Да и мне редко когда словечко скажет, хоть и жили мы по соседству. Сюзанна была тяжелым человеком, вот что я тебе скажу. Чердак у нее был не в порядке, по-моему. Харальд Стеен стучит себя по голове, и Карен маскирует разочарованный вздох еще одной улыбкой. — Н-да, зря я надеялась… На днях в “Зайце и вороне” говорила с Йаапом Клусом, Эгилем Йенссеном и Оддом Марклундом, и из них тоже никто не мог вспомнить фамилии, так что ты в хорошей компании. Да ведь и прошло уже без малого полвека, в общем-то я другого и не ожидала. На сей раз Харальд Стеен хмыкает сердито, да так энергично, что из носа вылетает капелька, прямо на вязаную скатерть. — Клус и Йенссен! Да они никогда ничего толком не знали. Сидят в кабаке да хвастают, всю жизнь только тем и занимались. Я тебе вот что скажу: коли у них и есть мозоли, то вовсе не от весел. Марклунд, тот получше, но как уж он умудряется общаться с остальными двумя, один Бог ведает. “Хорошая компания”. как тебе не стыдно этак говорить. Он крепко сжимает ручку чашки, Карен видит, что рука его дрожит, когда несет чашку к губам. Только бы не случился сердечный приступ, думает она. У меня нет ни времени, ни сил. Что мне тогда делать? Харальд Стеен со стуком ставит чашку на стол. — Выходит, ты перво-наперво у них спросила и только потом, не получив от них помощи, пришла к старику Стеену. Хорошо же ты обо мне думаешь. Карен отвечает инстинктивно, как двенадцатилетний ребенок, которому сделали выговор: — Так случайно получилось, когда я зашла в паб выпить пива. А то бы, само собой, первым делом пришла к тебе, — добавляет она в надежде, что эти слова прольют бальзам на душу возмущенного старикана. Не отвечая, Харальд Стеен наклоняется вперед. Тычет желтым ногтем в пару на краю лестницы, в верхнем ряду. — Диса Бринкманн, Тумас и Ингела Экман и Тео Реп, — говорит он, медленно скользя пальцем по снимку. Переводит палец на нижний ряд и громко провозглашает: — Джанет и Брендон Коннор, Пер и Анна-Мария Линдгрен. Произнеся последнее имя, он выпрямляется, сдвигает очки на лоб. На этот раз он сидит, скрестив руки на груди, с улыбкой, выражающей и негодование, и триумф. — Как звали ребятишек, я не помню, ты уж извини, — ворчит он. — А Сюзанны еще и в завету не было. Она родилась только через год, если не ошибаюсь. Карен молча смотрит на старика напротив. Даже если старый Стеен не помнит, что ел на завтрак, сейчас он, без сомнения, говорил совершенно уверенно. Как такое возможно — помнить имена и фамилии людей, с которыми совсем недолго жил в неблизком соседстве, вдобавок сорок с лишним лет назад? Сама Карен нипочем бы не запомнила. Она надеялась, что Харальд Стеен в лучшем случае вспомнит хоть одну из фамилий или что-нибудь, что позволит ей отыскать информацию другим способом. А он, без малейшего сомнения в голосе, назвал имена и фамилии всех взрослых на снимке. — Как такое возможно? — повторяет она. Теперь уже вслух. Харальд Стеен спокойно встречает ее взгляд и тянется за кофейной чашкой. — Я сам сделал этот снимок. 58 Обычно дорога от дома Харальда Стеена до ее собственного занимает минут десять, не больше. Но нынешним вечером на нее уходит целых тридцать две минуты. Пока машина медленно ползет по глиняной каше, мысли крутятся вокруг рассказа Стеена. “Помню, наши городские косо смотрели на молодежь из Луторпа, но сам-то я от них ничего плохого не видел. И все больше нашего брата не ленилось завернуть туда, чтоб хоть одним глазком глянуть на ихние красоты”. Харальд Стеен заговорщицки подмигнул, и все же ей понадобилось несколько секунд, чтобы представить себе двадцатипятилетнего парня и сообразить, что манили их прелести женщин без бюстгальтеров и провинциальные фантазии насчет шведских грехов. “А они как относились к тому, что вы шныряли в кустах?” “О нет, девочка, в отличие от остальных лично я прошел прямиком во двор и представился. Меня пригласили на чай, кофе-то они не пили, Боже упаси, и вообще были странноватые. А потом спросили, не помогу ли я им сделать снимок, вот так все и пошло, слово за слово…” И Харальд Стеен рассказал, что дал им несколько полезных советов, поделился тем, что слыхал про усадьбу от старика Гроо, для чего тамошняя земля годится, а для чего нет. Раз в неделю он захаживал в усадьбу, помогал им сажать картошку и кой-какие другие овощи. Они даже вроде как подружились; Стеен был немного постарше остальных, однако ж в начале семидесятых отнюдь не относился к числу пожилых, напомнила себе Карен. На отлогом подъеме к северу от гавани она застревает. Колеса буксуют в глине — ничего не поделаешь, надо подложить что-нибудь под задние колеса, для опоры. Со вздохом она открывает переднюю дверцу, вылезает из машины. Дождь хлещет в лицо, пока она опускает борт и окоченевшими пальцами открывает зеленый железный ящик, который всегда стоит в кузове “рейнджера”. Секунду смотрит на инструмент и достает пилу. Ледяная глиняная жижа заливается в берцы, когда она спускается в кювет, чтобы добраться до можжевеловых кустов на другой стороне. Слова Харальда Стеена гудят в голове, меж тем как она, злобно чертыхаясь, пилит неподатливые ветки. “Куда подевались остальные, я понятия не имею, знаю только про Анну-Марию, которая померла еще в восемьдесят шестом, да про Пера, он долго еще жил тут как бирюк, пока сам не загремел в больницу. Первые годы мы иной раз встречались, играли в картишки, а потом и он, и я стали тяжелы на подъем. Говорят, он коротал время с бутылкой, что вполне возможно. Ах да, чуть не забыл: Брендон и Джанет тоже тут живут, в Йомсе”. “В Йомсе? Здесь, на Хеймё? До сих пор?” Карен и сама услышала, как голос едва не сорвался от волнения. “Спокойно, девочка, тебе только сердечного приступа недоставало. Ну, во всяком случае, они жили там еще прошлым летом, потому что я столкнулся с ними на рынке в Дункере, когда ездил к зубному. Дорого дерет, но жевать-то надо”. Когда Карен наконец открывает входную дверь последнего серого каменного дома на севере Лангевика и в берцах, насквозь пропитанных серой глиной, входит в переднюю, мысли ее заняты тем, как она завтра доберется до Йомса, если дождь будет лить всю ночь. Или как ей вообще удастся выехать из Лангевика. Поэтому она сперва не замечает аромат, доносящийся из кухни. Только разувшись и сняв мокрые носки, она понимает, что не придется лезть в морозилку и разогревать еду в микроволновке. Сигрид стоит возле мойки, с дуршлагом в руках.