— Без врачебной сигнатуры. Несколько лет назад это снотворное продавали без рецепта; должно быть, она тогда его и купила. Или из-за границы привезла. Карл выдвигает глубокий нижний ящик, сует руку под стопки аккуратно сложенного белья и ночных рубашек. Вдруг замирает, морщит лоб и вытаскивает что-то вроде большой книги в потрепанном голубом переплете: — Бинго! Фотоальбом. — Уже кое-что. Сперва пусть им займутся криминалисты, а после и мы поглядим, вечером в участке. Ладно, давай быстренько осмотрим, что тут осталось. А затем потолкуем с Харальдом Стееном, и как можно скорее. — С соседом, который ее нашел? Карен кивает. На двери во вторую спальню видны дырочки от шурупов, словно раньше там была какая-то табличка, но ее сняли. На узкой кровати, застланной полосатым розовым покрывалом, сидит игрушечный медведь, смотрит на них из-под афиши с четверкой улыбающихся парней. — “One Direction”[1], — говорит Карл. — Племянники с ума по ним сходили. Я знаю еще одного, думает Карен, чувствуя, как сжимается грудь. Она молчит. На белом комоде — маленькое стилизованное деревце из желтого металла, через тонкие веточки переброшены разноцветные стеклянные бусы и маленький браслет с брелоками. Над комодом возле зеркала висят на золотом крючке розовые балетные туфельки с длинными шелковыми лентами. Карен открывает верхний из двух ящиков, только чтобы убедиться, что он аккуратно выстлан бумагой с розовым узором, но совершенно пуст. Когда она выдвигает нижний ящик, внутри что-то гремит — два бокальчика из серебряного пластика сиротливо катаются туда-сюда по деревянному дну. В покинутой девичьей комнате витает печаль. Это мавзолей утраченного ребенка, ребенка, который не живет здесь уже много лет. Карл словно читает ее мысли. — Наверно, она использует эту комнату как гостевую, — говорит он, и Карен спрашивает себя, кого он пытается утешить — себя или ее. — Может быть, — неуверенно отвечает она. Что-то подсказывает ей, что гости у Сюзанны Смеед бывали редко. Каждая комната, которую они осматривали, только усиливала впечатление одиночества. Быстрый взгляд в ванную — тоже ничего интересного. Там царит угловая ванна с кранами под золото. Огромная, она выглядит в маленьком помещении совершенно нелепо. Розовый пушистый коврик застилает узкую полоску пола. В шкафу ничего примечательного: электрическая зубная щетка, таблетки от головной боли, витаминные добавки, зубная нить, еще одна баночка снотворного и длинный ряд средств по уходу за кожей и духов. Возможно, лишнее подтверждение Сюзанниной любви к покупкам, думает Карен и с некоторой завороженностью разглядывает баночки и флаконы с логотипами “Клиник”, “Д-р Брандт”, “Экзювьянс” и других марок, о которых она вообще не слыхала. — Не найдем мы тут больше ничего, пока криминалисты не сделают свою работу, — говорит Карен. — Пошли к старику Стеену. 9 Дом Харальда Стеена расположен всего в двухстах метрах ниже по реке считая от дома Сюзанны, на другом берегу Лангевиксо. Карен с Карлом шагают по глинистой тропинке вдоль воды, и Карен рассказывает о предварительных выводах Кнута Брудаля. — Кража со взломом? — нерешительно спрашивает Карл, натягивая капюшон, чтобы укрыться от мороси. — Может быть. Сумка Сюзанны валялась в траве возле крыльца, бумажника в ней не оказалось. И несколько ящиков комода были выдвинуты, содержимое перерыто. — Ну, тогда… — С другой стороны, в посудном шкафчике стояла банка из-под чая с наличными, так ее не тронули. По словам Ларсена, семьсот пятьдесят марок двадцать шиллингов. В общем, если кто-то охотился за деньгами, банку он, по крайней мере, проморгал. Остальное ты сам видел, ни гостиную, ни спальню не обыскивали, только комод в передней. — Мобильный? Компьютер? — Ни то ни другое пока определенно не нашли, так что, возможно, они украдены. Но больше в доме как будто бы ничего не пропало, во всяком случае ничего такого, что обычно тащат воры. Например, по словам Ларсена, в одном из кухонных ящиков лежит шкатулка со столовым серебром, набор из семидесяти двух предметов, а ведь его даже самый глупый воришка прихватил бы. Зато исчез ее автомобиль. Я знаю, она ездит на “тойоте”, и ни на участке, ни на дороге машины нет. — Ты объявила ее в розыск? — А как ты думаешь? Этим Йоханнисен занимается. Еще я вызвала Корнелиса Лоотса и Астрид Нильсен, чтобы опросили других соседей в округе и выяснили, не видел ли кто чего или не слышал. — Самое странное, что дом был заперт, — говорит Карл. — Какой ворюга запирает за собой дверь? — Не так уж и странно. Этот замок сам запирается, когда закрываешь дверь. У меня тоже был такой, но я его сменила, после того как дважды осталась на улице. — И никаких следов сексуального насилия, говоришь? — Да, во всяком случае, Брудаль предварительно сделал такой вывод. К тому же, когда все случилось, она сидела на кухне, в халате и тапках. — Может, он долго пробыл в доме. Держал ее в плену, заставил одеться, а потом убил. Скептически вскинув брови, Карен смотрит на Карла. — Но сперва подал ей завтрак? Брось, Карл. Насколько это правдоподобно? — Н-да… а вдруг они были знакомы? Зуб даю, у нее был любовник, он и постарался. — Тогда мы скоро все выясним. В этом городке ничего не утаишь. Но ты ведь видел кровать: если у нее и был любовник, то нынче ночью они вместе не спали. По мостику они переходят на другой берег и оказываются во владениях Харальда Стеена. Секунду помедлив, Карен говорит: — Да, вот еще что. Я сегодня ночевала в Дункере, и утром, по дороге домой, вообще-то видела Сюзанну. — Карен кивает в сторону речки. — Она шла от стиральных мостков к дому, должно быть после купания. Я не раз видела раньше, как она купается, и на часы не смотрела, но, пожалуй, было примерно четверть девятого. Карл останавливается, оборачивается, будто ожидает увидеть на тропинке Сюзанну. Карен знает, о чем он думает. — Именно, — говорит она. — Если предположения Брудаля насчет времени правильны, то, вероятно, ее убили вскоре после того, как я ее видела. Нет-нет, по дороге я никого не встречала. Но попросила криминалистов обследовать участок вокруг мостков, хотя вряд ли это что-нибудь даст. Сара Ингульдсен встречает их на крыльце дома Харальда Стеена. Чуть поодаль во дворе стоит Бьёрн Ланге. Заметив их, он пытается спешно затушить сигарету. — Добрый день, шеф. — Ингульдсен подносит руку к козырьку. Коротко кивнув, Карен принимается соскребать глину с берцев о край каменной ступеньки. — Добрый день, — с беглой улыбкой говорит она. — Узнали что-нибудь полезное? — Немного, Харальд Стеен ничего почти не сказал. К сожалению, когда мы подъехали, он был еще там, наверху, и, когда мы вошли в дом, успел кое-что увидеть. Карен замирает, и Сара Ингульдсен явно чувствует ее беспокойство, потому что поспешно продолжает: — Нет-нет, в доме он ничего не видел, он видел лицо Ланге, когда тот вышел на крыльцо. И слышал, как я отослала скорую, в общем, понял что к чему. Лицо у него аж посерело, и я отвезла его домой, а Ланге остался там, один. — Почему Стеен не попытался войти и помочь ей? По словам дежурного, он думал, она просто потеряла сознание или упала, — вставляет Карл Бьёркен. — Он сказал, что пытался, но дверь оказалась заперта. И это правда, Ланге был вынужден выбить стекло, чтобы отпереть. Старикану пришлось сперва вернуться домой, позвонить по сто двенадцать, а потом он опять взобрался вверх по склону, чтоб дождаться скорой. Немудрено, что у него сердце прихватило. — Сейчас-то все в порядке? — спрашивает Карен и берется за ручку двери. — Да, только он очень устал. Лежит в гостиной на диване, может, и спит уже. — Ладно, забирай с собой Ланге, езжайте перекусить. Вы ведь давно на дежурстве, — добавляет она, сообразив, что с тех пор, как она столкнулась в Дункере с Ингульдсен и Ланге, прошел целый рабочий день, а они и тогда, наверно, уже час-другой патрулировали улицы. И тотчас отбрасывает эти мысли. Нет ни малейшего повода вспоминать утренние беды. — Да, у нас у всех день выдался долгий. — Сара Ингульдсен широко улыбается. Дверь гостиной открыта настежь. Харальд Стеен лежит на диване, но не спит, а может, как раз проснулся, когда Карен легонько постучала по дверному косяку. — Ага, дочка Эйкенов, ну, заходи, милая, — говорит он и пытается встать. — Лежи, лежи, Харальд. — Карен входит в комнату, Карл за ней. — Ну, меня ты знаешь, а это мой коллега Карл Бьёркен. Можно нам ненадолго присесть? Харальд Стеен жестом указывает на кресла, обитые буклированной тканью в коричнево-желтую полоску. На журнальном столике — недопитый стакан с водой и коробочка с таблетками нитроглицерина. — Полегчало? — спрашивает Карен, садясь на краешек одного из кресел и наклоняясь к старику. — Для тебя все это наверняка изрядный шок. — Да, полегчало маленько. Господи, я-то думал, она просто поскользнулась или сознание потеряла. Представить себе не мог, что дело так плохо. Молодая ведь… Карен разом одолевают сомнения: а много ли Харальд Стеен понял в случившемся? Может, по-прежнему думает, что речь идет о несчастном случае? Она наклоняется вперед, смотрит ему в глаза. — Сюзанна умерла не своей смертью, Харальд. Поэтому нам надо поговорить с тобой. Несколько секунд взгляд Харальда Стеена в замешательстве мечется между Карен и Карлом, затем старик с трудом пытается сесть. — Не своей смертью? Но ведь вон та барышня говорила. — Он жестом показывает на дверь, на пороге которой, как Карен замечает только сейчас, все еще стоит Сара Ингульдсен, словно часовой в синей форме. Любопытная особа, думает она. Или чересчур ретивая. — Я не знала, сколько можно рассказать, — поясняет Сара Ингульдсен. — Вот и сказала только, что Сюзанна Смеед умерла и что, когда человек умирает дома, мы обязательно вызываем врача. — Хорошо, а сейчас идите. Если понадобится, мы свяжемся с вами и Ланге позднее.