Почему народ нынче такой многословный, думает Эвальд, постукивая пальцами по столешнице. Вслух он говорит: — Инспектор Эвальд Йоханнисен из отдела уголовного розыска Доггерландской полиции. Мне срочно нужна информация по рейсу двадцать два тридцать из Дункера в Эсбьерг. — Так, о какой дате идет речь? — Сегодня. Сейчас. Секунду царит тишина. — Вы имеете в виду рейс, который сейчас направляется в Эсбьерг? — Совершенно верно. Мне нужна информация об одной пассажирке, Карен Эйкен Хорнби, на борту ли она. Если да, прошу принять для нее срочное сообщение. — Мне очень жаль, но мы не вправе давать информацию об отдельных… Эвальд Йоханнисен понимает, что, если не оборвет дискуссию в зародыше, она затянется надолго. — Слушайте меня внимательно, барышня. Вам прекрасно известно, что полиция вправе получить доступ ко всем вашим спискам пассажиров. — Да, — покорно отвечает Пиа. — Но нам приказано не называть определенных. — Списки у вас в компьютере? Или как? — Конечно, — отвечает она тоном, исключающим любые сомнения, что в “Доггер-Лайнз” нет порядка в бумагах. — Тогда перешлите мне весь список, я сам проверю. И поживее! Листок бумаги и ручка найдутся? Слава богу, Пиа правильно записала электронный адрес Йоханнисена, а вдобавок и правда имеет быстрый доступ к нужной информации, так как уже через шесть минут приходит мейл с нужным приложением. Список алфавитный, и всего через четыре секунды он находит имя Карен. Снова поднимает трубку. На сей раз ждать не приходится. — Добрый вечер, вы позвонили в “Доггер-Лайнз” и говорите с Пией. Чем могу помочь? — Это опять Йоханнисен. Спасибо за список, но мы уже потеряли шесть минут, так что слушайте хорошенько и делайте, как я говорю. О’кей? — О’кей… — неуверенно отвечает она, будто боится и обещать вслепую, и отказывать властному голосу на другом конце линии. — Мне необходимо срочно связаться с пассажиркой парома, о которой мы только что говорили. Я пытался дозвониться, но по телефону она не отвечает. — Наверно, со связью на борту мелкие неполадки. — Я хочу, чтобы ее вызвали по громкой связи или постучали к ней в каюту, словом, сделали что угодно, но обеспечили, чтобы она позвонила мне. — Без проблем, — отвечает Пиа. От удивления у Йоханнисена отвисает челюсть. Сперва эта девчонка отказывала ему в информации, которую он все равно бы достал, прибегнув к бюрократическим уловкам. А теперь вдруг — без проблем. — Я прослежу, чтобы объявили по радио. Как зовут вашу подругу? Эвальд Йоханнисен едва не лопается от злости. — Ее зовут инспектор уголовного розыска Карен Эйкен Хорнби. И она мне не подруга! Ясно? — Извините, я машинально. Очень многие пытаются. — Да-да, проследите, чтобы ей сообщили: она должна немедля связаться с Эвальдом Йоханнисеном. Мой номер у нее есть. И у вас тоже, — добавляет он, быстро набивает цифры и отправляет Пие обратное сообщение. — Если в течение получаса она не ответит, я позвоню снова. С этой угрозой он обрывает связь. 83 По-прежнему сидя на корточках, Карен чертыхается. Она не обращает внимания на взгляды проходящих мимо, ей начхать, что они там себе думают. Как же такое возможно, думает она, мобильник все время был при мне. Секундой позже она замечает маленький символ с перечеркнутым звонком и понимает, что мобильник работал беззвучно. Чтобы избежать звонков дежурного или еще кого-нибудь, кто не в курсе, что она в отпуске, она еще вчера вечером, перед сном, отключила звонок. Не хотела, чтобы ближайшие три недели ее будили среди ночи. И ведь правильно сделала, думает она; три звонка только за последний час. Надо звякнуть дежурному и сказать, чтобы обновил списки тех, кто на службе. Зато мамин звонок ее тревожит. Карен проверяет время — мама звонила сразу после половины девятого. Наверно, и голосовое сообщение оставила. И почему она вдруг звонит в субботу вечером? — думает Карен, набирая короткий номер службы сообщений. Мы же созваниваемся по воскресеньям. Она нетерпеливо слушает монотонный голос: — У вас два сообщения. Первое поступило сегодня в двадцать один тридцать четыре. Привет, старушка! Догадайся, где я! Ни за что не угадаешь. Мы с Харри в Лондоне, в гостях у его сестры, и собираемся махнуть к тебе. Харри очень хочет увидеть Лангевик, так он говорит. Всего на несколько дней, так что мы тебя не обременим, можем пожить в садовом домике. Завтра в полдень из Хариджа идет паром. Позвони и скажи, надо ли чего-нибудь купить, завтра увидимся! Целую и обнимаю! Карен опускает мобильник, тупо смотрит в пространство. Потом зажмуривается, смотрит на часы: 00.14. Позвонить сейчас и отменить все или подождать до утра? Наверно, сейчас мама и Харри спят. Надо надеяться, что спят, думает Карен. Она еще незнакома с этим чудом, с Харри Лампардом, но нет ни малейшего сомнения, что ее мама на старости лет влюбилась. И теперь они без предупреждения покинули испанское побережье, чтобы нагрянуть с визитом. Она решает послать эсэмэску, а уж потом, утром, позвонить. Потому что надо все отменить. Одна мысль о реакции Элинор Эйкен, когда она явится в Лангевик и увидит Лео Фрииса, повергает Карен в ужас. Лео, с кое-как подстриженной бородой, в трениках Карен, которые кончаются выше щиколоток, и в футболке с логотипом Доггерландской полиции, которая ему мала. По крайней мере, именно так он выглядел, когда они расстались несколько часов назад. Чистый, но и только. Привет! Здорово, но я на пути во Францию, так что в другой раз. Завтра позвоню. Обнимаю, К. Она отправляет эсэмэску, и тотчас же в голову приходит еще одна жуткая мысль: а вдруг мама все равно поедет взглянуть на свою давнюю родину, хотя дочь в отъезде? Остановится в доме на несколько дней, сама покажет Харри Лангевик. Что ни говори, Элинор Эйкен прожила там сорок лет, и эти места много для нее значат, хотя уже восемь лет она обитает в Эстепоне. Надо ее задержать, думает Карен, позвоню утром, как только проснусь. Почему, черт побери, все это должно случиться именно сейчас? До смерти хочется курить, надо успокоиться, выкурить сигарету или две, а потом можно и в каюту. Она судорожно роется в сумке, ищет сигареты и зажигалку, наконец находит и встает. Ноги почти затекли, и, направляясь к двери на палубу, она старается восстановить кровообращение. 84 Карл Бьёркен толкает стеклянную дверь восточного коридора на третьем этаже дункерского полицейского управления — после звонка Йоханнисена минуло ровно двадцать шесть минут. Сейчас шестнадцать минут первого, и он с мрачным видом идет к столу Эвальда Йоханнисена. — Что происходит? — спрашивает он, хотя видит, что коллега прижимает к уху телефон. Йоханнисен поднимает глаза, откладывает телефонную трубку, качает головой: — Старушенция не отвечает. — Старушенция? — Эйкен. Я целый час пытаюсь. Карл Бьёркен ни словом не реагирует на парадоксальное обозначение, каким Йоханнисен награждает человека, который на пятнадцать лет моложе его. — Спит, наверно. Ты знаешь, который час? Что стряслось-то? — Диса Бринкманн, — глухо говорит Йоханнисен. — Ее убили. Несколько секунд Карл Бьёркен смотрит на коллегу совершенно пустым взглядом. Потом взгляд начинает проясняться — первая догадка и, наконец, нежеланное осознание. — Энн Кросби, — говорит он и опускается на стул. — Сестра, — вздыхает Йоханнисен, вспоминая, как насмехался над этим разделом отчета Карен. Но ведь пока непонятно, что это она, внушает он себе без всякой уверенности. — Во всяком случае, она — связующее звено между жертвами. Карен хотела, чтобы мы копнули поглубже насчет нее, но нам запретили, и Хёуген, и прокурор. Я тоже ее не слушал, упорно ставил на Кванне. Какие же мы идиоты! — Ну, не знаю, — бормочет Йоханнисен, — но факт есть факт: кто-то проник в квартиру Дисы Бринкманн и убил ее. — Как ты узнал? — Хассе позвонил из Швеции. Ее так швырнули, что она ударилась затылком о дверной косяк, а пока была без сознания, для верности задушили. Но у них нет ни мотива, ни свидетелей. Карлу, конечно, известно, что кузен Йоханнисена Ханс Коллинд занимает довольно высокий пост в шведской полиции, но ему известно и другое: у них нет привычки обсуждать по телефону работу. По крайней мере, сам Йоханнисен этого не делает. И, словно прочитав мысли коллеги, Эвальд Йоханнисен продолжает: — Дочь Дисы Бринкманн рассказала шведам, что доггерландская полиция разыскивала ее мать. А кто из нас разыскивал, догадаться нетрудно. Черт, все-таки Эйкен была права.