Увидев любимого племянника, тетка разохалась и запричитала: – Как же так, Илюша, ты же должен быть в лагере! Но, конечно же, накормила. Готовила тетя Таня не очень, по-холостяцки, как говорила мама. Съели картошку в мундирах и докторскую колбасу. Илья был очень доволен. Он рассказал ей про конфликт в лагере и твердо сказал, что туда не вернется. Тетка кивала. А потом сообразила, насторожилась: – А почему ты не поехал домой? Илья соврал, дескать соскучился. Стало стыдно, когда увидел, как увлажнились теткины воловьи глаза. «И все из-за этого гада, из-за отца. Ненавижу». Через два дня приехала мама, и Илья вернулся домой. Она тоже спросила, почему он не поехал домой. А Илья уже придумал прекрасную версию – недалеко от Курского вокзала, в Казенном переулке, жил его дружок Петя Комов, ну в общем, пообщались, пошлялись. Сходили в кино и кафе-мороженое. Мама легко в это поверила. С отцом он старался не пересекаться. Но попробуй не пересекись в небольшой двушке! И однажды, столкнувшись в коридоре, отец крепко сжал его плечо. – Хватит, сын. – Голос отца звучал жалко, просяще. – Вырастешь – поймешь, а пока… сделай вид, прошу тебя. А то мама уже что-то подозревает. И вообще, сынок, – он оглянулся, как вор, и понизил голос, – запомни: главное, чтобы не пострадала семья и не узнала жена. Чтобы ей не было больно. Все, что ты видел, – ерунда, не имеет никакого значения. А что так вышло – так я сам не ожидал. Илья резко вырвался и прошипел: – Сам нагадил, а теперь не ожидал! Не ожидал он! Скажите пожалуйста! Но почему-то отцовские слова запомнил: «Главное, чтобы не пострадала семья и не узнала жена, чтобы ей не было больно». Вскоре вернулся из лагеря брат Сашка, и они всей семьей засобирались на море. Отказаться от поездки Илья не мог. Во-первых, он мечтал о море. А во-вторых, кто бы его оставил в Москве? На море было прекрасно. Отец с мамой был нежен, таскал ей орехи и персики, которые она обожала, в воде они резвились, как дети, и он носил ее на руках. Словом, обычная счастливая семья. А если бы Илья все рассказал? Точно бы не было больше счастливой семьи, нрав у мамы крутой. Родители бы развелись, а они с Сашкой остались безотцовщиной. Выходит, отец был прав? Все, что он видел, – ерунда и не имеет никакого значения? Да какая же ерунда, если Илья по-прежнему мучился? Не мог без Ларисы, не мог. Дня не мог прожить, что за напасть? Болезнь, наваждение, морок какой-то. Там – наваждение, а здесь, дома, что? Привычка, слабость характера, невозможность расстаться со всем, что возвел каторжным трудом, невероятными усилиями. Жалко, что уж скрывать, хотя жадным он никогда не был. Квартиру свою роскошную жалко – старый дом в тихом переулке в пяти минутах от метро «Кропоткинская», потолки четыре с гаком, и огромные окна, и наборный паркет «Магнум». Но это так, к слову. И жалко итальянскую мебель, сделанную по заказу, под старину, с черными дырочками, как бы изъеденную жучком. И люстры муранского стекла, которые он сам вез из Венеции, и таджикские ковры, и вилероевскую посуду, и картины – не то что бы Айвазовский или там Левитан, но девятнадцатый век, проверено экспертизой. А покупал он их не потому, что оттуда, из позапрошлого века, а потому, что понравились – он любил пейзажи. Темный хвойный лес, пронизанный лучами солнца, узкая серебристая речка с кувшинками и покатым бережком, старые московские улочки с кривоватыми домиками окраин и уютными, аккуратными особнячками Замоскворечья. И прозрачная, темно-зеленая ваза с увядающими пионами, розовыми и темно-бордовыми, с лепестками, опавшими на потертую бархатную скатерку… А ведь купил за копейки где-то на барахолке в Европе! Но они, эти пионы, стали любимой картиной. Как он будет без этого жить? А ведь он не барахольщик, никогда не держался за вещи и расставался со всем легко, запросто, не вспоминая! А здесь как заклинило. Возраст? Ну а пока он мучился, мудрая жизнь все разложила по полочкам и расставила по местам. И случилось это в Греции, куда они с Ларой отправились отдохнуть. Все складывалось как нельзя удачно – жена захотела в санаторий в Друскининкай. Он тут же купил путевку, конечно же люкс: джакузи, все прибамбасы, плюс питание премиум. Люба сопротивлялась таким тратам, они даже поцапались. Проводил жену, и на следующий день они с Ларой рванули на Родос. И тут Илья тоже не поскупился: двухэтажный номер, свой маленький бассейн, питание не в общем зале, а в зоне випов. В самолете (разумеется, первый класс) он выдохнул – рядом любимая и желанная женщина, а впереди две недели моря, белого песка, вкусной еды и бурных, горячих ночей. А вот у возлюбленной настроение было не очень. Лара выглядела раздраженной, колючей. Казалось бы, радуйся, а нет: отпускала колкие шуточки, вырывала свою руку, хмурила лоб. В самолете хорошо набралась – две небольшие «полетные» бутылки шампанского точно уговорила. Илья молчал, отвернувшись к окну. Лара уснула, а проснувшись, стала еще колючей, еще раздражительней. Какая муха ее укусила? Но и у него характер – не спрашивал. Отойдет, придет в себя, мало ли, какие у нее неприятности? Зашли в номер, и любимая выдала настоящую истерику. Так было странно – вместо радости и спонтанного секса они поскандалили прямо в шикарном, с царской кроватью номере, на фоне огромного букета белых роз, здоровенной террасы с шезлонгами, за которой расстилалось бескрайнее бирюзовое море. Претензии были стандартными: – Почему моя жизнь должна зависеть от расписания твоей жены? Почему я должна ждать, когда у нее заболит печень? – При чем тут печень? – удивился Илья. – Ну пусть не печень, а почки! Или что-то еще! Что там она поехала подлатать? Что лечат после пятидесяти? – А это не твое дело! – ответил он. – Доживешь – узнаешь! Ну и дальше: «Почему я должна собраться за двадцать четыре часа, я не солдат на плацу, у меня своя жизнь. Сколько вообще это будет так продолжаться? Ты наконец способен принять решение или ты не мужик?» И напоследок: «Ты уверен, что меня можно купить? Первым классом, вот этим номером? Твоими подачками? А мне, между прочим, уже тридцать шесть! И я не хочу быть любовницей». Он сидел в кресле и смотрел на нее. Даже в гневе, в истерике Лара была хороша. Ну да, все ожидаемо. Она и так слишком долго держалась. Обычное дело, обычные претензии. Ничего, все разрулится. Он все разрулит. Главное – не испортить отпуск. И хотел он ее еще сильнее, и думал об одном: «Поскорее бы ты, родная, заткнулась и мы завалились в кровать!» Перемирие точно бы произошло. Или он напрасно так уверен в себе? Примирение произошло. Лара не дура, впереди две недели совместного проживания, к чему дуться и выяснять отношения? Даже просила прощения: дескать, устала, сорвалась, ты должен понять. Он понял. После этой ссоры купил ей красивый браслет с сапфирами, и они окончательно помирились. Но трещинка, червоточинка осталась… Пробежала черная кошка. Вроде бы все было как раньше, а нет, и он это чувствовал. И она чувствовала. Куда подевались ее щепетильность, такт, деликатность? В ресторанах Лара заказывала самое дорогое вино, лангустины, гребешки, лобстеры, стейки из мраморной говядины. Илья молчал. А через неделю он подвернул ногу. Лодыжка опухла, боль была жуткой, невыносимой. «Один к одному, – думал он, лежа в номере. – Не сложилось. Не получился красивый отпуск». В один из таких дней Лару опять понесло: – Море надоело, жара надоела, на пляж не хочу, ты лежишь, а мне что, лечь рядом? В номере надоело, кино надоело, короче, все надоело! – Пройдись по магазинам, – посоветовал он, мечтая об одном – остаться в одиночестве и тишине. Лара вытащила из кошелька пару смятых стодолларовых купюр и прошипела: – Вот с этим? «Да что б тебя! – подумал он и дал ей кредитную карту. – Только уйди!» – Гуляй! – бросил он. – И да, купи мне болеутоляющее, и посильнее. Лара ушла. Не было ее долго, часов пять или шесть. Илья успел поспать, посмотреть кинцо, заказать обед и съесть его, снова подремать. Проснулся он, когда Лара вернулась. Широко распахнув дверь, красная, вспотевшая, растрепанная и возбужденная, высоко задрав голову, она стояла на пороге и с вызовом смотрела на Илью. В руках у нее были пакеты. Шесть, восемь, десять – он не считал. В тот день его кредитка похудела на шесть тысяч долларов, но дело не в этом – вернее, не это главное. Лариса не купила таблетки – просто забыла. И Илья наконец поставил точки над i. По счастью, до конца отпуска оставалось три дня. Три дня они пережили. В Москве, доставив Ларису до дома и дотащив чемодан до квартиры, он чмокнул ее в щеку, небрежно бросил «пока». Лара только кивнула. Больше они не виделись. Почти. Однажды в большом супермаркете он все же встретил ее. Рядом с Ларисой был плотный, лысоватый, немолодой, добротно и недешево одетый мужчина. «Верна себе, – подумал Илья. – Ищет упакованных, крепко стоящих на ногах. Что ж, дело понятное, зачем ей юнцы?» Лариса выглядела прекрасно. Конечно, Илья к ней не подошел и, сев в машину отметил, что у него ничего не ёкнуло, ничего! А как он ее любил! Так сильно, как никогда. Вот она, жизнь. Большая, надо сказать, насмешница. Илья завел мотор и резко сорвался с места. В очередной раз он подумал, что поступил правильно. И как мудро! Все бы прошло, как все обычно проходит. Страсть – продукт скоропортящийся, ненадежный, на этом жизнь не построишь. А на чем построишь? На уважении? Вспомнил слова отца: «Кроме любви, сын, между супругами должно быть уважение». Ну да, папаша любил псевдофилософские сентенции и вообще считал себя мудрецом. Илья ехал домой и предвкушал, как он придет в любимый, красивый и уютный дом, где его ждет горячий суп – кажется, Люба сегодня варила грибной, ну да, аромат сухих грибов он почувствовал утром. Так вот, навернуть тарелку густого, с перловкой супца, выпить стопку, а потом завалиться на любимый диван, включить телик и сладко уснуть под бубнеж любого ведущего, потому что слушать там нечего, полная чушь, а вот спится прекрасно.