* * * Наталья Воронова милиции не боялась. Не то чтобы она была "крутой" и уверенной в своем могуществе особой, которая ничего не боится, потому что от всего и от всех откупится. Просто жизнь складывалась так, что посещать это государственное учреждение приходилось в свое время часто. Первый муж Натальи был моряком-подводником, служил в Западной Лице, и для приезда к нему требовался специальный пропуск в погранзону, который оформлялся именно в милиции. А ездила Наталья к нему каждый год на протяжении многих лет. Потом воспитанница, Иринка, соседка по коммунальной квартире, стала добавлять поводы для встреч Вороновой с милиционерами. Потом были документальный сериал о проблемах подростков и молодежи и полнометражные документальные фильмы "Законы стай" и "Что такое хорошо и что такое плохо", для подготовки и съемки которых Наталье пришлось тесно общаться с представителями самых разных милицейских служб и провести немало времени в ис-правительно-трудовой колонии для несовершеннолетних. Так что в свои сорок шесть лет Наталья Александровна Воронова не испытывала ни малейшего душевного трепета ни перед самим учреждением, ни перед его представителями. И тем не менее ей было не по себе. Беседа со следователем и дача показаний в качестве свидетеля - такое с ней случилось впервые. - Наталья Александровна, вы можете как-нибудь прокомментировать сегодняшние публикации в некоторых газетах? - спросил следователь, представившийся Борисом Витальевичем, и положил перед ней две газеты, которые она уже читала сегодня утром. В одной был опубликован материал под названием "Война телеканалов продолжается", в другой заголовок еще покруче: "Убит водитель. Кто следующий?" Несмотря на внутренний неуют и неостывшие еще впечатления от произошедшего поздним вечером в субботу, Наталья не смогла удержаться от усмешки. - Да бог с вами, Борис Витальевич, разве можно к этому относиться серьезно? Это же полный бред! - Поконкретнее, пожалуйста. Есть ли у вас хотя бы малейшие основания полагать, что кто-то заинтересован в срыве съемок? Есть хоть один человек в нашей стране, который хотел бы, чтобы вы никогда не сняли свой новый сериал? - Ну, если вы так ставите вопрос, то я вынуждена ответить утвердительно. Наверняка есть. - Вы можете назвать имена? - Борис Витальевич, я здравый человек и отдаю себе отчет в том, что живу среди людей. Понимаете? Среди самых разных людей с самыми разными мыслями и чувствами, а не среди ангелов, которые всех любят и которым неведомы злоба и ненависть. И глупо было бы полагать, что все ко мне хорошо относятся. Есть люди, которым я просто несимпатична, и они искренне порадовались бы каждой моей неудаче. Есть, наверное, даже такие, которые меня ненавидят, потому что считают, что я где-то в чем-то перешла им дорогу или помешала. И есть такие, которые мне завидуют, потому что полагают, что мне все в жизни далось легко и просто. Но я в этом смысле не исключение, то же самое можно сказать про каждого из нас. И про вас в том числе. - Ну, про меня-то так сказать - святое дело, - широко улыбнулся следователь. - Трудно предположить, что те, кого я отправил в суд, питают ко мне страстную любовь. Но вы все-таки не следователь. А потому давайте остановимся для начала на тех, кто вас ненавидит. Так кому и в чем вы перешли дорогу, Наталья Александровна? Она не ожидала, что он поймет ее так буквально, и растерялась. - Мне кажется, для того, чтобы убить человека только ради срыва съемок, ненависть должна быть уж очень... - она поискала слово, ничего подходящего не нашла и употребила первое пришедшее в голову, - очень масштабной. А мозги очень маленькими. Убийство водителя не может сорвать всю съемку сериала. Оно внесет сумятицу, нервное напряжение, члены съемочной группы вынуждены будут тратить нервы и время на общение с сотрудниками уголовного розыска и со следователем, работа будет скомкана и затормозится, но это только на время. Пройдет максимум месяц - и все пойдет своим чередом. Сериал все равно будет сниматься. А на место убитого Тимура будет взят новый водитель, только и всего. Я понимаю, это звучит довольно цинично, но я хочу, чтобы вы поняли всю бесперспективность вашей странной версии. - Она не странная, уважаемая Наталья Александровна. Представьте себе на минуту, что убит не водитель, а ведущий актер. Что тогда? - Что тогда? Тогда, конечно, тяжелее. Но если оставить за рамками обсуждения чисто человеческий аспект проблемы, связанный с утратой чьей-то жизни, то тоже не катастрофа. Съемки идут всего три недели, и если из команды по какой-то причине выбывает актёр, можно за три-четыре дня переснять все сцены с его участием, пригласив другого актера на эту же роль. Конечно, это время, это деньги, это лишняя нервотрепка, кроме того, сценарий пишется прямо по ходу съемок под конкретного исполнителя, так что сценарий тоже придется в чем-то менять. Но и это не катастрофа. Если уж срывать съемки посредством убийства актера, играющего главную роль, то делать это нужно ближе к концу, когда почти все уже снято, но именно ПОЧТИ, то есть осталось еще достаточно сцен с его участием и без него никак не обойтись. Вот тогда действительно встанет вопрос о пересъемке всех эпизодов с новым актером и с самого начала. На это уже нужны будут очень большие дополнительные деньги, и финансовые трудности могут полностью заблокировать окончание работы над сериалом. - Интересно, - промычал следователь, выслушав ее объяснения. - Давайте затронем финансовый вопрос. Вот вы сказали, что если бы ведущего актера убили сейчас, все равно понадобилось бы дополнительное финансирование, чтобы переснять уже отснятые эпизоды с новым актером. Где бы вы взяли эти деньги? - Из общего бюджета картины. - И что, это прошло бы без последствий? Я имею в виду, картина не пострадала бы? - Конечно, пострадала бы. Пришлось бы урезать себя в чем-то другом, например в костюмах, в съемках городской натуры - в Москве это ужасно дорого. В массовке. Даже в хороших актерах. Знаете, я люблю, чтобы в маленьких эпизодах у меня снимались звезды, но съемочный день звезды стоит больших денег. Пришлось бы в эпизодах занимать более дешевых актеров, малоизвестных или совсем неизвестных. Это пошло бы во вред картине. - Правильно ли я вас понял? Если бы сегодня убили актера, играющего главную роль в вашем сериале, то сериал все равно был бы снят, но качество его было бы заметно ниже. Так? - Вероятно, так. Мне трудно сказать совершенно точно, поскольку я в таких ситуациях не бывала... Да, пожалуй, так, но при одном условии: если бы у нас не было дополнительных денег. - А они у вас есть? - Они могут появиться. Например, источник финансирования может войти в наше положение и выделить дополнительные средства, хотя это крайне маловероятно, но теоретически возможно. А можно взять деньги в другом месте. - В каком же? - Да в любом. У любого спонсора. У моего мужа, например. Судя по изумлению, мелькнувшему в глазах следователя, он совершенно не представлял себе, на какие деньги Наталья Воронова снимает свое кино. Пришлось и об этом подробно рассказывать. - Так что видите сами, Борис Витальевич, если я не смогу снять сериал, то ни один телеканал серьезно не пострадает, поскольку никто, кроме моего мужа, пока еще не вложил в съемки ни копейки. - Да-а, - протянул Борис Витальевич, - озадачили вы меня, Наталья Александровна. Интересно, а журналисты, которые это написали, - он ткнул пальцем в лежащие на столе газеты, - они вообще в курсе, на какие деньги вы снимаете кино? - Вообще в курсе, так как я этого ни от кого не скрываю. У меня пару раз брали интервью, как только начались съемки, и я об этом говорила. Но это совершенно не означает, что теперь все всё знают. Вот вы же, например, не знали. Журналисты вообще очень часто не знают того, что написано во всех газетах, а уж если всего только в двух... Их нельзя в этом винить, они не могут читать все издания от корки до корки, они ведь не читатели, а писатели, Наталья улыбнулась. Они еще какое-то время поговорили о механизме финансирования съемок и об их организации, когда Борис Витальевич неожиданно и резко свернул совсем в другую сторону: - Наталья Александровна, что вы можете мне рассказать о взаимоотношениях вашего сценариста Нильского с женой? Люба с удовольствием оглядела свое отражение в большом, в полный рост, зеркале в ванной. Ни единого дефекта, Даже самый предвзятый ценитель не смог бы найти недостатки в ее фигуре. И лицо, и волосы - все вместе так и просится на обложку журнала. Мужики штабелями вокруг падают от такой красоты. И Эдик, казалось бы, тоже от нее без ума, во всяком случае, до недавнего времени она была в этом уверена на все сто. И вдруг эта поездка... Ни с того ни с сего взял и уехал в Кемерово на несколько дней. Что он там забыл? Чего не видел? Несет какую-то бредятину насчет женщины, которая потеряла всю семью и которой непременно надо помочь. Что за женщина, кто она такая? С того дня, как Эдик вернулся из поездки, Люба только об этом и думает. Может, и вправду все дело в женщине, только не в одинокой и нуждающейся в помощи, а совсем-совсем в другой, молодой и красивой, еще моложе и красивее, чем она сама. Почти две недели Люба пристально вглядывается в своего возлюбленного, ища в его поведении признаки увлеченности неведомой соперницей, ничего определенного не находит и от этого только еще больше злится и нервничает. А Эдик ведет себя как ни в чем не бывало, шутит, смеется, ходит на работу, занимается с ней любовью, с удовольствием ест приготовленные ею завтраки, когда остается ночевать. Может, все не так страшно? Ну, увлекся, загорелся - с кем не бывает? Слетал к своей зазнобе на несколько дней, накушался ею досыта и понял, что лучше Любы для него никого нет. Хорошо бы, если так. А если нет? Девушка умылась, тщательно расчесала густые, до плеч, волосы, подняла высоко на макушку и скрепила заколкой - Эдику нравится, когда полностью открыта длинная стройная шея. Слегка подкрасила ресницы - совсем чуть-чуть, чтобы даже догадаться невозможно было, что она делала макияж. Только глаза оттенить. Надела красивую шелковую пижаму и направилась на кухню варить кофе, но не удержалась и снова вернулась в спальню. Только на одну минуточку. Только посмотреть на него. Посмотреть, как он спит легким утренним сном, когда уже и будильник, поставленный Любой на семь часов, прозвенел, и солнце сквозь неплотно задернутые шторы заливает светом как раз ту часть кровати, где находится голова Эдика. Господи, как же она его любит! И его темно-русые волосы, и смешливые серые глаза, и широкие плечи, и узкие бедра, и длинные ноги. И даже короткие редкие ресницы на верхнем веке. Такие забавные... Лицо Эдика чуть дрогнуло, с сожалением прощаясь с остатками сна, глаза открылись. - Ты чего? - вяло спросил он, увидев стоящую в дверях Любу. - Ничего. Просто смотрю. - Зачем? - Так просто. Смотрю, и все. Радуюсь, что ты у меня есть. - Не выдумывай. Он совсем не склонен к романтике и даже не особенно ласковый. Но это Люба тоже в нем любит. Только бы он не бросил ее, только бы не влюбился в другую. - Что ты хочешь на завтрак? - Как обычно, мюсли с молоком. Что ты каждый раз спрашиваешь? Я всегда ем на завтрак одно и то же. Она не обиделась, Эдик всегда немного грубоват, она уже привыкла. Пока он брился и принимал душ. Люба сварила кофе, насыпала в глубокую тарелку мюсли из пакета, налила слегка подогретое молоко. Остатки молока еще немного подержала на огне и залила ими овсяные хлопья с изюмом - ее завтрак. - Тебе к которому часу на работу? - спросила она осторожно, понимая, что сейчас может последовать очередной взрыв недовольства: Эдик либо ходил к десяти утра, либо не ходил вообще. Он работал официантом по графику "три через три" три дня работал, три дня отдыхал. Вчера у него был выходной, третий по счету, стало быть, сегодня надо идти в ресторан. Люба и сама не знала, зачем задала вопрос, имеющий совершенно очевидный ответ. Наверное, чтобы прервать молчание, которое неожиданно стало ее тяготить. Как странно! Эдик никогда не был особо разговорчивым, а уж за едой и вовсе предпочитал помалкивать, и Люба всегда принимала это как должное. Он так устроен, такой уж у него характер. Но теперь, после внезапной и какой-то непонятной поездки в Кемерово, ей все время было тревожно и постоянно хотелось получать доказательства того, что Эдик по-прежнему принадлежит ей. Ей одной, и больше никому. В качестве подобного доказательства выступало все, любая мелочь, даже банальный обмен репликами. Даже просто тот факт, что он разговаривает с ней. Девушка понимала, что ведет себя глупо, но поделать ничего не могла. Это было выше ее сил. Однако Эдик ее вопрос проигнорировал, продолжая вычерпывать ложкой из тарелки мюсли с молоком. Люба решила повторить попытку завязать разговор. - Эдинька, а та женщина, к которой ты ездил... - Что? - он поднял голову и недовольно посмотрел на нее. - Что женщина? Ты опять? Я же тебе все объяснил! Сколько можно, в конце концов! - Не сердись, - торопливо заговорила Люба. - Я только хотела спросить: тебе нужно будет еще к ней ездить? - Зачем? - Ну я не знаю... Опять помочь чем-нибудь, проверить, все ли в порядке. - Не знаю, может быть, - неопределенно ответил Эдик. - А почему ты спросила? - Я подумала, может быть, мне есть смысл съездить с тобой? Вдвоем всегда проще проблемы решать. И вообще... -Что-вообще? - И тебе не скучно будет. - Мне никогда не бывает скучно, - отрезал он, отодвигая пустую тарелку. - А я без тебя тоскую, - призналась девушка. - Когда тебя нет, я сама не своя. Возьмешь меня с собой в следующий раз? - Не знаю. Там видно будет. Сердце у Любы тревожно заныло. Неужели ее самые худшие предположения оказываются правильными? У него в Кемерове женщина. И он собирается снова к ней ехать. А Любу бросит. Господи, подскажи, научи, дай силы сделать так, чтобы этого не случилось! Глава 3 Работать со следователем Гмырей Настя Каменская любила. Борис Витальевич когда-то сам был оперативником, посему проблемы и трудности сыщицкой жизни знал не понаслышке и относился к ним с пониманием. И никогда не делал кислую мину, если розыскники приносили ему информацию, добытую со всеми мыслимыми и немыслимыми нарушениями закона, а садился вместе с ними за стол и начинал придумывать, как бы придать этим сведениям вполне приличный вид. - Что-то ты подозрительно хорошо выглядишь, - заявил Борис Витальевич, едва Настя переступила порог его кабинета. - Влюбилась, что ли? - Никак нет, ваше благородие, - шутливо откликнулась она. - Просто вы меня давно не видели и успели основательно забыть. - Ну да, тебя забудешь, как же. Садись, рассказывай.