Я поднимаю ярко-розовую футболку с надписью: «ВСЕ ЛЮБЯТ КАЛИФОРНИЙСКИХ ДЕВУШЕК». Она мой фаворит, потому что напомнит Кристиану о том, что у нас с ним общего. Вот только вряд ли подойдет к моим ярко-рыжим волосам. Венди усмехается. – Кажется, брат хотел надеть футболку с надписью: «Возвращайтесь в вашу Калифорнию». – Не может быть! Чем ему не нравятся калифорнийцы? Она пожимает плечами. – Это долгая история. И если коротко, дедушка раньше владел ранчо «Ленивая собака», а теперь им владеет какой-то богатый калифорниец. Родители лишь управляют им. К тому же Такер не умеет сдерживать свою ярость. Плюс ты обидела «Блюбелл». – «Блюбелл»? – В этих краях нельзя безнаказанно обидеть чей-то пикап. Я смеюсь. – Ну, ему придется смириться с этим. Вчера он пытался сжечь меня на костре на истории Британии. Я просто спокойно сидела и, как прилежная ученица, писала в тетради, как вдруг Такер поднял руку, а затем обвинил меня в том, что я ведьма. – Вот про это я и говорила, – признает Венди. – Объявили общее голосование. Меня спасло от сожжения лишь то, что я монашка. Видимо, придется отплатить ему тем же. Меня порадовало, что Кристиан проголосовал «против». Правда, его голос, как крепостного, не имел большого веса. Но это означает, что ему не хочется видеть меня мертвой, пусть и теоретически. – Ты же понимаешь, что это лишь подзадорит его? – спрашивает Венди. – Да, но твой брат мне по зубам. К тому же уверена, есть какой-то приз для тех школьников, кто продержится целую четверть. И я точно из их числа. Теперь уже смеется Венди. – Да, ну Такер тоже. – Мне не верится, что ты делила с ним утробу. – Иногда, мне и самой в это не верится, – улыбнувшись, говорит она. – Но Такер хороший парень. Просто слишком хорошо это скрывает. Она смотрит в окно, ее щеки покраснели. Я обидела ее? Несмотря на все ее шутливые высказывания, какой у нее горе-брат, Венди беспокоится о нем? Думаю, мне понятны ее чувства. Я могу издеваться над Джеффри сколько угодно, но стоит кому-то сказать что-то обидное о нем, как они познают силу моего гнева. – Так стоит остановиться на Элвисе? У меня заканчиваются варианты. – Конечно. – Она прислоняется к стене и закидывает руки за голову, словно разговор утомил ее. – Всем на это наплевать. – Да, но ты живешь здесь уже целую вечность, – напоминаю я. – Ты одна из них. А у меня такое чувство, что стоит мне сделать хоть один неверный шаг, как в мою сторону тут же двинется разъяренная толпа. – Да ладно тебе. Ты тоже станешь одной из нас. Я же приняла тебя в свой круг. Это так. Две прошедшие недели я обедала за столом Невидимок. За это время я выделила для себя два основных лагеря в Старшей школе Джексон-Хоул. Богачи – красивые школьники, которые сорят деньгами, а их родители владеют ресторанами, художественными галереями и отелями. И намного менее заметные и менее выделяющиеся Бедняки – это дети, чьи родители работают на богатых жителей Джексон-Хоула. Чтобы увидеть, чем они отличаются, достаточно взглянуть на Кей с ее безупречными прической и французским маникюром и на Венди, которая хоть и хорошенькая, это бесспорно, но обычно заплетает свои выгоревшие на солнце волосы в простую косу, а ее коротко стриженные ногти давно не покрывались лаком. Так где мое место? Я быстро поняла, что такой большой дом с видом на горы, как у нас, подразумевает наличие больших денег, о которых мама никогда не говорила в Калифорнии. Похоже, мы в них не нуждаемся. Но нас с Джеффри воспитывали так, что мы даже не догадывались об этом. Мама жила во времена Великой депрессии, и может, именно поэтому настаивала, чтобы мы с братом каждую неделю откладывали часть карманных денег и съедали все, что лежало на тарелке. Она штопала нам носки и одежду, а зимой экономила на тепле, потому что мы всегда могли надеть еще один свитер. – Да, ты приняла меня, но я все еще не понимаю почему, – говорю я. – Думаю, ты просто чудачка. Или пытаешься приобщить меня к своей тайной лошадиной религии. – Черт, как ты догадалась? – театрально вздыхает она. – Ты сорвала все мои коварные планы. – Я так и знала! Мне нравится Венди. Она чудаковатая, добрая и просто хороший человек. И она спасла меня от ярлыка «уродина» или «одиночка», а также от тоски по друзьям в Калифорнии. Когда я звоню им, то кажется, что у нас больше нет тем для разговоров, ведь мне теперь неизвестно, что там происходит. Очевидно, они продолжают жить дальше. Но на самом деле не так важно, из какого я лагеря. Моя настоящая проблема не в том, богатая я или бедная, а в том, что большинство учеников в Старшей школе Джексон-Хоул знают друг друга с детского сада. Они сформировали свои круги общения много лет назад. И несмотря на то что мне привычнее держаться в тени, Кристиан – один из Богачей, а значит, и мне нужно присоединиться к ним. Но мне мешают препятствия. Огромные и явные препятствия. Первое – ланч. Все популярные школьники обычно отправлялись в город. Что неудивительно. Если у вас есть деньги и машина, стали бы вы торчать в столовой и есть жареные куриные стейки? Думаю, нет. У меня есть деньги и машина, но в первую неделю учебы меня развернуло на сто восемьдесят градусов на обледенелой дороге по пути в школу. Джеффри сказал, что это понравилось ему больше, чем поездка на любом из аттракционов. Но с тех пор мы ездим на автобусе, а значит, я не могу отправиться в город на обед, если кто-нибудь не подвезет меня. Вот только очереди из желающих что-то не видно. И тут мы подходим ко второму препятствию: я слишком застенчива, по крайней мере с людьми, которые не обращают на меня особого внимания. В Калифорнии я этого не замечала. Да этого и не требовалось в моей старой школе. Мои друзья сами тянулись ко мне. А здесь все совершенно по-другому, но думаю, тут еще влияет и препятствие под номером три: Кей Паттерсон. Трудно завести друзей, когда самая популярная девочка в школе смотрит на тебя исподлобья. На следующее утро Джеффри зашел на кухню в футболке с надписью: «Если бы идиоты могли летать, то это место выглядело бы как аэропорт». Уверена, все в школе посчитают это смешным и ни капли не обидятся, потому что мой брат им нравится. У него все так просто. – Привет, не хочешь сегодня сесть за руль? – спрашивает он. – Я не хочу тащиться до автобусной остановки. Слишком холодно. – Решил умереть сегодня? – Конечно. Люблю рисковать. Это помогает держаться в тонусе. Я кидаю в него бейгл[18], но он ловит его в воздухе. Я перевожу взгляд на закрытую дверь маминого кабинета. А на его лице появляется полная надежды улыбка. – Ладно, – отвечаю я. – Пойду разогрею машину. – Видишь, – говорит он, пока мы медленно едем в школу. – Ты прекрасно справляешься с ездой по снегу. Уверен, скоро ты станешь профессионалом. Его любезность кажется мне подозрительной. – Так, что случилось? – спрашиваю я. – Что ты натворил? – Я попал в команду по спортивной борьбе. – И как ты это провернул, если отбор проводили в ноябре? Он пожимает плечами, будто в этом не было ничего особенного. – Я бросил вызов самому лучшему борцу в команде. И выиграл. А это маленькая школа. Им нужны соперники. – Мама знает? – Я сказал ей, что попал в команду. Она, конечно, не обрадовалась. Но она же не может нам запретить ходить в секции, верно? Я устал от этого дерьма: «Нам нужно залечь на дно, а то вдруг кто-то узнает, что мы отличаемся от всех». Даже если я выиграю бой, вряд ли кто-то скажет: «Ой, что это за парень, он действительно хороший боец, должно быть, он – ангел». – Это точно, – неуверенно соглашаюсь я. Но мама не из тех, кто устанавливает правила без причины. Уверена, существует объяснение для ее осторожности. – Но дело в том, что мне теперь придется ездить на некоторые тренировки, – говорит он, неловко ерзая на сиденье. – Ну, если честно, то на все. На минуту в машине повисает тишина, которую нарушает лишь жужжание печки, которая дует нам в ноги. – Когда? – наконец спрашиваю я. И мысленно готовлюсь к плохим новостям. – В половину шестого утра. – Ха. – Да ладно тебе. – Пусть тебя возит мама. – Она сказала, что если я так хочу ходить на тренировки команды по спортивной борьбе, то должен сам решить эту проблему. Взять ответственность на себя. – Ну, удачи, – смеюсь я. – Пожалуйста. Это всего на несколько недель. А затем моему приятелю Даррину исполнится шестнадцать, и он сможет забирать меня. – Уверена, маме это понравится. – Брось, Клара. Ты у меня в долгу, – тихо говорит он. И это действительно так. Ведь из-за меня его жизнь перевернулась с ног на голову. Хотя по нему не скажешь, что он страдает. – Я тебе ничего не должна, – говорю я. – Но… так уж и быть. Только это на шесть недель, а потом ищи себе кого-то другого в качестве шофера. Джеффри выглядит по-настоящему счастливым. Возможно, мы с ним вновь станем общаться, как раньше. Разве не это называется «искуплением»? Шесть недель ранних подъемов не такая уж большая цена за то, чтобы он перестал ненавидеть меня. – Но есть одно условие, – говорю я.