Часть 1 Граница Глава 1 — Андрей, подъем — кто-то сильно тряс его за плечо, старательно разгоняя черное небытие сна. Тишина казармы утонула в скрипе панцирных сеток и топоте десятков ног по скобленному дощатому полу. Виски и затылок заломило от внезапно навалившейся боли. Несколько секунд он лежал, пытаясь прийти в себя и сообразить, где находится, в голове полный сумбур, волной нахлынули воспоминания, свои и чужие, понять какие из них принадлежат его прошлой сущности, какие нынешней было сложно. — Стоп, какой еще прошлой? — парень почувствовал, что сходит с ума. — Где я? Кто я? — метался в гудящей, как чугунный котел, черепной коробке чужой голос. — Андрюха, ты чего? Вставай, старшина в нарядах сгноит — над ним склонился парень лет двадцати смуглый, скуластый, с ежиком черных коротко остриженных волос, на нем голубая трикотажная майка и защитные допотопные галифе — ты чего, заболел? — Что здесь происходит? — в поле зрения возник сивоусый крепыш лет тридцати, одетый в защитную гимнастерку без погон, с «пилой» из четырех треугольников в зеленых петлицах с эмблемой в виде двух перекрещенных винтовок, и зеленую же фуражку с синим до черноты околышем и малиновым кантом — боец Карасев, почему лежите? Вы что больны? — Товарищ старшина — откликнулся брюнет — болен он, вроде как не в себе и бледный весь. Может, я за санинструктором сбегаю? — Отставить санинструктора — сивоусый окинул больного подозрительным взглядом — рядовой Галиулин, возьмете с собой одного помощника и доставите бойца Карасева в медпункт. — Слушаюсь, товарищ старшина — вытянулся Галиулин, и заорал кому-то — Саша Наливайко, давай ко мне. На зов явился огромный детина, с огненно рыжей, коротко остриженной шевелюрой. Вдвоем они подхватили больного, помогли ему подняться и натянуть тяжеленные кирзовые сапоги, выудив их из-под табурета стоящего возле кровати. На табурете, как успел заметить Андрей, лежала аккуратно сложенная, защитного цвета униформа, явно довоенного пошива с такими же зелеными как у старшины петлицами. Отсутствие на них каких-либо знаков различия ясно говорило о том, что выше рядового в этой жизни парень еще не дослужился. Тем временем голоса в голове угомонились, боль стала постепенно отпускать и мысли обрели некоторую стройность и упорядоченность. Воспользовавшись моментом, он успел мельком обозреть нынешнее свое облачение: ничего примечательного: огромные, почти до колен черные трусы и такая же, как у всех остальных голубая, слегка растянутая майка. — Черт возьми, где я все-таки нахожусь? — на мысленно заданный себе вопрос мысленного же ответа не последовало. Зато он вспомнил, как сюда попал. Вспомнил ночную мокрую от дождя дорогу, матово поблескивающую в свете фар, хриплый голос Высоцкого из динамиков автомагнитолы в полутемном салоне старенького «Фольксвагена», метнувшуюся под колеса человеческую фигуру, отчаянный скрип тормозов, страшный удар, боль и мрак. Потом были туннели, яркий свет, и голос, громогласно вещающий о даруемом ему свыше втором шансе. Если бы кто рассказал, сам бы ни за что не поверил. — Значит это и есть обещанный второй шанс? — мелькнула в голове мысль — что-то он мне все меньше и меньше нравиться. А впрочем, дареному коню в за…, тфу ты, в зубы не заглядывают, пока полностью не оклимался, надо старательно изображать больного и как следует осмотреться. А там уже решим чего делать. Казарма она казарма и есть, в родной Советской Армии она была такой всегда. Те же ровные как по линейке поставленные ряды панцирных коек, единообразные табуреты возле них. Вместо оружейной комнаты с застывшим рядом с ней дневальным — пирамиды с оружием у стен, дощатый струганный пол, большая печь в углу не топленая очевидно по причине летнего времени, беленые стены, на которых… — Твою мать — Карасев издал стон, с беленой стены на него смотрели все знакомые, неоднократно виденные на экране телевизора и книжных страницах лица: Буденный, Ворошилов. Вот и дедушка Ленин, куда же без него-то, а рядом с ним кто бы вы думали? Товарищ Сталин собственной персоной, уставился вдаль мудрым, проницательным взглядом. Хотя, собственно чему он так удивляется, беспогонные гимнастерки бойцов уже сами за себя говорили довольно красноречиво. Мелькнула суматошная мысль о съемках военного фильма, на которые он вероятно попал, но Андрей тут же отогнал ее как неправдоподобную, ни соответствующего оборудования, ни режиссера ни прочей киношной братии видно не было. Да и вряд ли актеры настолько вошли в роль, что продолжают играть даже в отсутствие камеры. Между тем погранцы (в том, что это именно они сомнений уже никаких не оставалось, униформа, неоднократно виденная в кино, узнавалась легко) вынесли «болящего» на залитый ярким утренним солнцем двор и шустро поволокли его к небольшому зданию. О его предназначении ясно говорила табличка на стене, возле входа, На прямоугольном куске фанеры черным по белому, а точнее белым по красному начертано «медпункт». Краем глаза он успел заметить пару бревенчатых зданий, утоптанную солдатскими сапогами площадку плаца, высокий флагшток с повисшим на нем алым полотнищем флага и обязательный атрибут любой погранзаставы — вышку с маячащим на ней часовым. — Разрешите товарищ сержант? — Наливайко задом толкнул дверь, и вся троица дружно ввалилась в помещение. — Что тут у вас? — за канцелярским столом, заваленным ворохом бумаг сидел парень немногим старше двадцати в белом халате, наброшенном поверх военной формы. На выглядывавшей из под отворота халата петлице, красовались три зеленых эмалевых треугольника, и все та же пограничная эмблемка. — Вот больного принесли, товарищ сержант — бодро отрапортовал Галиулин — по подъему встать не смог, старшина Ковальчук приказал доставить к вам. Андрей крякнул, когда заботливые товарищи явно переусердствовав, со всего маха плюхнули его исстрадавшийся организм на довольно жесткий топчан. — Встать не смог говорите? Разберемся, разберемся — пропел себе под нос эскулап, поправил очки и внимательно посмотрел на больного, а затем бросил через плечо вытянувшим шеи от любопытства парням — вы свободны, ступайте в расположение. — Слушаюсь — бойцы четко повернулись через левое плечо и скрылись за дверью. Что-то негромко напевая, медик скрылся в смежной комнатушке, а Карасев ненадолго получил возможность остаться одному и как следует осмотреться. Кроме уже упомянутого топчана и канцелярского стола в помещении находилось: пара деревянных табуретов, и белый шкаф, за стеклянными створками которого в образцовом порядке выстроились всевозможные банки, склянки, пузырьки и коробки. На крючках, возле двери висели большая брезентовая сумка с красным крестом, зеленая фуражка и серая солдатская шинель. Наконец взгляд наткнулся на то, что долго искал: прибитый к стене над столом отрывной календарь гласивший, что на дворе двадцатое июня, год был пропечатан шрифтом помельче и со своего места Андрей его не разглядел. — Так, боец Карасев — на пороге, вытирая руки полотенцем, появился хозяин кабинета — на что жалуешся? — Товарищ сержант — Андрей попытался приподняться, но повинуясь жесту медика, лег обратно на топчан и принялся вдохновенно «косить»- голова болит, кружится, и тошнит сильно. — Так, так, интересно, интересно — пробормотал санинструктор, пощупав температуру и проверив реакцию зрачков — нигде не падал? По голове не били? — Нет, вроде не падал. — Угум, не падал, значит — последователь Гиппократа выглядел несколько озадаченным — ну а число, какое сегодня? — Двадцатое июня, пятница — озвучил информацию, выданную календарем. — Вот даже как? — брови санинструктора удивленно поднялись — ну вот, что братец, ты полежи пока здесь, а там посмотрим, что с тобой делать. Медик поднялся с табурета, прошел к столу взял какую-то бумагу, бросил взгляд на календарь, подозрительно покосился на больного, оторвал листок и что-то насвистывая, вышел на улицу. — Так подведем итоги — Карасев попытался спокойно просчитать ситуацию — значит, мое сознание забросило в тело советского пограничника, причем даже имя и фамилия совпадают. Странно вместе с головной болью совершенно пропало первоначальное раздвоение личности. Куда-то исчезли мысли и воспоминания моей нынешней сущности. Это хреново, дорогие товарищи. Без них будет тяжеловато. Забавный такой юморок у этих высших сил, кем бы они ни были. Пообещать еще один шанс и забросить на советскую пограничную заставу, за день до начала войны, бр-р-р жутковато становится от этих приколов. В том, что сегодня 21 июня именно 41 года, и граница именно западная, сомневаться не приходится, законы жанра, мать их за ногу. Стоп, это, что же значит? Завтра? Выходит и ему самому и этому санинструктору, притащившим его сюда девятнадцати — двадцатилетним пацанам, и тому усатому старшине, возможно, всего-то и осталось жить, что до завтрашнего утра? Надо, что-то делать, не валяться здесь на топчане, а что-то предпринимать. — А собственно, что я могу предпринять? — Андрей сел и обхватил голову руками — орать во все горло, что завтра война и все умрут? Потребовать отправить себя к высшему советскому руководству? Ага, отправят. Жди. В лучшем случае в ближайшую психушку как душевнобольного или вовсе в ближайший отдел НКВД как шпиона и провокатора и поди, докажи горбатый, что ты не верблюд. Это только в книжках фантастических, сказал, что ты из будущего и тебя тут же к Сталину в порученцы. А может плюнуть на все и свалить? Их ведь все равно не спасешь, что на роду написано то и сбудется, а так хоть сам живой останешься? Тьфу, какая мыслишка мерзкая. Жить хотите гражданин Карасев? Шкурку свою драгоценную спасти и душонку мелкую? А вот хрен вам уважаемый. Раз ничего другого не остается, завтра берем винтовку или чего там за мной закреплено и со всеми вместе, воевать пойдем. Заранее зная, что немцы все равно нас сомнут, рано или поздно, но, сколько сможем, продержимся, а там будь, что будет. Предупредить предков не смогу, значит, разделю их судьбу. Это они будут верить, что стоит немного продержаться и подойдут части прикрытия границы, а потом Красная Армия погонит супостата до Берлина, но я-то знаю, что этого не будет и заставы обречены, но выхода другого нет. Значит, придется драться. Благо, что и срочку в свое время оттарабанил, и в ментовке уже почитай пятнадцать лет, с оружием умею обращаться. Воевать, правда, еще не доводилось, но в заварушках со стрельбой за время работы в угро пару раз побывать довелось, так что, будем надеяться, завтра полным лохом выглядеть не буду. Правда, оружие у них другое, но, думаю, походу пьесы разберусь. Эх, Андрюша, Андрюша, как же хреново мне без твоих воспоминаний. Дверь распахнулась и на пороге нарисовалась долговязая фигура медика. — Ну, что товарищ боец, как самочувствие? — Уже лучше товарищ сержант, разрешите убыть в расположение? — Вам действительно лучше? Ну, что же тогда ступайте и доложите старшине, что на сегодня вы освобождены от работ. — Слушаюсь — Карасев развернулся и быстро вышел на улицу. Оказавшись на крыльце санчасти, он замешкался, озираясь и соображая, что делать дальше. По случаю субботы на заставе вовсю кипел ПХД. Пара бойцов под бдительным надзором уже знакомого старшины активно орудовали метлами, подметая плац, третий, вооружившись кистью и ведром с известью белил стволы деревьев и выложенные кирпичом бордюры. Еще несколько человек выносили из казармы и раскладывали на просушку полосатые матрацы. — Товарищ боец, ко мне — Андрей обернулся на окрик и увидел высокого стройного командира затянутого в ладно сидящую на нем диагоналевую гимнастерку с тремя кубиками в петлицах и большой алой звездой на рукаве. Что эти самые кубики обозначали, Карасев не имел ни малейшего представления, и чувствовал, что вот-вот попадет в очередную неприятность. — Почему в таком виде на плацу? — грозно поинтересовалось неведомое начальство. Только тут парень сообразил, что до сиих пор одет в форму «номер один», то есть трусы, майку и сапоги. — Товарищ политрук — выручил вовремя оказавшийся рядом Ковальчук — боец Карасев был не здоров, в связи с чем, по подъему направлен мной в медпункт. — Сейчас вы здоровы, товарищ Карасев? — Здоров, товарищ политрук — вытянувшись, как можно бодрее отрапортовал Андрей. — Хорошо, идите, одевайтесь, после завтрака прибудете в канцелярию, получите отдельное задание. В казарме все чистилось, драилось, скоблилось и отмывалось. Любовь воинского начальства к чистоте во все времена была воистину параноидальной, а потому личный состав «шуршал» по полной программе. А впрочем, может дело даже и не в чистоте и порядке (в идеальном состоянии, в любой нормальной воинской части, они поддерживаются ежедневно), а просто личный состав постоянно должен быть чем-то занят, иначе и быть не могло. Любимый девиз прапорщика Перетятько, старшины мотострелковой роты, в которой Карасев некогда проходил срочную службу, гласивший: «солдат без работы — потенциальный преступник», родился в армии не сегодня, и вид слоняющегося без дела бойца всегда был просто невыносим для отцов — командиров. — Андрюха ты как? Выздоровел? — при виде вошедшего, Галиулин отставил в сторону ведро и швабру — чего с тобой было-то? — Не знаю — пожал плечами Карасев, натягивая шаровары и мучительно соображая как же их застегнуть, привычные пуговицы отсутствовали напрочь — доктор ничего не говорит, только от работ освободил. А политрук велел одеваться, завтракать, и в канцелярию. — Наверное, в местечко пошлет, почту отнести — к счастью, Галиулин не заметил затруднительного положения приятеля — а завтрак тебе в столовой оставили. Павлюк сначала не хотел, так мы с Саней быстро его успокоили, сказали, что старшина приказал. Ты это, если в местечко пойдешь, заскочи в лавку, возьми папирос и леденцов, ну знаешь, такие, в коробочках. Наконец удалось нащупать сзади какой-то хлястик, и, потянув за него, затянуть злосчастные штаны. Быстро и ловко намотав портянки (спасибо товарищу Перетятько, эту науку он вбил в голову своим подчиненным намертво), натянул гимнастерку с белоснежным подворотничком, который видимо, пришил еще с вечера. Аккуратно собрал на спине складки и заправил под кожаный с однозубой пряжкой ремень. Надел на голову фуражку. Все, боец Карасев к походу готов. — Тимур, Галиулин — заорал кто-то из активно размахивающих тряпками бойцов — где вода? Сколько ждать тебя можно? — Иду, иду — отмахнулся скуластый — ну давай, смотри в лавку не забудь зайти. — Хорошо зайду, куплю. Ну, я пошел. Уже на выходе обратил внимание на большое зеркало, возле которого висела табличка требовательно призывающая: «БОЕЦ, ЗАПРАВЬСЯ». С зеркального полотна на Андрея смотрел среднего роста худощавый, но плечистый, светловолосый веснушчатый паренек лет двадцати в защитной, довоенной форме. Общее впечатление от своего нового облика Карасев нашел вполне удовлетворительным и еще раз, тщательно одернув и без того нормально сидящую гимнастерку, вышел на улицу. Глава 2