– Что там? Стефани не знала, что сказать. «Я не хочу жить в той комнате, потому что там привидения» – не вариант. Тем утром, как только между ней и домом появилось какое-то расстояние, слово «привидения» покрылось слоем абсурда, оно не хотело даже срываться с ее губ, иначе она бы почувствовала себя дурой. Стефани изучающе посмотрела на Драча, и ей показалось, что после ее вопроса в выражении его лица появилась толика опаски. А может быть, это была его готовность защищать дом. Но, уставшая и запутавшаяся, она не была уверена, что может доверять своему восприятию. Возможно, ей не мог помочь никто, кроме священника или психиатра, но потребность обсудить комнату хоть с кем-нибудь, вырваться из параноидальной темницы, в которую превратился ее рассудок, стала непреодолимой. – Она… комната. С ней что-то не так. – Э? Ты чего несешь? Местечко старое. Подновить надо, может, но ничего серьезного, типа. Весь дом крепкий, как… – Нет, я не об этом. Я что-то слышала. В своей комнате. Ночью. Драч усмехнулся. – Перепугалась, да? – Он собирался над ней посмеяться. Она оборвала его: – Я не просто перепугалась. Было гораздо хуже. Драч сузил глаза, как будто скрывал их, чтобы она ничего не могла в них прочитать. Он шмыгнул: – Не уверен, што мне нравятся твои намеки. – Почему? – Я такого говна не терплю. – Но я слышала голос у себя в комнате. Две ночи подряд. Он засмеялся: – Ты слышала телек. Может даже и мой. Я его, кажись, включал. – Это не было похоже на телевизор. И звуки… под кроватью. Я думала, это мыши, но я не уверена. – Да что за херня, девочка. Прыгаешь, заслышав мышей. Не то штобы я говорил, што они тут есть. Я их всех вывел. Дом постоял пустым, вот и все. Они забираются в пустые дома, видишь ли. Из-за холода. Может, одна и осталась. – Но это не объясняет… – Ты мне голову морочишь, вот што. Чего тебе надо, оплату понизить? Теперь я слышал все. – Кто-то был у меня в комнате. Драч перестал смеяться и шмыгнул носом. Он выглядел настороженным. – Я кого-то слышала. Дважды. В обе ночи. Но когда я включала свет, никого не было. Кто жил в той… – Я говорил уже, што был бы благодарен, ага, очень благодарен, если бы ты не наговаривала на дом моих мамы с батей, ага? У меня нет времени на такую фигню. Так што это не ко мне. – Извините. – Она сказала это на автомате, хотя виноватой себя вовсе не чувствовала. – Как бы тебе понравилось, если б я пришел к твоей мамке в дом и начал такое нести, а? Так што я попросил бы об этом больше не говорить. Это место станет просто закачаешься, уж поверь мне, когда я его подлатаю, так што и слышать ничего не хочу, ага, о своем доме. Репутация и все такое. – Он громко шмыгнул и расслабил плечи. Драчу было важно добиться своего. Ей показалось странным, что он не называл имени съемщицы, но Стефани заставила себя сосредоточиться только на том, чтобы перетерпеть сегодняшнюю ночь. Даже если спать придется всего несколько часов. «Завтра получишь зарплату. Соберешь вещи и свалишь. Ты сможешь». Если она сейчас разозлит Драча, он оставит ее в прежней комнате или выставит на улицу, и она проведет следующие несколько часов, донимая Райана и пытаясь сесть на поезд в другой город, чтобы поселиться там, куда ей не хотелось. И не было никакой гарантии, что она вообще сможет переночевать у Райана. Он до сих пор ей не ответил. Теперь она ощутила по отношению к домовладельцу намек на чувство, которое заставило Стефани содрогнуться от презрения к себе: благодарность. – В общем, у тебя новое жилье. Лучшая комната в доме. Даже думал себе ее взять. Но мне нравится уединение на чердаке. – Но разве вы не можете хотя бы сказать мне, кто тут жил? Его нахмуренный лоб подсказал ей, что вопрос был нежелательным. – Откуда я знаю? Дом был пустым, когда мне достался, типа. Мама с батей сюда всяких пускали. Жиличек. Штуденток. Девушек. Ну, понимаешь. Они им сдавали приличное жилье, типа. Я только продолжаю семейную традицию. – А комнаты все разные? – Да. Немного, типа. – И вы никогда не приезжали сюда навестить родителей? – Мы што, в третьем классе? Тебе какая разница? Особенно когда ты селишься посреди ремонта, в новостройку почти. Образцовый будет дом, когда я закончу. – Девушка в комнате напротив моей была чем-то очень расстроена прошлой ночью. Русская девушка. Я думаю, что русская. Сколько здесь живет людей? На первом этаже есть мужчина, не так ли? Я слышала, как он заходил в комнату к русской девушке, я… – Любопытная ты, да? – И снова он напрягся, но не смотрел ей в глаза. – Она может нуждаться в помощи. – Мой тебе совет: не суйся в дела, которые тебя не касаются, ага? – Я просто о ней беспокоюсь. – Я што, социальный работник? Дела жильцов касаются только их. Пока они платят и не шумят, я им не сторож. – Потом он расплылся в улыбке, чтобы сменить тему. – О, забыл тебе сказать. У тебя скоро компания будет. Другие девочки, типа. Скоро заселится еще парочка. Прибудут вместе с моим кузеном. – Здорово, – неубедительно сказала она и немедленно пожалела будущих соседок. Формулировка тоже была странная – «прибудут». Откуда? Пока Драч говорил, она также заподозрила, что у него не получалось сдавать комнаты на долгий срок из-за звуков. Если с ней здесь случались странные вещи, то уж конечно и с другими тоже. «Но что это за странные вещи?» И разве он не говорил, что забыл о рекламе «Сдается комната» в витрине магазина? Что он просто ее пожалел? Его история поменялась дважды в течение трех дней, потому что теперь приезжали «другие девочки». Он соврал. Опять. – Подожди тут, ага. Я твои сумки спущу. Видишь, сестренка, не такой я плохой. – Все хорошо, я сама справлюсь. Прежде чем она закончила говорить, новые кроссовки Драча уже утопали прочь, в темноту второго этажа. Пятнадцать Стефани поспешно приняла душ, каждые несколько секунд убирая голову из-под потока воды, чтобы выглянуть за край ванны. На всякий случай. Но никто не бормотал у нее под ногами. Казалось, лучше, безопаснее, принять душ и вымыть голову перед тем, как лечь спать, а не с утра перед работой. Она не представляла, как будет чувствовать себя к тому времени, как взойдет солнце, и хватит ли у нее духу вымыться. Она отказывалась жить еще один день без душа, и тепло воды принесло небольшое утешение, которого она жаждала. Стефани опасалась глядеть на уходившую наверх лестницу, пока шла по коридору второго этажа к ванной, но постоянно напоминала себе, что теперь у нее другая комната в другой части дома, отчаянно выжимая столько успокоения из этого жалкого нового факта, сколько могла. У нее кружилась голова, и она до сих пор не поела. В комнате ее ждали чипсы, шоколадка «Дабл Декер» и пластиковая коробка с сэндвичами из супермаркета, купленная за полцены, потому что срок хранения истекал сегодня. Она купила их, прежде чем поехать домой на автобусе, не в силах вытерпеть грязную кухню и готовку в микроволновке. «Домой? Не думай так об этом месте. Это не твой дом». Когда одна из ее коллег в торговом центре сказала: «Слава богу, уже почти пятница», – а потом перечислила планы на выходные, состоявшие почти полностью из слов «дом, парень, друзья, дом, парень, друзья», каждое слово вызывало у Стефани уколы зависти столь же сильной, как и тоска у нее в груди. Ей пришлось зарыться в рюкзак в поисках бутылки с водой, которая была ей не нужна, чтобы две другие девушки не заметили слез, навернувшихся на глаза. Дом. У нее не было даже подобия дома, и это, в свою очередь, напомнило ей о мачехе в тот последний день: бледное и морщинистое лицо, поджатые губы, трясущаяся челюсть и мелькающие ресницы, красная, а потом бледная от потери самообладания, глаза, темные от ярости, за которой следуют крики, и тряска, и пощечины. С тех пор, как умер отец, такое Стефани видела слишком часто; безумие, способное продолжаться всю ночь. Она вспомнила Рождество. Вэл кричала на нее через дверь три часа без передышки, пока не сел голос. Стефани забаррикадировала дверь кроватью, чтобы не впускать маньячку. Но мачеха сбежала вниз по лестнице и порезала сушившуюся одежду падчерицы ножом для овощей, а потом сломала пополам ее диски. Затем Вэл перебила все тарелки и стаканы в кухне, пока ее злоба не перешла во всхлипывания. Стефани невольно вернулась к самому яркому воспоминанию подростковых лет: как отец взял мачеху за плечи и потребовал рассказать, что она сделала с морской свинкой Стефани. На следующий день он увез тринадцатилетнюю дочку в Долиш, где им постоянно хотелось плакать, что они порой и делали, прижавшись друг к другу головами. «Дом». В ее планы на выходные входило закинуть денег на телефон и придумать, как сократить расходы на еду и автобусы, чтобы наскрести на оплату комнаты в следующем месяце. У парочки девушек, с которыми она работала, уже была работа на следующую неделю: они будут моделями, то есть будут стоять в красных атласных шортах рядом со спортивным автомобилем в другом торговом центре и впаривать лотерейные билеты. Но со Стефани агентство до сих пор не связалось, а ведь все они пользовались одной фирмой. Дрожа, она выключила душ, выбралась из ванны и сдернула полотенце с батареи. Батарея была горячей, а полотенце теплым. Стефани обернула его вокруг плеч и чуть не расплакалась от удовольствия. В ванной снова было холодно. Она посмотрела на окно и не удивилась бы, увидев, что оно покрылось льдом. – Как меня зовут? – О боже, нет. Нет, нет, нет, – прошептала она в пар, висевший над ее лицом, как туман. – Как меня зовут? – Он вернулся – голос, исходивший от ванны, в которой она только что стояла. И ощущения, что она только что кого-то разбудила, было не стряхнуть.