— Риду Кенту, — закончила за нее Маркони и, перехватив одобрительный взгляд Гретхен, сухо добавила: — Я как-никак детектив, знаешь ли. — Разумеется, — мгновенно отозвалась Гретхен, — но иногда ты задаешь тупые вопросы. Маркони раздраженно засопела: — Если ты не понимаешь, почему я их задаю, это еще не значит, что они тупые. Гретхен склонила голову на плечо, раздумывая над уже неоднократно посещавшей ее мыслью, что пустословие эмпатов имеет некоторое право на существование. Сарказм, прозвучавший в словах Маркони, разумеется, уязвил ее самолюбие, однако уязвленное самолюбие она как-нибудь переживет. А вот Маркони в который раз повысила шансы продержаться в напарниках у Шонесси дольше предшественников. — Итак, Рид Кент. — Он спал с Леной? — напрямик спросила Маркони. Ни о чем таком Лена не рассказывала, однако признаваться в собственном невежестве у Гретхен не было никакого желания. В конце концов могло выясниться, что Лена действительно увлеклась Ридом и позволила себе небольшую шалость. Кроме того, ей не хотелось подпитывать предвзятость Маркони, полагавшей, что социопаты не способны к дружбе. С другой стороны, в сложившихся обстоятельствах требовалась безукоризненная честность, и Гретхен, перебарывая себя, ответила: — Нет. И пусть будущее рассудит, права она или ошибалась. — Она что, была та еще штучка? — ухмыльнулась Маркони, уловившая сомнение в ее голосе. — Любая из нас — та еще штучка, — прищелкнула языком Гретхен. — Кого ты имеешь в виду? — Вас, эмпатов, и ваше шаблонное мышление! — обрушилась на нее Гретхен. — Ваш узколобый взгляд на моральные ценности и нормы, сконцентрированные исключительно на ваших верованиях. Если женщина следует им, она «добродетельная», в противном случае — «порочная». Но это же нелепица! Людей нельзя просто взять и жестко разделить на две категории! — Э, погоди, лично я никого не осуждаю! Я вообще за моральный релятивизм! — возмутилась Маркони, но голос ее прозвучал жалко и неубедительно, и Гретхен не преклонила к нему слух. — Моральный релятивизм той еще штучки? — передразнила она Маркони, сверкая глазами. Маркони хватило ума покраснеть. Стыд — мощное оружие, позволяющее выбить из оппонента желаемый ответ. Однако легко сдаваться Маркони не собиралась. — В нашей профессии не обойтись без стереотипов, доктор Уайт. Они облегчают работу. Например… — Маркони обвела рукой салон «Порше» и указала на приборную доску. Лавируя в потоке машин, Гретхен гнала автомобиль со скоростью сто пять километров в час. — Социопаты тяготеют к поиску острых ощущений и не задумываются о последствиях. — Ха-ха-ха, — закудахтала от смеха польщенная Гретхен. — И когда это вы, уважаемый детектив, успели так досконально меня изучить? — Когда было надо, — таинственно улыбнулась Маркони, — у меня свои методы. Ну да ладно, порезвились и хватит. Итак, Лена… — …уводила чужих мужей? — подхватила Гретхен с преувеличенной любезностью. — Нет. Она почти ни с кем не встречалась. Особенно с женатыми мужчинами. Только их ей и недоставало. — Почему? — Потому что она работала как проклятая, — вырвалось у Гретхен. Она помолчала и вдруг, кое-что вспомнив, призналась: — Вообще-то, около года назад что-то стряслось. Лена стала дерганной больше обычного. Казалась сбитой с толку… «Эксцентричной», — добавила бы Гретхен, если бы не боялась, что Маркони поймет ее превратно. Кроме того, не стоило забывать о маленьком найденном Гретхен пакетике, который ей еще тогда следовало незамедлительно смыть в унитаз. — Наверное, из-за какого-нибудь дела? Гретхен мысленно пробежалась по датам дел, числившихся в Ленином судебном реестре. В последний год Лена вела три дела. Все они получили широкую огласку, однако не шли ни в какое сравнение с делом Виолы Кент. — Нет. Думаю, из-за чего-то личного. — Ты не спрашивала, из-за чего именно? — Не выпытывала, ты хочешь сказать? — поддела ее Гретхен. Возможно, чересчур едко для стороннего наблюдателя. Но Гретхен не собиралась грубить Маркони. Ей просто опостылело объяснять, что социопаты тоже умеют дружить, хотя их дружба порой не соответствует принятым в обществе стандартам душевной близости. — Ага, — непринужденно согласилась Маркони, явно подлаживаясь к Гретхен. Гретхен покрепче вцепилась в руль, нагло развернулась на перекрестке и вылетела на встречную полосу. Маркони не повела и бровью. — Как бы то ни было, это «личное» касалось Рида Кента? — Полагаешь, я утаила бы от тебя подобную информацию? Оскорбительный разговор начинал действовать Гретхен на нервы. Она уже видела признаки нарастающей ярости, готовой выплеснуться наружу и разрушить сковывающие ее барьеры. Порой на нее такое накатывало. Она вспомнила леденящий взгляд Шонесси, его плоские шутки и непоколебимую убежденность в ее неспособности жить и общаться с нормальными людьми. Подумала о Маркони… Представила, как хватает Маркони за горло и ее глаза вылезают из орбит. Встряхнулась. Желание доказать Шонесси его неправоту победило. Всегда побеждало. Распространенное заблуждение, что социопаты не вольны над своими эмоциями и действуют по первому импульсу, лишено всяческих оснований. Подавляющее большинство людей, подобных Гретхен, ничем не отличаются от нормальных. А некоторые и вовсе не подозревают о своем недуге, теряясь в догадках, почему им сложно приспособиться к социуму и они вынуждены прозябать на задворках жизни, почему их увольняют чаще, чем сверстников, у них мало друзей и катастрофически не задаются отношения с противоположным полом. Для среднестатистического человека проанализировать все это и диагностировать у себя социопатию — уже невероятное достижение. Для этого необязательно никого убивать. Так, некий мужчина стяжал пятнадцать минут славы, растрезвонив о найденном им МРТ-снимке явного психопата. Впоследствии он обнаружил, что это был снимок его собственного головного мозга. Все верно: социопаты не оголтелые убийцы. Но им часто требуется некая опора, якорь спасения, удерживающий их в рамках дозволенного, помогающий им не впасть в буйство. Для кого-то это религия, набор четко определенных и выверенных временем правил. Для кого-то — уголовный кодекс, позволяющий выпускать пар в мелких правонарушениях и как от огня бежать от тяжких преступлений. А для Гретхен, после нескольких лет проб и ошибок и краткого периода того, что она назвала бы сейчас «приверженностью религиозному культу», этим становым хребтом, вправлявшим ей мозги и не позволявшим доходить до ручки, стал… Шонесси. Нет, она его не любила. Но уважала. Скрепя сердце. А порой, когда складывался особо удачный денек, отдавала должное их взаимовыгодному сотрудничеству. И когда Гретхен, не в силах противиться натуре, вскипала от лютой злобы, когда в ее сердце разгорался огонь неукротимой ненависти, она вызывала в воображении расплывшееся в высокомерной улыбке лицо Шонесси, пришедшего арестовывать ее за какой-либо проступок. Любой. Порой она лениво размышляла, что приключится, если мысль о Шонесси не удержит ее от непоправимого. Пару раз в жизни она уже подходила к роковой черте, где унять вспыхнувший в груди гнев был не в состоянии даже Шонесси. Самый кошмарный случай произошел с ней в Колумбийском университете. Все расходы на ее обучение покрывала стипендия, хотя, по правде говоря, в стипендии она не нуждалась. Она заканчивала магистратуру, когда декан факультета вызвал ее к себе в кабинет и обвинил в мошенничестве на экзамене. Его вальяжная поза так и просилась на страницу сатирического издания: развалившись в кресле, он бесстыже раскинул ноги и многозначительно буравил взглядом свою промежность. Гретхен запустила руку в сумочку, нашарила лежавшие на дне остро заточенные ножницы и вцепилась в них до боли в суставах. Перед ее мысленным взором замелькали картины одна ужаснее другой: она вонзает лезвия ему в пах, сердце его бешено колотится, кровь брызжет фонтаном. Разум ее помутился, она распрямилась, как пружина, и решительно шагнула вперед. Декан, уверенный в победе, алчно облизал губы. Но тут в дверь постучали, и вошел секретарь. На Гретхен словно вылили ушат холодной воды. Бушевавшее в ней пламя угасло. Она разжала кулак, уронила ножницы в сумочку, втянула голову в плечи, шмыгнула мимо секретаря, выскочила из кабинета и смешалась с толпой студентов в коридоре. Две недели спустя по университету поползли слухи, что декана турнули с должности. Никто так и не узнал, что Гретхен провела небольшое расследование, результаты которого представила университетскому совету. Никто так и не узнал, что, если бы не рок, вовремя отведший ее руку, она без малейших колебаний заколола бы мерзавца. И обставила бы все так, что даже Шонесси не докопался бы до истины. Через три квартала, которые они миновали в холодном молчании, Маркони побарабанила пальцами по бедру и заговорила как ни в чем не бывало. Возможно, она просто не заметила возникшего между ними напряжения. А возможно, она не сомневалась, что положит Гретхен на обе лопатки, если дело примет скверный оборот. — Ну и какова твоя цель? Гретхен не стала притворяться, что не поняла вопроса. Ее не волновала судьба невинно брошенной за решетку Виолы. Такое в этом мире в порядке вещей. К тому же место этой девчонки в тюрьме, и неважно, какие сантименты по этому поводу разводят мягкосердечные адвокаты. Гретхен достаточно наслушалась и начиталась новостей, чтобы сделать неутешительные выводы: Виола — прирожденная убийца, рано или поздно она все равно кого-нибудь грохнет, это лишь вопрос времени. Не волновала ее и Клэр Кент, хотя она могла бы прикинуться, что эта смерть крайне ее озадачила. Если бы потребовалось, Гретхен блестяще сыграла бы свою роль, но Маркони, похоже, ее исполнительское мастерство не интересовало. Также, учитывая, что Лена умерла от передозировки, перед ней не стоял вопрос о воздаянии или мести. Более того, берясь за расследования, Гретхен не руководствовалась такими понятиями, как «справедливость», «возмездие», «горечь утраты» или «любовь». Она даже не руководствовалась таким понятием, как «закон», потому что не верила в торжество его справедливости. — Я просто удовлетворяю свое любопытство, — ответила она Маркони, пожимая плечами. И не солгала. Хотя, следует признать, и не сказала всей правды. Гретхен не шевельнула бы и пальцем, чтобы выполнить Ленину просьбу «все исправить», если бы не захотела разгадать тайну, окутавшую ее смерть. — Любопытство, — хихикнула Маркони. — А я-то голову ломаю. Повисла тишина. Гретхен забеспокоилась, не учинит ли ей Маркони дальнейший допрос, но ту, по-видимому, ее ответ вполне устроил. — Куда мы направляемся? — спросила она. Опять двадцать пять! Гретхен по выработавшейся с годами привычке отыскала на внутренней стороне щеки знакомый рубец и прикусила его. Рубцы внутри лучше рубцов снаружи, особенно оставленных на телах других людей. — В Ленин офис. — Вы обсуждали с ней дело Виолы Кент? Гретхен насторожилась, но не уловила в голосе Маркони и следа упрека или раздражения. Можно подумать, пару минут назад между ними не разгорелась словесная перепалка. Значит, Маркони не злорадна. Хорошо. Таких людей Гретхен ценила. Она тоже была отходчива. Говоря откровенно, необходимость держать камень за пазухой требовала недоступного для нее эмоционального накала. Ей все было по барабану. — Очень редко, — отозвалась она, не желая бросать тень сомнения на их тесную дружбу с Леной. Потому что, положа руку на сердце, глупо было ожидать, чтобы такой профессионал, как Лена, болтал о своих клиентах направо и налево. — Виола вызывала у нее беспокойство. — Уф. — Маркони театрально повела плечами. — У девчонки жуткие глаза.